Мой грустный дождь, подарок ноября… Стою в твоих слезах, а ты поёшь. От этих капель губы так горят, Что чувствую, бежит по телу дрожь… Как хочется обнять тебя скорей И ничего совсем не объяснять… Я просто рождена, чтоб быть твоей. Так осени идёт рябины прядь… И ей не привыкать бродить одной По улочкам холодным, золотым. Пусть смоет все сомнения водой. Всё будет так, как мы того хотим… Мой дождь ноябрьский, лучше всех дождей, Которые касались губ и плеч… Мне жаль, что не услышать ноты ей… Могу ли рифмой я любовь сберечь? И близко, и безумно далеко… Но дождь летит с небес, чтоб обнимать Один из всех, единственный листок, Чей отпечаток в душу смог запасть… Чей отпечаток — бабочки крыло… Осенний лист с весной внутри души. Есть музыка, любовь и рифмы слог. Из этого так просто счастье сшить…
***
Эмоции очень сложно держать в себе особенно тем, кто всю жизнь открыто их выражал. Именно дети обычно открыты, как книги, но со временем это исчезает, уступает место расчётливости, холодности, страху. Когда мы были маленькими мы ведь даже не задумывались о том, что эмоции нужно прятать, так почему же с возрастом все так изменилось? Что такого приходит с возрастом, что из разума исчезает все, что было там раньше? Мы будто с каждым годом теряем частицу себя, а вместе с ней и наш внутренний ребенок засыпает, потому что ему становится скучно. Скучно сидеть на уроках, скучно решать сложные задачи, скучно думать о том, куда тратить свою жизнь. Это естественный процесс и его не избежать. С каждым прожитым годом наш внутренний малыш, что может счастливо улыбаться при виде котёнка и вкусной конфеты, теряет силы, и это совершенно нормально. Ненормально — это когда он исчезает совсем, когда человек будто забывает о том, что он когда-то был ребёнком, забывает про то, что любил делать раньше. Без ребёнка внутри мы превращаемся в жалкое подобие самих себя, уже не способных на проявление тех эмоций, которые всё детство буквально не сходили с нашего лица. Теперь уже самая любимая конфета кажется слишком сладкой, любимые чипсы вредными, а любимое занятие глупым и бессмысленным. Именно из-за этого всего нужно беречь кроху, что живет в вашей голове и даёт вам интерес к жизни, даже не требуя того, чтобы вы выпускали его время от времени. Он просто хочет жить, но вы своими же действиями, своими словами, своей маской, которую приклеиваете на лицо, не даете малышу доступа к кислороду. Беззащитное создание увядает, как красивый цветок под жарким солнцем, оставляет вас ходить с трупом внутри.***
Как бы ни был удивлён Юнги, Ким Намджун оказался мастером своего дела, это действительно был человек, которому судьбой начертано быть психологом. Такой любви к людям и самоотдачи Юнги не видел уже очень давно. Даже разница в возрасте не чувствовалась рядом с этим человеком. Их разговоры не были похожи на разговоры между пациентом и врачом, это скорее были тихие вечера в кругу семьи и с чашечкой чая. Изначально они с Чимином думали, что их лечение будет проходить отдельно, но Намджун совместил их сеансы, и это оказалось очень хорошим решением с его стороны. В моменты, когда рассказывать что-то и бороться с собой становилось невыносимо, только чужая рука помогала не потерять связь с реальностью. С каждым новым сеансом внутренние барьеры рушились с оглушительным грохотом, а ведь на этих барьерах держался их внутренний мир, поэтому он тоже разрушался. Стенка за стенкой ломались, ломались убеждения, вдолбленные в голову с детства, песком у ног рассыпались никому не нужные принципы. Все эти разрушения были видны невооруженным глазом, а грохот от падения очередной стены ещё долго стоял в ушах, заставляя мурашки бежать по коже. Намджун умудрялся строить на этих развалинах и остатках камней новый мир. Мир, в котором намного меньше страданий и боли, а каждый упрёк не воспринимается всерьёз. Мир, в котором даже разбитое к чертям сердце может проснуться и начать разгонять по телу кровь. Мир, в котором они не два трупа с полностью сломанной душой, а обычные люди, способные получить своё счастье. За долгие четыре месяца работы результат был виден на лицо, это проявлялось в мелочах. Это была всё более яркая улыбка на лице Чимина, тихий чуть хриплый смех Юнги. Менялось само восприятие жизни, и это позволяло им маленькими, но активными шагами двигаться вперёд, сходя наконец с той мёртвой точки, в которой они находились очень долгое время. Жизнь начинала играть новыми красками, на полках появлялись новые книги, лекции в универе наконец привлекали внимание. Теперь у них было меньше времени друг на друга, потому что каждый вернулся на подработку, но зато каждый вечер, лежа в кровати и согреваясь тёплыми объятиями друг