The Hunger Games

Люди боятся боли, считают ее своим врагом. Люди стараются избегать ее, убегать от собственных чувств. Я научился жить с ней, ведь в этом чувстве потерялись все мои воспоминания. И теперь я даже скучаю по боли, которая разрывала мое сердце и почти убивала меня. Из-за нее я чувствовал себя живым – потерянным, убитым, несчастным, но живым. Когда сердце уже не выдерживает новый удар, на смену болезненным переживаниям приходит что-то значительно худшее – отчаяние. Угасает надежда, исчезают мечты, умирает душа. Я перестал что-либо чувствовать. Мир вокруг заключался лишь в знакомых стенах, чужих голосах и собственном сердцебиении. Все вокруг потеряло свой смысл, свои краски. Говорят, человек может многое выдержать, но есть и крайняя точка. Я ее уже пересек. Потеря части семьи, единственных друзей меня сломила, но любимого человека – убила. Я жалею, что не умер на арене. Сейчас вокруг меня – беспросветная тьма мыслей. Она поглощает весь свет, все мельчайшие зарождения веры, всю любовь без остатка. И вокруг нет ничего, за что я мог бы ухватиться, как за спасательный круг. Нет никого, кому было бы под силу меня спасти. И как бы ни старалась моя команда – это все не то. Не хватает чего-то важного – человеческой теплоты, доверия, а, может, и настоящих чувств. Мне даже в мыслях сложно называть его имя, не то, что вслух. Я не говорил уже несколько дней, но даже себе самому не могу признаться, что его больше нет. Луи больше нет. Голос в голове так отчетливо звучит, напоминая картины прошлого, оживляя прошедшие дни и худшие из моментов. Хотелось бы его заткнуть, но не получается. Хотелось бы сбежать, но невозможно убежать от самого себя. Хочется лишь выброситься из окна и лететь, лететь вниз. Нет желания жить, когда потерял слишком много. У меня все еще есть талисман Луи – сойка. Иногда так сильно хочется от нее избавиться, как от напоминания о нем. А иногда кажется, что это – единственная вещь, которая связывает меня с реальным, прошлым собой. Ведь сейчас я – уже не я. Человек без личности, тело без души. Теперь я как капитолийцы, которые ничего не чувствуют, закрывают глаза на эмоции и переживания. Теперь я живу в своем худшем ночном кошмаре, а проснуться не могу. Я старался быть верным себе, поэтому и не убил ни одного человека. Это было правильное решение. Стараться его придерживаться сейчас все сложнее и сложнее, ведь с каждой минутой мне хочется пойти на убийство. Самоубийство. И лишь иногда злость оживляет часть моей души, заставляя хотеть мести. Кто-то должен заплатить за все совершенные поступки, кто-то должен взять на себя вину. Из-за Сноу столько близких мне людей погибло, а все больше и больше семей будут терять своих детей из-за него. Почему такой человек все еще жив, если другие, лучшие из лучших, умирают? Я не перестаю задавать тихих вопросов. Никто не дает мне ответов. Лишь иногда Джесси пытается говорить со мной, рассказать что-то. Но от ее разговоров становится лишь хуже. Наверное, она долго подбирала нужные слова, чтобы сообщить мне о еще одной невыносимой потере. – Гарри, твой отец умер, – тихо прошептала она где-то между успокоительной речью и длинными объяснениями. Я не сильно слушал. Сердечный приступ, возможно, и был причиной, но кажется, будто это я. Если бы ему не проходилось столько переживать из-за моего пребывания на играх, если бы власти не причинили ему столько боли – он бы жил. Я знаю это. Но я настолько устал от потерь. У меня не осталось сил кричать, плакать, возражать. Накрывает волна невыносимого отчаяния, когда хочется вырваться из собственного тела, разорвать грудную клетку, чтобы дать выход чувствам, сделать хоть что-то, лишь бы отпустило. Хочется забиться в угол, чтобы никогда оттуда не выходить, чтобы навсегда остаться в темноте среди своих страхов, ведь они намного лучше реальности, с которой приходится сталкиваться. Именно отчаяние – худшее из чувств, ведь оно убивает надежду. Я остался в этом мире один. И никакие награды, никакие призы не смогут как-либо улучшить ситуацию. Я не просто одинок – загнан в угол. Меня будто огородили колючей проволокой ото всех, кого я любил, заставив жить, а их отправили, наверное, в лучшее место. Я хочу верить, что сейчас им лучше, чем было в Панеме. И с каждой минутой, когда Джесси и Мириам повторяют мне о правилах поведения на интервью, о том, что я должен говорить и как говорить, мне все больше хочется не только сбежать, но и уничтожить все это. Чтобы никто в моменты, когда так отчаянно нужно одиночество, чтобы привести мысли в порядок, не