Малика с восточного побережья: исекай/попаданчество AU: Часть 1

Вторая принцесса Полыньи не была ранней пташкой. Не обязательно было помнить роман, чтобы до этого догадаться: почему-то поздний подъём в мире из маликиных воспоминаний ассоциировался с леностью. Прошло не меньше восьми часов мучительного безделья, прежде чем Малика, разбуженная всё ещё ранним летним рассветом, была приглашена принцессой. Принцесса была в своей спальне. Как оказалось, и там более половины комнаты было отведено подо что-то, что могло бы с успехом считаться рабочим кабинетом. В настоящий момент принцесса была отгорожена от гостий (На́шка, как обычно сопровождавшая Малику, явно не собиралась уходить) массивным столом тёмного дерева, на котором была для чего-то разложена крупная и подробная карта побережья. Она не оторвалась от своего занятия, чтобы поглядеть на вторженок — только махнула в направлении стульев по другую сторону стола. Стулья были ниже обычного — вероятно, подогнаны под высоту стола, который, в свою очередь, был спилен достаточно низко, чтобы не доставлять неудобств крохотной принцессе. — Нашка, ты свободна, — произнесла принцесса, так и не оторвав взгляда от карты. — Ничего себе, — возмутилась Нашка. — Иди, иди, — отмахнулась от неё принцесса, — позже поговорим. Нашка удалилась, послав на прощание косой обиженный взгляд. Малика наблюдала этот короткий диалог широко распахнутыми от изумления глазами. Она уже успела заметить, что этот особняк не был обителью субординации, и всё же казалась удивительной та уверенность, с которой служанка предъявляла претензии самой принцессе. Хотя — Малика была уверена — имена родителей Нашки принцессе были известны не хуже, чем имена маликиных, и проявить властность для праздной принцессы не составило бы труда. «С другой стороны, — мысленно усмехнулась Малика, — мы тоже знаем имена принцессиных родителей». Шантажировать королевскую дочь жизнями её матери или отца вряд ли было хорошей идеей. «А вот наоборот — запросто», — вдруг поняла Малика. В конце концов, этот мир был миром романа, и здесь могли бы встретиться подобные штампы. Малика задохнулась новой мыслью: возможно, подобное действительно случалось в романе? Ведь она помнила общий сюжет куда хуже, чем судьбу своей персонажки-тёзки, да и похожих книг в своё время проглотила немало — их начинка вполне могла смешаться у неё в голове. Но углубиться в эти размышления ей не дали: принцесса наконец вспомнила о маликином присутствии. — Малика, — спросила она, — ты действительно не бывала на юге? Малика была довольна, что тогда, во время первого допроса, не соврала об этом. Иначе теперь ей пришлось бы выстраивать у себя в голове целый мир, огромный и не противоречащий уже имеющимся данным, бо́льшую часть которых она, может быть, и не знала. Кстати, о данных... — Разве нельзя расспросить кого-нибудь получше меня? Разве к вам не возвращаются с юга, — Малика добавила в интонацию язвительности, — целых две трети путешественников? — С чего ты это взяла? — быстро спросила принцесса Динка, даже не пытаясь скрыть своё волнение — она поднялась над картой и упёрлась в неё ладонями, после чего чуть склонилась в маликину сторону. Малика опешила: — Это, вроде как... все знают? Принцесса вздохнула, утихомиривая своё возбуждение, и уселась обратно: — Нет, Малика. Это знаешь одна ты. — Одна я? — рассеянно переспросила Малика. Эта нейтральная реакция была всем, что ей удалось придумать и сгенерировать за короткие мгновения вдоха перед ответом. Делать заметную паузу было нельзя: так можно было проявить напряжение и страх, которые принцесса ей сообщила своими словами. — Да, — пропела принцесса, вновь равнодушно опуская взгляд на карту, — одна ты. Ну и другие такие, как ты. Малика могла бы гордиться своим искусством лжи, если бы, конечно, ложь была тем, чем следует гордиться. Но прямо сейчас она паниковала. Ей не хватало времени подготовиться к принцессиному ответу на вопрос, который Малика, следуя логике разговора, должна была задать. Вопрос был самый простой: «Такие, как я, — это какие?» Что объединяло Малику и не названных ей незнакомцев? Необходимость этого вопроса была просто вопиющей. Кроме того, надеяться на чужую забывчивость не приходилось: за ангельской внешностью принцессы скрывалась острая лисья морда. Было очевидно, что принцесса заметит и запомнит отсутствие ожидаемой реакции. Это было опасно, и всё же Малика выбрала промолчать, из двух зол выбирая меньшее. Она прекрасно знала, чем отличается от большинства, и не хотела, чтобы её, пусть и косвенными намёками, поставили перед этим фактом и потребовали оправданий. Ей нужно было подготовиться к новой лжи. К счастью, принцесса-лисица оказалась достаточно милосердной, чтобы перейти к другому волновавшему её вопросу: — Мне сказали, ты видела сон.