Великолепный век: Мустафа

      Июнь 1563. Стамбул       Эсманур, не скрывая печаль, смотрела на удаляющийся Стамбул. Ей не было жаль оставлять роскошь Топкапы, кучу слуг, деньги и дорогие украшения. Султанше было жаль оставлять детей и уплывать. Уплывать в тоскливую неизвестность. Она знала, Ибрагим и Ахмед все поймут, но смогут ли это понять маленькие Джем и Ширин?       — Моя мама пыталась перевернуть весь Стамбул, чтобы найти меня, а я оставляю детей, — пожаловалась она Саадет, — как смогу я смотреть в их глаза?       — Шехзаде и султанша поймут, вы ведь совершаете великое дело во имя Аллаха! — ответила служанка, собирая вещи госпожи. Мешок был небольшим.       Эсманур отрицательно покачала головой и хмыкнула.       — Мустафа замаливает свои грехи и страхи. Он бежит. А мне приходится бежать вместе с ним. Что же тут во имя Аллаха, Саадет? — Эсманур вздохнула и притянула к себе служанку, обняв, — надеюсь, встретимся еще, моя милая Саадет. Вверяю своих детей в твои руки!       — Госпожа! — не сдержала слез Саадет, — я буду рядом с вами молитвами!       И сейчас Саадет там, во дворце, нянчится с маленькими детьми, пока их мама уплывает куда-то далеко-далеко.       Решение султана отказаться от престола повергло в шок всех, но еще больше решение сделать Яхью регентом.       — Я больше недостоин этого трона! — сообщил Мустафа, — я предал себя и свою честь! Я ничем не лучше своего великого отца!       Ташлыджалы посмотрел на Мустафу как брошенный ребенок, ведь если султан уедет, весь Стамбул обрушится вниз на голову Яхьи. Сломается все, перестанут течь реки и дуть ветра.       — Я должен это сделать, Яхья! — уверенно повторял Мустафа.       — Но вы не сделали ничего такого, повелитель! — отчаянно убеждал Яхья.       — Я убил двух братьев, покалечил другого, довел сына до самоубийства! Народ больше не видит во мне посланника Аллаха! Я недостоин этого трона!       Мустафа был тверд в своем решении и непоколебим. Даже с детьми прощаться было легко, он верил, что так им будет лучше. Яхье ничего не оставалось, как согласиться охранять трон и государство, пока Ибрагим не достигнет шестнадцати лет.       Эсманур почувствовала, как Мустафа подошел к ней. Султанша закрыла глаза, представляя, как плывет сейчас с ним и детьми, Нико и дедушкой, отцом и матерью куда-то далеко, дальше Парги, дальше от Топкапы и Стамбула. И сердце сжалось, обращаясь в горстку пыли.       — Давай сделаем остановку в Парге! Не по пути, но, я так давно не была на могилах дедушки и отца.       Они ждали ее. Очень давно.       Парга       Теплое море прибило к берегу корабль. Скромно, но не бедно одетые путники спустились с корабля. Стояло приятное утро. Земля еще не стала слишком жаркой, мягкий ветер ласково обдувал. Редкие люди ходили миом, равнодушно оглядывая путников.       Эсманур закружилась, словно маленький ребенок, и начала смеяться. Знакомый порт, запах моря и рыбы, такие раньше нелюбимые, вызвали бурю приятных чувств. Внутри нее проснулась маленькая Дина, бежавшая с звонким криком за Нико. Нико так и не женился, не завел своих детей, впрочем, ему это и ненужно было. Ему радость доставляла Дина, Кадер, Эсманур, как ее не назови, забота о племяннице, к которой, казалось, Нико совершенно не был готов. Но все же Нико стал для Дины самым лучшим отцом.       — Так вот, какая она, Парга, — восхитился Мустафа. Перед ним открылись прекрасные виды на небольшой портовый греческий городок, по улицам которого мерно шли его жители.       Бывший султан двинулся вперед, переодетые стражники пошли за ним. Эсманур взяла мужа за руку. Они подошли к небольшому дому с милым уютным садиком. За столом сидела жилистая уставшая женщина. Она подняла большие серые глаза на путников и ахнула.       — Диана! — воскликнула женщина, откладывая ткани, — милая Диана! — она кинулась к старой подруге и обняла ее.       — Ох, дорогая Евдокия! — Эсманур ласково поцеловала подругу в щеку, — как же долго мы не виделись с тобой!       Мустафа остался в доме Евдокии, которая благородно пустила путников в дом. Муж Евдокии был совершенно не против и быстро нашел применение стражникам и самому султану. Дети Евдокии были только рады избавиться от лишних хлопот, убежав играть.       Евдокия и Эсманур спустились по заросшей тропинке к небольшому дому, где жили раньше Нико, Манолис и их прекрасная Диана. Тут они поселились, бежав из Стамбула. Денег, увезенных из империи, хватало, но Манолис и Нико решили не покупать слишком шикарный дом.       — Значит, теперь ты султанша, — заключила Евдокия, выслушав рассказ подруги, — а я и не верила, когда получала письма!       Эсманур мягко улыбнулась, направляясь к дому. Все ее душу заполнили воспоминания. Она присела на полуразвалившуюся скамейку, начав плакать. Ей казалось, что это не Евдокия, а Нико сел рядом, приобнял ее и прижал к себе. Как же она по нему скучала.       — Я ведь думала, что давно залечила раны, — сообщила султанша.       Солнце взошло выше, согревая землю. Они сидели на строй скамейке, обсуждая все, что было и все, что произошло за долгие десять лет, кажущиеся целыми столетиями.       Апрель 1566. Дамаск       В Дамаск путники прибыли к началу апреля. Никто не знал их лиц, титулов и судеб. Они обошли часть земель Великой Империи. Они видели простых людей, говорили с ними, жили бок о бок, при этом Мустафа старательно избегал всего, что указывало бы на Яхью и состояние государства. Не всегда удавалось, что медленно приводило Мустафу в ужас.       — Я Мехмед, мы едем в Мекку, — отвели Мустафа на вопрос продавца хлеба, — а это жена моя — Кадер.       — Легкой дороги вам, эффенди! — солнечно улыбнувшись, ответил старик.       Хотя продавцу и было интересно, что это за люди, что движет ими, он давно привык, что не стоит лезть с вопросами. Те, кому хочется выговориться, начинают разговор сами, позволяют заглянуть в их душу и тяжелую судьбу. Другим же легче отдать всю правду в руки Аллаха.       Глаза у Мехмеда и его жены Кадер были добрыми, только вот чуть живыми. Продавец видел такие глаза раньше. Эти люди молчали, может, молчали и между собой, оставляя чувства и мысли горячим пескам пустыни.       Продавец довольно улыбнулся им и одобрительно кивнул. По путникам было видно, как долго и неустанно скитались, словно кораблики, отбившиеся от берега в шторм. Продавец сразу понял, этот человек не простой, сильный и храбрый воин, сдержавший на своих плечах не одно небо. А женщина рядом с ним, кажется, и того сильнее.       Эсманур и Мустафа шли дальше. Взятых с собой денег пока хватало, но скоро придется все добывать самим. Эсманур уже проходила через подобное, ей было не привыкать, но бывший султан первый раз столкнулся с такой проблемой.       Для всех вокруг он был простым путником, простым человеком. Никто не знал, что сам султан Мустафа стоит перед ним, делит временный кров, простую, незатейливую еду. И Мустафе нравилось это. Словно больше он не был тем, кто убил братьев и виноват в смерти сына. Каждый день Мустафа усерднее молился и посвящал свои мысли братьям и сыну, и отцу, которого предал, чтобы спастись, но стал так нежеланно похож на него. Он даже посвящал мысли Хюррем Султан и просил прощение у нее за судьбы шехзаде. Страхи стали реальностью, прорвавшись через разбитые зеркала.       — Но что будет потом, Мустафа, когда ты дойдешь своим личным, неведанным никому путем? Когда остановишься... — спросила одним днем Эсманур.       — Аллах лишь знаешь! — Мустафа щурился от палящего солнца, мозолистыми руками разделывая рыбу, — здесь мы окончательно оставим всех солдат, оставим себя, и правда как простые путники прибьемся к порывам ветра, что принесут наши души в теплые руки Аллаха!       Эсманур эта речь не воодушевила. Чем ближе была Мекка, тем дольше они шли. Через пустыни, лишаясь сил, но шли. Здесь Эсманур временно перестала писать письма в Стамбул. Сил хватало лишь на молитвы и шаги.       Октябрь 1569. Мекка       Прошли годы. Эсманур никому не говорила, но бывший султан изменился. Он стал молчалив и задумчив, не смеялся. Красота земель больше не волновала его, ничего не имело значения. Последний раз он напоминал Эсманур живого человека где-то в окрестностях Дамаска. А теперь был похож на того Мустафу, которым он был, потеряв Джихангира. Новости из столицы Мустафа отчаянно не хотел слушать и избегал. Словно больше это его не касалось, и было так неважно. Даже запретил Эсманур писать письма, но она не могла потерять связь с дорогими людьми.       Сельма-кадын помогла донести Эсманур купленные на рынке вещи. Они жили рядом и часто ходили вместе на рынок.       — Дети скоро придут с уроков, — сообщила Сельма, — Махмуд хочет поскорее поехать в Брусу. Так страшно его отпускать!       — Понимаю, мне тоже отпускать было не по себе, но так надо. Отпускать людей вообще легче, если знаешь, что они живы, верно?       — Значит, у вас были дети? — удивилась Сельма.       Мустафа и Эсманур (Мехмед и Кадер) никогда не говорили о детях. Были ли они, а если были, то что с ними сейчас. Прошлое наглухо закрывалось черным покрывалом, чтобы не увидел никто! Не посмел даже предположить.       — Да у нас есть сыновья и дочь, они отсталость дома... с бабушкой. Учатся, тоже, растут.       — Почему же они не с вами? — Сельма даже остановилась. В такое ей трудно было поверить. Она мало знала Кадер, но была уверенна, что та не бросила бы детей. От Мехмеда такого еще можно было ждать, но Кадер, эта чистая женщина с огромными черными глазами, нет, она бы так не поступила. Она бы до последнего боролась за них и всегда была бы рядом.       — Такой обычай нашей семьи, Сельма-кадын, мы так должны, — уклончиво ответила Эсманур, не скрывая горечь в голосе.       Сельма, посмотрев в глаза соседки, поняла, что расспрашивать не стоит. Хотя и вопросов копилось все больше и больше. И все же Сельма верила ей, в ее сердце.       — Я была на рынке, — Эсманур села напротив мужа.       Мустафа без интереса посмотрел на жену. Сердце Эсманур обеспокоенно забилось в груди. Это был не тот Мустафа, что ждал в покоях наложницу, убежал с ней из дворца и посвящал каждую строчку стиха ей одной. Это был даже не тот Мустафа, который вышел из депрессии, который заставил ее поехать с ним. Как же она скучала по своему Мустафе, только сейчас поняв, что любит его, что сильно привязалась к мужу.       — Ох, Мустафа. — Эсманур печально покачала головой, — что же с тобой? Ты говорил, что тебе станет лучше, но сейчас... Мустафа.       Она видела в его взгляде кое-что еще: именно так бывший падишах смотрел на свою жену, плачущую у могилы Нико. Сердце рвалось на части от тоски. Султанша не знала, поступила ли правильно. Может, лучше было остаться в Парге? Остановиться хотя бы в Дамаске? Стать ближе к царям Египта в Аммане. Купить тот красивый дом в Медине. Когда все еще было более-менее хорошо. Ведь с каждым шагом Мустафа убегал, только бежал он от себя.       