пытался запомнить глупые правила бездушного народа. Я уже забыл о том, что значит улыбаться. Мне сложно даже открыть глаза, чтобы посмотреть на окружающий мир. Это так чертовски сложно. Каждый день притворяться, что ты счастлив, что благодарен, хотя на самом деле хочется вырваться из своего тела, убежать куда-то, где есть место для свободной души. А все эти благодарности выбросить как можно дальше, ведь они застревают в горле каждый раз, когда пытаюсь говорить. Фальшивая улыбка, будто клеймо, обжигает, заставляет понять всю низость той пропасти, в которую я провалился. А глаза, наверное, уже не загорятся счастьем. Одиночество ноет в груди, оставляя там тяжкий груз, непосильную для меня ношу. Но поверх все накладывают грим, пряча под маской истинное лицо. Тело запирают в яркие ткани, которые блестят под светом софитов и ламп. Из меня сделали красивую куклу, которую можно, как вещь, использовать и продать. От этого чувствуешь себя таким униженным, таким гадким, что так и хочется смыть все это с себя – но нет возможности. Чувство вины заставляет видеть кровь на своих руках – кровь родных и близких, в чьих смертях я повинен – и мне от нее не отмыться. Я убегаю от самого себя, а бежать-то некуда. Джесси попыталась найти мне спасательный круг – воспоминания. И я впервые был благодарен людям за их алчность и странность, которыми щедро были наделены капитолийцы. Они сохраняют некоторые предметы с игр – личные вещи трибутов – чтобы потом продать их за огромные деньги. Никто об этом бы и не узнал, если бы мне не приоткрыли тайну. И я там нашел частички своей души, разбросанные по углам большой комнаты. Оружие моих друзей, которое так и не помогло им выиграть эту жестокую битву, блестело под ярким светом. Некоторые личные вещи, о которых я раньше не знал, но мог легко догадаться о их владельцах, были выставлены на показ для любопытных глаз. И некоторые остатки с арены, которые, как мне показалось, могут пригодиться. Перед глазами все еще иногда проносится смерть Амели. Жуткая, неприятная, скользкая – она как змея оплетает мое сердце, сжимая его и запуская туда яд. Эти воспоминания ничем не вырвать из памяти. Но и ее слова засели в моей памяти, которые с каждой минутой все больше превращаются в план. В почти гениальный, продуманный до мелочей план мести за каждую невинную жизнь, что была отнята жестоким режимом. Месть Сноу, который своей жестокостью подверг страданиям столько душ, которые лишь хотели жить. И даже если придется заплатить за это своей жизнью, я готов. Ведь никто больше не должен пострадать. Никто больше не должен испытать ту боль, которая волнами накрывает тебя при потере близких. Не должно больше быть Игр, не должно быть этой власти, которая отбирает последнее право любить. И мысль об этом все никак не дает мне покоя. Я все же решаюсь на почти отчаянный шаг. Мой ментор говорила, что можно невзначай взять одну вещь, как сувенир на память – как ни как, а эти люди были мне близки. Но мне не оставалось другого выбора, кроме как пожертвовать их памятью взамен на лучшую жизнь. Совесть проедала мою душу изнутри, убивая и уничтожая все то добро, которое я так пытался сберечь. Надеюсь, оно того стоит, так как единственной вещью, которую я взял, была еще не взорвавшаяся бомба, которую нужно было лишь подключить. И я помнил как. Времени на подготовку оставалось ничтожно мало – всего-то день до интервью, а до встречи со Сноу я считал каждый час. Никогда не думал, что опущусь до такого, но теперь одна лишь мысль о мести заставляла меня вставать с кровати, делать хоть что-нибудь. И теперь я действительно понимал Луи – что им двигало, что заставляло его жить. Сердце все еще болит от упоминаний о нем, но я оправдываю себя тем, что все мои поступки – лишь ради него одного. Наверное, он бы меня презирал. И я все сильнее сжимаю талисман с сойкой в своих руках, надеясь, что это придаст смелости в последний – решающий – момент. Анетт почти сходила с ума из-за интервью. Все должно было быть идеальным в ее представлении. Я должен был быть совершенным для публики, которая жаждала увидеть своего победителя. Костюм был подобран как раз под мой душевный стан – весь черный, который при свете переливался огненно-красным. Как будто я вот-вот загорюсь, что и было правдивым. Я горел из-за своих же чувств. А каждое мое слово проверяла Мириам, как будто не та интонация способна что-то изменить. Для нее это было лучшим из чудес – трибут из ее дистрикта победил. Но я не видел в этом триумфа – лишь глупую жалость к себе. Столько людей назвало