Дети из дома с голубой крышей.

На участке напротив управления есть интересный дом. От соседних домов он отличается своими размерами и, возможно, голубой крышей. Дом был двухэтажный, но широкий, и каждый день окна этого голубокрышего здания распахивались с неистовой какофонией. Точнее, распахивалось только одно. Из него выглядывал маленький курносый мальчишка и вдыхал утренний воздух. Затем открывались другие окна остальных шести комнат второго этажа. Каждое окно выходило на сад, в котором росли раскидистые яблони и маленькие вишни. Сад был большим, но не самым красивым; дети, живущие в голубокрышем доме, считали его целым лесом. Войдя внутрь, и вправду можно было вообразить, что ты оказался в каком-то лесу. Листва старых яблонь образовывала плотное гнездо-крышу сада, разные тропки и дорожки сада уходили куда-то глубоко в яблонево-вишневый лес. Клумб в саду не было. Калитка была всегда закрыта, потому что дети предпочитали безопасному выходу колючий забор, причем та ещё поросла хмелем и кашкой. В саду, среди густой травы, которая косилась раз в месяц, росли то там, то тут одинокие глазки ромашек. Крупные цветы попадались редко. Не было в семье¹ средств, чтобы заботиться о цветах и о большом саде, зато вишни, словно маленькие наивные девочки, стояли тут и там, за большими, гордыми и неприступными дамами-яблонями. В воздухе порхали легкие бабочки, кружили над душистыми полевыми травами и цветами. Они были так же просты, как и сад, но одновременно заставляли замирать и трепетать пред их странной, неземной красотой. В траве сновали туда-сюда жуки и муравьи. Каждый из них был занят своим важным делом. Утра тут всегда были завораживающе красивыми, но прохладными и влажными. Вся жизнь замирала, вороны на голубой крыше переставали каркать, не было звенящей песни других певчих птиц, а на востоке занимались первые искры раннего рассвета. В такие волнительные предрассветные часы небо не было ещё ярко-голубым и высоким, каким обычно бывает жарким днём. Уходили последние мгновения короткой светлой летней ночи, и солнце лениво поднималось над горизонтом, сменяя собой луну. Переливаются на солнце маленькие капли росы, застывшие кристаллами на ромашках и сухой траве. Всё просыпается, всё оживает. Оживает и дом с голубой крышей. Просыпается он обычно в семь часов утра, когда распахивается окно. * * * — Привет, — над веснушчатым лицом Беларуси нависает маленькая улыбающаяся физиономия. Русые волосы жестко упираются, щекочут щеки и подбородок. Неприятно и приятно одновременно. — Сгинь, Копейка², — зловеще прорычал БССР охриплым басом так, что сам испугался своего голоса. Россия в это время успел быстро сгинуть на пол. Через белые занавесочки протискивалось и ослепляло утреннее солнце. Окна комнат были на солнечной стороне, чтобы дети могли вставать рано — вставшее солнце порой мотивирует. Оно ещё не сильно грело, как обычно бывает в полдень, но начинало слегка припекать. — Ты спишь? — перед своими глазами Беларусь увидел два чужих бирюзовых — и тут же отодвинулся к стене. После сна думалось плохо. — Не-не, не сплю. На кухне уже кто-то шумел и хлопотал. Беларусь сомневался, что это был отец — тот находится в командировке в Соединенном Королевстве уже который месяц. Догадка была — может, пришел КНДР и принёс что-то из съестных припасов. Рядом, по крутой лестнице, скакал младший «брат». Завтрак всегда проходил в какой-то спешке, но каждый из присутствующих знал и никогда не забывал: завтрак — начало дня, хороший завтрак — успешное начало дня и отличное настроение для каждого. Зачастую к детям это не относилось, жили не богато. — Доброе утро, собаки! — радостно вскричал Россия, залетая на кухню. На кухне пока что обитали лишь двое человек — Украина и Казахстан, самые старшие из всех пятнадцати представленных деток. Беларусь, услышав такой монолог, методично сделал вид, что закашлялся. — Это какая я тебе собака? У нас только одна псина в этом доме, — Украина важно вскинул голову, поправил блондинистую чёлку и многозначно кинул взгляд на рядом сидящего КазССР. — Сейчас врежу, — предупреждающе буркнул тот. Беларусь перестал кашлять и смущённо поднял глаза. Не стоило всё-таки при России говорить такие вещи про старших. — Ро-о-отик свой аннулируй, — УССР лениво потянулся и будто ненароком попал локтем по затылку казаха. — Любому другому ты бы уже слегка размылил личико, а меня всё только шпыняешь да шпыняешь… Не надоело? Казахстан умно промолчал. Укру надоело пытаться поддеть «брата», поэтому он мгновенно переключился на Беларусь: — А ты чего, Рыжик², не спишь? Обычно потчуешь до обеда, а тут так рано. — Не дали, — недовольно сказал БССР. Виновник столь раннего пробуждения белоруса копался в холодильнике, что-то напевая. — Кого ищем в холодильнике? Россия обернулся и с самым умным видом сказал: — Хочу орех. –У Латвии хороший орех! — вскричал Украина, подпрыгивая со стула. Свои внезапным кульбитом он снова пришиб казаха локтем, и, поняв то, что сделал, он незаметно пожал плечами с видом, мол «Так ему и надо». — Какой орех? — словно стоявшая на учёте в модельном агентстве девушка, в кухню под абсолютную тишину вплыла Латвия. За ней походкой пьяных гусар тащились совсем не модельные Литва и Эстония. — Кто тут смертник? Никто бы в здравом уме не решился сдать Украину Латвии: во-первых, смотреть, как Латвия пытается избить УССР было очень больно, а во-вторых, больно было бы потом, когда УССР избивал тебя. У него был пункт насчёт предателей со всеми. Почти со всеми, кроме КазССР. У них с Украиной были особые отношения на уровне «Ты не против, если я тебе жестоко врежу, но потом обработаю болячку и поцелую?». — Украина смертник. На кухне повисла вязкая атмосфера угнетения и напряженности. Даже Росс перестал рыться в холодильнике и обернулся, чтобы понаблюдать. — Ну-у… — Латвия, подняв тонкие брови, перевела взгляд голубых глаз на УССР. Тот в свою очередь, видимо проклиная, косился на спокойно сидящего рядом КазССР. Рядом сидящий, словно очень реалистичная и раскрашенная статуя, демонстрировал чудеса азиатской выдержки и даже не обращал внимания на особенную, многозначительную улыбку беларуса. — Я сегодня, думаю, добрая… — Орех. — повторил мысль каждого Эстония, смотря в спину Латвии. — И что? — Ну… Орех. — Хочу!.. — улыбнулся Россия. В кухню, сквозь Литву и Эстония, протолкнулся Молдавия. Толпа прибалтов его справедливо выплюнула, и парень тихо, не нарушая внутридомовых законов, приземлился рядом с Казахстаном, тихо радуясь тому, что он за такой надёжной стенкой. Где-то на втором этаже закричал Грузия что-то насчёт того, что в комнате темно, как в квадрате у Малевича. Скорее всего, это Армения опять что-то учудил. Россия продолжил искать орех. Утро начиналось, но не с кофе.