Ночами Эсманур плакала. Ей было все равно на деньги и дворцы, камни были лишь украшением, хорошо жилось и в Мекке простой женщиной, но она скучала по детям, по близким людям, прежнему мужу, огню в его глазах, его любви, которой раньше она не предавала такого значения. Эсманур скучала по теплу.       Мустафа вдруг проснулся поздно ночью. Эсманур не было рядом. Полусонный он пошел искать жену. Эсманур сидела у холодной стены, прижав к себе колени, словно желая вжать их в себя. И тихо плакала.       Мустафа вздрогнул. В его голове осколками памяти пронеслись монеты, когда Эсманур была рядом, удерживала у края после казни Джихангира, возилась, терпела, пыталась вернуть улыбку, оставалась рядом, согласилась уйти (он заставил, но все же), а теперь Мустафа так поступает с ней. Осознание острыми лезвиями впилось в сердце.       — Госпожа моя, — Мустафа осторожно взял жену за руку и заставил подняться.       Она встала, прямо и гордо смотря в его глаза. Мустафа вытер с ее скул слезы и ласково улыбнулся. Ничего не говоря, Эсманур крепко обняла мужа. Мустафа обнял ее в ответ. Он вдруг перестал бояться тени отца. Мустафа понял: ему не страшны никакие тени, когда есть ее сильные руки и ласковый взгляд.       Май 1570. Бурса       Муж и жена вернулись в империю тайно. Зная, что Махидевран Султан находится при смерти, Мустафа решил ее навестить. Удивительно для себя, он чувствовал спокойствие. Печаль окутывала его сердце, но тревога обходила стороной.       — Госпожа, к вам важный гость, — сообщила Джихан-калфа.       — Гость? Меня кроме Нергисшах, Хандан и Атмаджи никто не навещает, что ж, проси! — устало произнесла султанша.       В полумраке Махидевран увидела сына. Единственное, что она знала о нем, это редкие письма от Эсманур. И вот, весь смысл ее жизни стоял перед ней и спокойно улыбался. В его глазах была печаль, что уже не стереть с души, но и при этом свобода глубоко дышать. Наконец отпустив тяжелые думы и камни на сердце, бывший султан стал свободен.       — Мустафа! — Махидевран кинулась к сыну, что были силы, и обняла, как могла крепко.       Сдерживая подступившие слезы, Мустафа осторожно помог матушке вернуться на место и сел рядом, взяв за руку.       Махидевран была счастлива. Она молила Аллаха о шансе увидеть сына, пусть хоть на мгновение, прижать его к себе. Ведь его жизнь она сделала своим смыслом, заменив им пустоту в душе после потери любви.       — Я говорил отцу, что всегда буду вас защищать! Что вы больше не будете плакать, Валиде!       — Я не плачу, — соврала Махидевран, радостно улыбнувшись, — я давно выплакала все свои слезы. Да и разве это важно сейчас? Мой львенок! — она посмотрела на сына так, словно он был самым восхитительным произведением искусства. — Расскажи мне, расскажи мне все, что было с тобой!       Словно никогда не видя писем Эсманур, Махидевран слушала сына, с запоем ловя каждое слово.       Стамбул. Дворец Нергисшах и Атмаджи       Нергисшах и Тугрул-паша стояли у беседки, наблюдая за тем, как слуги выносят вещи.       — Вот и все, — без капли печали сказала Нергисшах.       — Хандан будет скучать, да и я тоже, но давно нужно было покинуть этот город!       Атмаджа слегка сжал руку жены и мягко ей улыбнулся. Раньше бы Нергисшах ни за что не решилась покинуть Стамбул, особенно ради места, где жила когда-то та, кого так нежно любил ее муж.       Когда пришло письмо от Махидевран, Нергисшах не знала, что делать. Любимая мужа умирала, и боль в его глазах убивала султаншу.       — Ты должен поехать к ней, — вдруг за ужином сообщила Нергисшах.       От удивления Тугрул-паша чуть не поперхнулся. Госпожа спокойно взглянула в глаза мужа.       — Ты привязался ко мне, паша, потеря любимого нами Мехмеда подтолкнула тебя найти утешение в моих ласках, и ты нашел. Но не только утешение от горя, но и от любви. Ты думал, я не знала, не видела?       — Нергисшах, ты…       — Ты должен быть рядом с ней сейчас, — ровным тоном заключила Нергисшах. Знал бы паша, с каким трудом султанше дались эти слова.       Сейчас они отправлялись в Бурсу, чтобы быть рядом с Махидевран Султан, а потом уехать в Измир. И там, в тишине и спокойствии, под сенью скромного дворца, под шумом волн, стать свободными от всех призраков.       К ним шел человек в черном, скрывающем лицо, плаще. Но сердца Тугрула и Нергисшах сжались в предчувствии. Его силуэт, походку и жесты бывший личный телохранитель помнил наизусть. Слегка кивнув, Атмаджа поклонился. Злость и радость смешались в пронзительном взгляде. По реакции Атмаджи султанша убедилась в своих чувствах и кинулась к отцу в объятия.       Мустафа нежно обнял старшую дочь и поцеловал в щеку. Дочь, до которой всегда было мало дела, была так счастлива его видеть, плакала в ворот кафтана. Мустафа тяжело вздохнул.       — Прости меня, моя луноликая госпожа, — Мустафа отстранил ее, взглянув в заплаканные глаза.       — Вам не за что просить прощения, отец!       — Есть за что, — Мустафа перевел взгляд на старого друга, — если бы вы могли простить меня за всех.       — Скоро привезут Хандан, останьтесь, выпьем шербет, — лишь ответил на это Тугрул.       Тугрул-паша давно понял, что с Мустафой не имеет смысла спорить и наставлять его — сделает по-своему. Тут можно лишь смириться.       — Я так хотел убежать, мой милый друг, так сильно бежал и все было мало, я убежал так далеко, спрятался в самого себя... — они шли по саду, лишь изредка разговаривая.       — Я рад, что вы вернулись, повелитель!       — Никто не должен больше знать, Атмаджа! И тем боле Ташлыджалы!       Атмаджа, пусть и не поддерживал этого, но исполнил приказ. Но ему было очень обидно за друга, который так скучал по султану. Но Мустафа был непреклонен.       Увидев коронацию любимого сына, Мустафа со спокойной совестью уехал вместе с Атмаджой и Нергисшах в Бурсу, потом в Измир, собираясь там вместе с дочерью, другом и внучкой провести последние годы жизни.       Июль 1572. Стамбул. Топкапы       Народ шумел, народ не верил. Но вот он — султан Мустафа стоял перед ними! И забылись все прежние обиды, слухи, вновь возродилась в их сердцах любовь. В сердце же Мустафы была печаль. Ибрагим умер, таким молодым, подающим большие надежды. Умер его самый любимый сын.       — Султан вернулся! Султан Мустафа!       Мустафа пронзил их резким взглядом. Сейчас он не чувствовал возраст, бывший султан был юным шехзаде, открыто и наивно смотрящем на опасный мир. Но он боялся вернуться.       — Вы примите титул султана? — спросил Айташ-ага, пока они шли к воротам дворца.       Мустафа отрицательно покачал головой. Никогда!       — Я больше не ваш султан, я отказался от титула и не отказываюсь от слов! — в возникшей тишине его голос бархатными раскатами грома разносился по площади, ни разу не дрогнув, — я вернулся, чтобы быть рядом с семьей и родным народом. Султаном же станет мой старший из ныне живых сыновей — шехзаде Ахмед.       Джем, стоявший за спиной отца, выдохнул. Султаном он быть не хотел, а Ахмеду верил, хотя и виделись они не так долго. Возвращения султана-отца он тоже не желал. Но все лучше, чем снова видеть во сне кошмары после долгих минут в кафесе.       Ахмед прибыл к вечеру. Мустафа с Эсманур и детьми ждали его в саду дворца. Ширин была очень рада видеть отца, а Джем делал вид, что ему и вовсе все равно. Но обида клубилась в его сердце. Ахмед гордо шел по ровно вымощенной дорожке, краем глаза замечая, как вокруг него прыгает маленькая Мейлишах, веселя собой служанок.       