бы меня глупым из-за этого, ведь я выжил, что являлось для них самым главным. Но жизнь без стимула – лишь обыденное существование. И мне кажется, что Сноу в этом меня понимает. Странно проводить параллель между ним и мной, но раз человек идет на крайнее меры жестокости, то он знает, что такое жизнь без надежды. Но за свои поступки каждый должен платить. Все так хотят, чтобы я стал перед ним в лучшем виде, когда он увенчает меня короной, которая уже мне давит виски, как терновый венок. Но он не знает, что в костюме у меня спрятана бомба. Я всю ночь потратил, чтобы заставить ее работать. У Амели это получалось так легко, так просто, а у меня – одни лишь попытки что-то исправить. И я чуть не убил себя преждевременно из-за глупой неаккуратности. В какой-то момент я даже надеялся, что она вот-вот взорвется, чтобы избавить меня от страданий. Но когда этого не произошло, я понял, что цель таки должна быть оправдана. И плевать на чистоту души – в этом мире больше не осталось людей, которые бы не пустили тьму в свое сердце. Все, что мне нужно – в свое время нажать на датчик. Все, что мне нужно – оставить другим шанс. Я все еще помню ту боль в глазах, когда парень из второго дистрикта потерял свою возлюбленную. Я все еще помню ту заботу, с которой Найл смотрел на Джейд. И я никогда не забуду тот ураган чувств, которые внутри меня вызывал Луи, пока я его не потерял. Люди должны любить без страха. Они не должны прятаться по своим комнатам в ночь перед Жатвой, молясь чему только можно о помощи. Так не должно быть, а это понимание приходит только сейчас, когда у меня в руках есть реальная власть. Один-единственный шанс, который не можно упустить. Я выдыхаю, пытаясь привести мысли в порядок. Все будет так, как должно быть. В этот день волнение пленило мое сердце, сжимая его и разбивая на части. Я не мог дышать, не мог скрыть дрожание рук и хриплый голос, который сразу выдавал мои истинные чувства. Но я пытался. Спрятанный за маской – искусно созданной моей командой – я пытался быть тем, кем не являюсь. Или уже я стал таким, как все они? Странно понимать, что ты ничем не лучше других. Реальность настигает тебя будто преждевременно, заставляя понять все ужасы мира в один миг. Но оно того стоит – иллюзия моментально исчезает. И я наконец-то пониманию настоящий расклад вещей. Джесси пыталась подбодрить меня, но если бы она только знала мои мысли, то вряд ли была бы такой понимающей. Но кто знает? Она хороший человек, который потерял не меньше, чем я. Когда я вышел к Цезарю, то овации были почти оглушающими. Каждый желал увидеть и услышать все, что только происходило здесь. Люди изголодались по зрелищам – они настолько низко упали, что не могут упустить ни одного шанса насладиться чужими страданиями. Посреди зала стоял огромный трон – иначе это и назвать нельзя, ведь каждый раз после Игр именно на нем сидит победитель. В этом году это место должен был занять я, хотя в душе совсем не было чувства превосходства, которым обычно были наделены все победители. Я как будто нищий, которому выпал шанс стать лучше, но который ему никак не пригодится. Вина давила грузом на мое сердце, а меня самого все никак не покидало ощущение, что спрятанная бомба прожигает дыру в моем кармане, так и показывая все самые темные намерения. Но еще не время, совсем не время. Цезарь задает свои вопросы, на которые я уже давно выучил ответы. Улыбаюсь так, будто нет человека в мире, который был бы счастливее меня. Наглая, угнетающая ложь, которая змеится в моих мыслях. Хочется ее прогнать, но не получается – она уже стала частью меня. Чувствую себя такой фальшивкой, предателем, а в руках все сильнее сжимаю талисман Луи. И оттого чувствую, что он со мной. Конечно, он бы в жизни меня не поддержал. Ни за что бы не помог пережить все эти ужасы, не помог бы пройти сквозь сложный путь. Он бы хитро улыбался, насмехаясь надо мной, но в этом я бы чувствовал его поддержку, любовь, даже желание принести себя в жертву ради чего-то большего. Ради меня, во что я свято верю. И образ Луи остается единственным светлым пятном в моих воспоминаниях, которое ни за что не должно быть запятнано. Я верю в него, в его лучшие стороны – и поэтому так больно каждый раз в мыслях произносить его имя. Но на вопросы о нем я так же должен отвечать, что почти убивает меня изнутри. Ведь он отдал свою жизнь, чтобы жил я. А я отдаю свою, чтобы больше никому не пришлось идти на такие жертвы. И мои же собственные мысли терзают меня. Чувствую себя глупым, недостойным, ужасным. Тьма окутывает меня со всех