друга, они могли подолгу рассказывать о том, как прошёл день. Чимин вернулся на должность продавца в книжном магазине неподалеку, а Юнги был помощником редактора в одном издательстве. И их вполне устраивала такая жизнь, тихая, размеренная, но не лишённая ярких эмоций, потому что в ней сохранилась часть их прошлого, которая не причиняла боль, а лишь давала понять, что парни все те же. Всё ещё Чимин, проснувшись посреди ночи, мог увидеть Юнги сидящим на подоконнике и пьющим чай из огромной кружки. Да, Чимин всё также не мог спать всю ночь, но это было скорее привычкой, чем чем-то психологическим. А Юнги всё ещё курил на балконе, отравляя собственные лёгкие, но теперь частенько рядом стоял закутанный в плед Чимин, который делился своим теплом. Теперь уже по их квартире разносился тёплый и домашний аромат чая, который неизменно вызывал улыбку на лице. И конечно же у них по дому бегало пушистое недоразумение, которое по ночам мурчало так, что казалось стены скоро трястись начнут. Но их всё устраивало, устраивал этот мир, что так прочно укреплялся на обломках старого. И было очень приятно видеть в этом новом мире лица, которые успели стать родными. В прежде пустой квартире всё чаще разносился аромат еды Джина, беззаботные разговоры Чонгука, а нередко и перепалки Тэхёна с Хосоком, даже Чон уже не казался таким раздражающим. В этот раз они тоже ждали Джина в гости, в последнее время он не часто к ним заходил, говоря что слишком много работы навалилось, так что парни с нетерпением ждали его визита, разливая по чашкам горячий чай. Так, короткая трель звонка, раздавшаяся по квартире, была вполне ожидаемой, а вот стоящий рядом с Сокджином человек, оказался сюрпризом. Чимин, открывший дверь, даже замер на пару секунд с настоящим шоком, застывшим в глазах. Юнги вышел в коридор, чтобы узнать чего они там застряли, и тоже застыл на месте. За спиной Джина, так же удивленно открыв глаза, стоял Намджун, тот самый Ким Намджун с которым они виделись пару дней назад. — Хён? — Юнги перевел совершенно беспомощный взгляд на брата, который в свою очередь не понимал почему все так застыли. — Знакомьтесь ребята, Ким Намджун — мой парень. И, может, вы уже объясните, почему на него смотрите так, будто Воландеморт снова возродился, — в голосе старшего явно проступало недоумение. — Ну, просто это и есть тот самый психолог про которого мы тебе рассказывали, — наконец сказал Чимин, пропуская гостей в квартиру. Тишину, повисшую на кухне, казалось ножом резать можно, это всё было максимально неловко. Они все сидели и смотрели друг на друга нечитаемым взглядом, пока в конце концов Чимин не встретился с напуганным взглядом Джина, с его губ сорвался истерический смешок, после которого Намджун наконец поднял взгляд и заговорил. — Неожиданная конечно встреча, но то, что вы ходите ко мне на консультации не мешает нам быть если не друзьями, то хотя бы приятелями, не так ли? А то вы на меня так смотрите, будто я на ваших глазах кошку переехал, — в голосе Кима впервые за всё их знакомство слышалось напряжение, а это при том, что он был старше их всех и в добавок работал психологом. — А я не пойму, почему все так застыли, ну, знакомы мы с ним и что? Вон и чай уже остыл из-за этих ваших гляделок, — буркнул Юнги, недовольно ставя чайник второй раз. В этот момент Чимин мог поклясться, что видел, как плечи Джина облегченно опустились, а изо рта вырвался выдох. За этот вечер, проведенный вместе, Чимин успел заприметить, с какой нежностью Намджун смотрит на брата Юнги, и как глаза самого Джина исправно горят сердечками при взгляде на старшего. Даже разница в семь лет не мешала им чувствовать себя комфортно рядом друг с другом, а по скромному мнению Пака, это одно из главный факторов счастливых отношений. Юнги тоже ходил чрезвычайно довольный, он вообще всегда светился, когда дорогие ему люди были счастливы. Когда он видел яркую улыбку Чимина, то глаза застилала нежность; когда слышал беззаботный смех Чонгука —какая-то отеческая любовь; а сейчас взгляд был полон уверенности в будущем, потому что вид полностью умиротворенных и каких-то домашних старших дарил спокойствие. Но в тоже время хотелось увидеть родителей: он не видел их уже больше года и только сейчас начал осознавать, насколько скучал. Скучал по теплой, но слегка грустной улыбке мамы и такой надёжной руке отца, которая всегда ложилась на плечо и становилась самой лучшей опорой и поддержкой. Мысль о том, что надо на следующих каникулах слетать к родителям, прочно засела в сознании. Кимы ушли только-только в начале одиннадцатого, никто и не заметил, что наступил вечер, а за окном начал капать дождик, такой по-весеннему тёплый и освежающий