***
Чонгук приходит в сознание, однако глаза не открывает. Потому что чувствует Чимина рядом и его тяжёлый взгляд на себе. Что он должен будет сказать, когда откроет глаза? Какие слова должны вылететь изо рта Чона, когда он будет смотреть на такого Чимина? Пак сказал то, что сподвигнуло Чона к осознанию своей никчёмной жизни, характера и отношения. И Чонгук его не винит, не обижается, не старается как-то опровергнуть глупыми аргументами, потому что это на деле так. Потому что Чонгук действительно такой. Чимин тяжело вздыхает и поглаживает руку парня. Чонгук открывает глаза, смотрит на весьма расстроенного Пака и чувствует его тепло, исходящее от рук. Чонгук же должен нагрубить? Разозлиться? Отстранить свою руку, посмотреть так, чтобы больше никогда… Однако Чонгук почему-то просто смотрит. Нет желания обидеть Пака, обозвать. Чимин, словно на секунду стал в глазах Чона нормальным, не отличающимся от других. — Очнулся? — тихо спрашивает Чимин. Чонгук даже не кивает, смотрит и только. А Чимин ничего не требует, потому что и так понятно. Они находятся в абсолютной тишине лишь вдвоём, это заставляло обоих чувствовать некую неловкость, что нависла над ними грозовой тучей. — Намджун и Джин сейчас придут, а Юнги… он был, но ушел. Ты не подумай, Чонгук, Юнги очень волновался, — Пак измученно натягивает улыбку и убирает руку. — хорошо себя чувствуешь? Обещаю, как только Намджун придет, я уйду. Потерпи мое присутствие еще немного. Чонгук хмурится, заставляет свое сердце не болеть от этих слов, однако не работает. Больно. Все равно больно, неприятно и волнующе. Зачем Чимин такое говорит? Он может просто помолчать и посидеть, Чонгуку большего не нужно. Но Чимин пытается убежать. И Чонгук понимает, что Пак хочет поступить правильно, ограничить себя от такого придурка, как Чонгук, потому что это и есть правильно. — Чимин, — голос у Чонгука сиплый и хриплый, почти неслышимый. — Слушаю, Чонгук, — Пак чуть склоняется к Чону и смотрит ему в глаза. — Прости меня. Чимин зависает на пару секунд, а после отстраняется, делая вид, что ничего только что не слышал. — Ребята должны прийти с минуты на минуты, так что я пойду, — Пак чуть треплет парню челку, а после, схватив свою ветровку, направляется к выходу. — Выздоравливай, Чонгук. И будь в следующий раз осторожен. Чонгук слышит звук несильно захлопнувшей двери и поворачивает голову. Этого не должно было произойти. Нет. Чимин должен был сказать, что Чонгук ни в чем не виноват, что ему не за что просить прощения, однако Чимин промолчал и просто ушел. Потому что Чонгук виноват и ему следовало попросить прощения, потому что Чимин заслуживает намного большего, чем простого «прости». Чонгук это понимает, к сожалению, не сразу. Дело в том, что они с Чимином были лучшими друзьями. То есть, именно лучшими, не просто друзьями. Они были в какой-то степени всем друг для друга, Чонгук не мог представить день без Чимина, однако… выходило так, что Чонгук это забывал днем, но вспоминал ночью. Именно тогда, когда очередная девушка сопит рядом, когда в голову после секса лезут весьма странные мысли. Главной проблемой Чонгука с самого начала была только одна: он совсем не умел ценить дружбу. Он знал, что у него есть друг, что он лучший и простит ему любые слова, действия, да все что угодно, потому что это был Чимин. Однако никогда в жизни, он не смог бы подумать, что все обернется в такую сторону. Чимин больше ему не верит, больше не старается оправдать поступки и слова Чона, хотя бы потому что они не стоят какого-либо оправдания. Все стало таким, каким должно было быть. Все стало так, как обещал Чимин. Однако разве легко забыть друга? Легко смотреть на него, понимая, что его хочется держать рядом и одновременно хочется от него бежать. Чимин был в него влюблен. Чимин любит не девушек. Какой-то, черт побери, предрассудок. Чонгук никак не может принять, что подобное — норма, что любить можно кого-угодно. Для него сама мысль была просто неприятна. Само понятие «гей» — наводило ужас. И