сторон, пробираясь в самые дальние части души, которые я даже себе боялся открыть. И властвует там, делая из меня человека, которым я не являюсь. Не являлся – поправляю себя же. Но если я до этого думал, что вопросы – худшая часть, то теперь понимаю свою ошибку. Нет ничего хуже попытки капитолийцев уместить все, что произошло во время Игр, в несколько часов фильма. Все самые тяжелые моменты, которые я пытался удалить из памяти, они поместили перед моими глазами. Я заново пережил первые дни, когда не мог найти себе место от страха. Заново пережил это попытки выжить в условиях, когда человек забывает о человечности. Заново потерял Амели, а во время этого момента еще раз проверил карман, успокаивая себя мыслью о ней. И заново плакал, пусть и пытался сдержать слезы, когда увидел смерть Найла со стороны. А особенно – смерть Джейд на моих руках. И вина захлестнула меня, не оставляя никакого шанса выжить после таких происшествий. Но потом я увидел момент, о котором не знал. Себя на экране – сонного, свернувшегося калачиком на холодной земле почти под конец этого видео. И Луи перед камерой, дрожащего и со странным, почти болезненным голосом. - Ты нужен мне больше, чем жизнь. Не забывай об этом, Гарри, - тихо проговаривает он, явно подбирая слова. Никаких «люблю», никаких признаний. Но эти слова значили больше, чем весь окружающий мир. Он мне нужен точно так же – как воздух, чтобы дышать, как единственный стимул жить. И неужели он не понимал, что мне не нужна жизнь без него? Я прячу лицо от камер, чтобы другие не видели мои настоящие эмоции. Маска должна оставаться на месте, нельзя позволить себе слабость. Любовь убивает хуже любого оружия. Ей не нужно походить близко, она не режет стальными лезвиями, не разрывает на части, нет. Она, будто яд, пробирается внутрь и становится частью тебя, чтобы потом медленно с тобой же и умереть. Она становится воспоминаниями, которые не выгнать из души, чувствами, от которых не избавиться. Но без любви и нет смысла жить – мы сами себя убиваем любимым ядом. Увидев смерть Луи, я окончательно умер вместе с ним. Сойка будто прожгла дыру в моей руке, когда я до боли сильно сжимал ее. Решительность стала новой частью меня. И нет, не ради мести – ради справедливости. Найти виновного в смерти всех дорогих мне людей, чтобы он заплатил. И винить больше некого – лишь Сноу. И вот он выходит – такой самоуверенный, такой самовлюбленный, такой властный. В его глазах лишь холодный лед, нерушимая сталь. У него нет души – я в этом точно убедился. Возле него идет маленькая девочка с подушечкой из бархата на руках, где и лежит моя корона – то, чем меня должны наградить. Все сидят и смотрят на это шоу с замиранием сердца, как и я. Он подходит все ближе и ближе, даже не пытаясь улыбнуться, не пытаясь притвориться настоящим человеком – с душой и чувствами. Безжизненный, ненастоящий, злой, виновный во всем. - Поздравляю, – Сноу скорее шипит, чем проговаривает эти слова, заставляя сердце сжаться. Страх будто парализовал меня на миг, заставив пересмотреть всю жизнь от начала до конца. Действительно ли я убийца? Стоило ли оно того? Нужно ли было стольким жертвовать и столько усилий прилагать, чтобы потом отказаться от всех принципов? Мой взгляд последний раз падает на символ моей любви к Луи, и я понимаю, что нужно. Оно того стоит. Сноу берет корону в руки, чтобы увенчать меня ею, и подходит слишком близко. Настолько, что его уже не смогут спасти. Я смотрю в эти глаза, полные злобы, и радуюсь, что никогда не стану таким. Я прекращу свои страдания как раз тогда, когда во мне еще есть человечность. И, не сомневаясь, взрываю бомбу в своем кармане. Лишь миг еще я оставался в сознании, парализованный острой болью. Я лишь увидел его смерть, которая означала, что всему наступил конец. И кровь моих близких была смыта с моих рук другой – я стал убийцей, но ради благого дела. И эта мгновенная боль положила конец другой – более сильной, мучительной, душевной. Я наконец-то стал свободен, чтобы больше не зависеть от этой жестокой реальности. И я знаю, что это был миг, когда я умер. Умер, так и не узнав, что моя жертва не была напрасной. Умер, так и не узнав, что началась революция против жестоких правил Панема, против власти. Революция человечности за право выбора. За право любить и не бояться. Умер, так и не узнав, что теперь Играм пришел конец, хотя и эта надежда жила во мне до последней секунды. Умер, так и не узнав, что теперь детям не нужно бояться завтрашнего дня. Умер, так и не узнав, что Голодные Игры навсегда закончены.