одновременно, но постепенно он усилился, начиная тарабанить по стёклам. В небе засверкали первые молнии, а в приоткрытые окна начал пробиваться такой приятный и в некой степени родной запах озона. Приятная свежесть и умиротворение заставляли расслабиться и вдыхать воздух полной грудью. Это была та самая приятная часть весны, когда противный снег уже сошёл полностью, но и до летней жары ещё очень далеко. Именно в эти моменты, как бы банально это не звучало, природа наконец оживала и помогала ожить душе. Чимин предложил Юнги посмотреть очередную дораму или же пересмотреть что-нибудь из классики, а старший с радостью согласился. Сейчас ничего не хотелось делать и идея просто развалиться на диване и посмотреть что-то, не требующее мозговой деятельности. В итоге сошлись на «людях в чёрном», которых они оба видели уже раз десять, но откровенно поржать над тупыми шутками это дело святое. В такой домашней атмосфере и тянулся вечер, такие вечера стали неотъемлемой частью их новой жизни. Это действительно была та самая атмосфера дома, которую Чимин не чувствовал никогда, а Юнги потерял после ухода Соён. Они стали друг для друга домом и теперь не собирались друг друга отпускать, поэтому, когда во время очередной схватки с инопланетянами Юнги почувствовал руку на своём бедре, то лишь перехватил тёплые пальцы и прижал к своим губам. Чимину этого показалось мало, поэтому он приподнялся и запечатал на губах старшего поцелуй. Изначально это должен был быть короткий чмок, но Мин запустил руку в рыжие волосы и притянул ближе к себе, заставляя приоткрыть рот, и углубил поцелуй. Соприкосновение губ было нежным и тягучим, приятные мурашки пробежали по телу, отдаваясь тяжёлым комом внизу живота. Вскоре Чимин почувствовал горячие губы у себя на шее и прикусил губу, лицо раскраснелось, а в пижамных штанах становилось узковато. Чимин сдерживался до последнего, но стоило Юнги одной рукой провести вдоль позвоночника, как тело прошиб разряд возбуждения, заставляющий колени подкоситься, а с губ сорвать протяжный стон. Юнги на это лишь ухмыльнулся ему в шею, сразу после этого засасывая нежную кожу, будто помечая. Чимин краем сознания подметил, что скорее останется ярко-красный засос, но в тот же момент опять почувствовал шероховатые пальцы на своей спине. Юнги так подло использовал его самую большую эрогенную зону против него, но, чёрт возьми, как же это было приятно. Мин подмял Чимина под себя, стягивая с него футболку и покрывая поцелуями грудь, уделяя большое внимание соскам. Пак под шершавыми руками и влажными губами уже не старался себя контролировать, погружаясь в пучину сладкого удовольствия. Мысли медленно испарялись из головы, теперь уже было абсолютно плевать, что диван — не самое подходящее место, а стены слишком тонкие и соседи явно будут недовольны такому концерту. Но сейчас было абсолютно плевать, потому что голову заволокло возбуждение, а внимание было сосредоточено на горячих прикосновениях. Сейчас мир сузился только на этом. А потом всё смешалось в один стремительный водоворот, кожа к коже, глаза в глаза, одно дыхание на двоих. Юнги знал Чимина лучше, чем кто-либо, поэтому одновременно с проникновением ещё раз провёл дорожку по позвоночнику, оставляя за своим прикосновением горячую волну мурашек. Толчок за толчком, доводящие до исступления и дрожи в коленях. Это было так правильно и так бесконечно приятно. А потом крышесносный оргазм, заставляющий колени подкоситься, и высокое «Хён!», срывающимся голосом прямо в ухо. И ради этого «Хён!» Юнги готов будет на всё. И сейчас, засыпая после душа и обнимая Чимина поперёк талии, Юнги был уверен, что держит в своих руках главный пропуск в новую жизнь.***
Юнги нашёл Чимина стоящим на балконе и завернутым в одеяло. Он всматривался в небо, а на губах витала еле уловимая улыбка. — Знаешь, я где-то полгода назад пообещал кое-что Чонгуку. Спасибо, что помог исполнить обещание, — произнёс Мин, обнимая младшего за талию и опуская голову ему на плечо. — А что ты ему обещал? — мягко поинтересовался Чимин, и его голос сейчас особенно напоминал мурчанье. — Жить. Я пообещал, что попробую жить. И, чёрт возьми, как бы это было тяжело, если бы рядом не было тебя. — Спасибо что живешь сам и сделал всё, чтобы стать тем, рядом с кем могу жить я. Эти слова, произнесённые под уже давно стемневшим небом, прозвучали намного громче всех раскатов грома, что сейчас звучали, и намного честнее, чем «Я тебя люблю», да им и не требовалось произносить этого вслух. Это чувство было в тонком «Хён», произнесённом на вершине удовольствия. И во взглядах, что обнажали души и наконец дарили желание жить. Не выживать — жить. И вместе они были готовы попробовать.