Дети из дома с голубой крышей.

       Это был необыкновенный вечер. Ознаменовался он тем, что рядом с домом около поля во второй половине дня с ужасным грохотом и горелым запахом подъехала большая старая машина, похожая на КамАЗ. Из кузова с не присущей лёгкостью спрыгнул молодой человек. Рыжие волосы растрепались по плечам, веснушчатое лицо было осветлено невинным призраком улыбки. Сам он был крепким, рослым, хоть и слегка бледным, и лишь потрепанная военная форма выдавала в нем строгого полковника. Он легко махнул могучей рукой в сторону машины и грозно потопал к дому. Советский Союз наконец вернулся из Соединённого Королевства. Обитатели дома к такому неожиданному сюрпризу были не готовы, и, как только в дверь постучались, дети исступленно замерли. Они придумали забавную игру — прыгать по лестнице, играя в своеобразную чехарду. Лестница прощально скрипнула под последним прыжком Молдовы, и все затихло. К двери бочком подошёл Эстония и левой рукой отворил её, тут же скрывшись за ней.        На пороге стоял немного странно улыбающийся отец. За два месяца отсутствия в доме он прилично похудел, осунулся и вообще выглядел нездорово. Но улыбался. Маленькие и большие советские республики скопились в коридоре дрожащей и запуганной кучкой. Они глядели на СССР, а СССР глядел на них, пока вдруг, улыбаясь во все тридцать два, он громко, но шуточно поругал детей:        — Ну чего встали, как сурки? Подойдите к папке, обнимите что ли!        Каждый из советской кучки понимал: идти к Союзу обниматься — сразу написать на своей могильной плите «Был задушен опекуном». Сам опекун хитро сощурился, но продолжал улыбаться. Казалось, делал он это так легкомысленно, без особого труда, а улыбка и впрямь казалась безупречно прочной.        Тут из толпы трусцой вышел маленький мальчишка, простреливая пронзительно бирюзовыми глазами мужчину. Его лицо не выражало никаких эмоций, но в слезливых глазках отчётливо чувствовался страх и жгучее разочарование. Он расставил ручонки в стороны, будто готовясь к расстрелу, и пошел на мужчину, хлопая глазами. Тот лишь согревал атмосферу какой-то заботливой и домашней улыбкой.        И лишь в полуметре от Союза Россия остановился и опустил руки. Старший возвышался над ним, словно башня. Он присел, сравняя свой рост с ростом мальчика. Союз глядел ему прямо в глаза. В этих самых медовых глазах игрался маленький, совсем неприметный, но приятный огонёк. Глаза были настолько глубоки, что в них хотелось увязнуть, утонуть и не всплывать… Как давно РСФСР их не видел.        — Соскучился, малой? — мягко сказал Союз и погладил РСФСР. От тёплого прикосновения по русым волосам пустые глаза цвета бирюзы наполнились странным отчаянием и блаженством.        — Да, — еле слышно выдохнул он и возложил свои маленькие ручонки на широкие плечи мужчины.        — …Обнимашки? — робко спросила Латвия. Вопрос подействовал для маленькой толпы, как сигнал к действию. Вскоре толпа облепила опекуна со всех сторон, и получилась небольшая, но тёплая капуста.        Вечер с отцом впервые был ужасно непривычен. Старшим был дан точный полковнический приказ сходить в магазин за едой, а потом к соседке, что держала трёх коров, за молоком. Прибалты с «отцом» хлопотали на кухне, обмениваясь холодными и многозначительными взглядами. Не любили они СССР, но и на нелюбовь были свои веские причины. Остальные же, включая в свое великое множество РСФСР, Туркменистан, Таджикистан, Кыргызыстан, Узбекистан, Азербайджан, Грузию и Армению пытливо рассматривали, как называл их Союз, «трофеев» из Великобритании — фотографии больших часов, памятника какому-то дяде-путешественнику, большого замка и прочего всякого красивого.        — А это, — младший показал на большие часы, — Как называется?        — Биг Бен. — ответ оперативно поступил от Кыргызыстана, — Большие такие часы. Но не каждый знает, что там ещё и…        — Колокол, да, — перебил Узбекистан. Короткий диалог был быстро закончен под укоризненные взгляды отвлекшихся Грузии и Армении. Черноволосый Азербайджан испуганно отодвинулся от братьев, поджав бледные губы.        —…И-и… Что ты думаешь насчёт Биг Бена? — к России гуськом подполз Туркменистан. Парень пытался начать новый, более разряженный диалог. В гостиной почему-то стояла напряжённая атмосфера, будто все сидели на иглах. Кыргызстан хотел было пресечь начало разговора, но тут же передумал. Россия нахмуренно поднял глазки на парня и фирменно, в стиле Беларуси, изогнул бровь в немом вопросе. Грузия и Армения оторвались от фотографий и заинтересованно смотрели на странную картину, пока Азербайджан передвигался обратно, ближе.        — Ну… Он большой… И не похож на наш Кремль. Не на один. И странный, длинный, а ещё там наверное живут духи всякие. — выдал младший и перевёл взгляд на британскую башню.        — Ну да, духи. Лохматое чудище тебе рассказал, да? — Армения сощурился и кинул одинокий взгляд в окно. Росс потупил взгляд и грустно кивнул.        Тем временем на кухне царила напряжённая тишина, сопровождаемая тихим звуком удара стекла о стекло. Союз мыл посуду, стараясь делать вид, что не видит ненавидящий взгляд Эстонии и пылкие речи в его честь тихим шёпотом от Литвы. Лишь Латвия, сжав губы в тоненькую-претоненькую полосочку, тщательно нарезала лук колечками и сосредоточенно упиралась взглядом в стол. И когда Литва, смотря в широкий затылок опекуна и совсем не смотря под свои ноги, произносил очередное заклятие для призыва Люцифера, она всё-таки решила взять ситуацию в свои руки:        — Ну как там… За бугром, пап? — Союз встрепенулся, хотел выпрямиться, но ударился головой о полку с посудой. Эстония зло ухмыльнулся.        — Эх, за бугром, доченька? Странно и не уютно, — по спине Латвии прошел электрический разряд странного чувства жалости к этому человеку. Его это «доченька»; его глаза, наполненные сожалением о упущенном и испорченном детстве тех, кого взял под свое крыло и клялся сделать все, чтобы обездоленным было хорошо, — Не понятный язык, незнакомые люди, работа, много работы.        — Латвия, можно тебя на одно слово? — тихо сказал Литва. «Отец» сразу погрустнел и отвернулся к посуде. ЛатССР прожгла брата гневным взглядом, но всё же вышла за дверь вместе с ним.        — Ты что творишь, женщина, с дуба рухнула? — зашипел парень, едва ли они вышли за дверь и успели её прикрыть.        — Знаешь, Ли, мне кажется, он изменился,— парировала Латвия, — Он обращается с нами вполне по-человечески, обнимает, разговаривает, рассказывает. Он, похоже, даже скучал по нам, пока был в Британии!        — Ага, скучал по нам, как по боксерским грушам!        — Слушай. Он изменился. И изменил отношение к нам. Переосмыслил, подумал, погадал и решил, что поступил неправильно. Ты понимаешь, я видела после того, как он приехал… Был в совсем кабинете… И там был Россия… И он целовал его, и обнимал, понимаешь!.. Лит, — в голосе девушки послышалась плачевная мольба, а рука парня оказалась в её слегка дрожащей руке, — Давай дадим ему второй шанс. Он изменится.        В душе Литвы шла большая и противоречивая борьба. Одна сторона говорила ему, шептала «Брось её, больно нужен тебе этот Союз, тебе же все равно, так?», но другая сторона благоразумным голосом Латвии твердила ему про то, что он поступает неправильно. Парень вздохнул и помассировал виски.        — Знаешь что… — он отвёл взгляд, нахмурившись, — …Хорошо. Давай. Но только будто я в этом не участвую. Разразится вторая война, — Литва холодно посмотрел на сестру и ткнул пальцем ей в грудь, — Виновата будешь ты, Латвийская Республика.        После этих слов он вошел, как ни в чем не бывало, в кухню. Латвия осталась стоять в коридоре, совершенно опустошенная и расстроенная.