самым ужасным было то, что в компании друзей он был таким один. — Чонгук, ты заставил нас поволноваться не на шутку, — Намджун садится на стул и чуть улыбается, позади него стоит вовсе бледный Джин. — Мало того, что проспал так долго, к тому же еще и выглядишь безумно огорченным. Забудь, что было сказано, людям свойственно в порыве гнева подобное говорить. — Не Чимину, хен, — выдыхает Чон, прикрывая глаза, в которых почему-то безумно щипалось. — И Чимину, Чонгук. Он тоже человек, все время спокойным никто не может быть, понимаешь? — Ты говоришь со мной так, будто я… — Чонгук сглатывает слюну. — маленький ребенок. — Ты и есть маленький ребенок, — быстро вставляет Джин, раскладывая фрукты аккуратно по тарелке. — Хен… Намджун искренне смеется и думает, что ничего не бывает просто так. — Знаешь, Чимин все это время был с тобой, он был так перепуган, что доктора позволили остаться здесь дежурить. — Шутишь, да? С чего ему такое делать? — Чонгук пытается чуть приподняться, но тянущая боль в спине не позволила этого сделать. — Не двигайся лучше. И нет, я не шучу. Это действительно так. У него лица не было, когда он увидел тебя вчера в окровавленной одежде и без сознания. — Так отреагировал бы любой другой человек. — Да, но Чимин не «любой другой». И Чонгук этому верит, поэтому просто молчит. Стоит ли говорить то, насколько его сердце сейчас разрывалось на части. Чимин пытался измениться, вел себя перед ним отчужденно, но в итоге единственный, кто просидел в этой палате до самого утра. Чимин не поменялся. Он все такой же. И Чонгук понимает, что ему все еще больно. Однако что делать он в самом деле не знает. — Чонгук, порой нужно быть проще. Уверен, что Намджун уже говорил тебе это, — Джин становится рядом с Кимом и смотрит на нахмуренного Чонгука. — Слово в слово, хен, — шепчет Чон. — Я рад, что ты прислушиваешься к моим словам, — усмехает Нам, привставая со стула. — Чонгук, нам пора идти, но мы еще зайдём. Доктора сказали, что ты, в принципе, можешь выписаться завтра, но только если есть кто будет ухаживать за тобой. Мы, к сожалению, не сможем все время быть рядом, так что подумай. — Хорошо, хен, — Чон поднимает уголки губ. После ухода друзей в палате воцаряется тишина, и Чонгук закрывает глаза, тяжело вздыхая. Во всем, что сейчас происходит, виноват только он и никто больше. Намджун, Джин, Юнги — все отстранились от него, делая вид, что их дружба все такая же, какой была раньше. Но Чонгук понимает, это все мираж и не более. Когда-нибудь им надоест, они закончат этот спектакль и тогда все, Чон окончательно исчезнет.***
Порой Чонгук чувствовал необходимость в своих родителях, которые были от него отстранены с самого детства. Они давали ему все, но в такой же степени требовали и от Чона. Будь это лучшая успеваемость или первое место на турнире, они хотели быть родителями золотого ребенка. В него вкладывали деньги и время, но не любовь. И Чонгук позволял себе думать, что дело действительно только в нем, но, как оказалось позже, дело было в его родителях. Они не любили друг друга и не дарили эту же любовь Чону, их брак был полностью формальным, а рождение сына было неким пунктом в их договоре. Чонгук это понял лишь тогда, когда увидел сам этот чертов договор. Его родители были хорошими актёрами, и оставались ими по сей день. Чон держит в руках телефон, поднимает голову и смотрит на часы. Ему хочется позвонить хоть кому-нибудь, попросить приехать и покушать вместе вкусной еды. Однако в его контактах много людей, но мало настоящих, которые бы действительно пришли к нему в столь позднее время и стали бы разговаривать по душам. Раньше это мог бы быть Чимин, но сейчас — никто. У него болит все тело, гематомы покрывали всю спину, а сломанная рука мешала всем действиям. Чонгук устало осматривает свою комнату и просто ложится на диван, не переодеваясь. В доме бардак, в его голове, в принципе, тоже. Он закрывает глаза и ждет какое-то чудо. И оно, наверное, происходит именно тогда, когда в дверь его комнаты стучатся.