***

       Из местного магазина вышло четыре парня. Один из них, с пакетом, в котором тяжело громыхали две стеклянные бутылки и одна банка, тут же поскакал вперёд, к обочине. Остальные трое лишь еле заметно покачали головами.        — Далеко не убегай, сейчас домой пойдем! — крикнул Украина на правах почти самого старшего. Самый младший среди самых старших, а именно БССР, лишь хмыкнул под наглым взором всё ещё обиженного за несправедливое деление яблок Казахстана.        — Слушайте, а вы видели, как Союз на мелкого смотрел? — поинтересовался Беларусь, нагоняя уже слегка ушедших вперёд Украину и Казахстана. — Прям так… Жалобно, до ужаса.        — Ну и? Ревнуешь? — Укра усмехнулся, но тут же получил подзатыльник, — Ладно, всё. Смотрел он, да… О... У меня есть мысль, что...        — Думаете, что Союз влюблён? — парни остановились, серьезно глядя на беларуса. Тот, упершись взглядом серых глаз в дорогу, о чем-то напряжённо думал.        — Даже если это и так, — теперь взгляды были переведены на КазССР, — То мы вмешиваться не должны. До поры, до времени.        — Пока не случится что-то такое, от чего Россия сломается? — БССР с некой ожесточенной озлобленостью поглядел на друга, а затем взъерошил рыжие волосы, зачесанные назад. — Нет, парни, тут дело нечистое. Ух, пропади оно всё к чертям! Молдова! Мы идем домой!