Сзади них шла, положив руки на округлый живот, Саназ-хатун, новая фаворитка Ахмеда. Под ее чутким сердцем росло будущее всей Империи, маленький шехзаде.       — Повелитель, Валиде!       Ахмед хотел поцеловать руку отца, но тот опередил его, взяв легкую руку сына и коснувшись губами дорогого перстня. Опешив, Ахмед не сразу понял, что произошло.       — Повелитель здесь ты, мой Ахмед, — улыбнулся ему Мустафа.       Ахмед неуверенно посмотрел на мать, та в ответ лишь гордо кивнула. Султанше потребовалось немало сил, чтобы сохранять хороший настрой. Эсманур Султан пережила долгий путь и не могла сейчас сломаться, да, любимый сын умер, но другие дети, которых она любит не меньше, нуждаются в ней.       Мейлишах Султан кинулась играть с Ширин и Джемом. Все повернулись, наблюдая, как дети выселятся. Ахмед смотрел на них и думал, что так и должно оставаться.       — Что случилось с Мурадом?       — Пока в кафесе, ты сохранишь его жизнь?       — Мы не должны это повторить, отец, — благородный султан взглянул в глаза отца, — Мой будущий сын, если на то будет воля Аллаха, — Ахмед указал на Саназ, — он должен знать другую жизнь, другие законы. Либо однажды мы сами прольем до конца всю кровь династии, либо, наконец, мы все сможем исправить!       — Что же ты планируешь делать, мой лев? — Мустафа не скрывал в голосе гордость за решение сына.       Ахмед продолжал смотреть в глаза отца. Не отрываясь. Они были так похожи внешне. Ахмед часто думал, что бы он сделал, будучи на месте султана Мустафы. Азхмед часто думал, похожи ли они и внутри?       — Кровь османов не прольется больше, — повторил Ахмед, — мой сын будет знать, что новые братья не принесут ему вреда, и милый Джем не будет бояться засыпать.       — Я не сомневаюсь в тебе, сынок! — Мустафа похлопал сына по плечу, а потом крепко обнял, вспоминая, как его маленького держала на руках. Сколько же лет минуло с тех пор, сколько слез пролито.       Всходило новое солнце. Не то, что отец и мать хотели видеть сияющим на небе. Ахмед знал это, видел в их глазах. Но он с готовностью решил принять венец из рук Всевышнего. Венец, который только он сможет вынести, и никто более.       Вскоре обновили гарем. Турхан и Бахарназ, по приказу Валиде, были отданы в жены знатным пашам Египта. Сыновей султану Ибрагиму они так и не подарили. Уходя, они с завистью смотрели на Саназ, точно чувствуя, что ее ждет. Вскоре по дворцу будет бегать будущий султан Осман. Незадолго до смерти султана Ибрагима Турхан-хатун родила дочь, названную бабушкой Нигяр. Валиде оставила внучку при себе.       — Они забирают ее, не дают с ней быть! — Турахан упала на колени.       Бахарназ присела рядом с бывшей соперницей. Рука неуверенно легла на ее спину. Турхан дернулась, а потом крепко обняла Бхарназ.       — Поезжай в Каир, не волнуйся, — прошептала Бахарназ, — ты к дочери всегда сможешь вернуться.       Турахан крепче сжала ее в объятиях, продолжая плакать. Бахарназ мягко гладила ее по волосам.       Следующим утром с башни на коронацию сына смотрели Мустафа и Эсманур. Эсманур волновалась, справится ли сын с такой совершенно нежеланной ношей. Но во всей его статной фигуре, в благородном взгляде и снисходительной улыбке виднелся многообещающий правитель. Сейчас Валиде Эсманур Султан верила в него. Она гордилась сыном.       — Что будет теперь? Куда ты пойдешь?       — Я не знаю еще, — Мустафа закрыл глаза и выдохнул.       Но Эсманур знала.       Мустафа поцеловал жену в лоб, мягко улыбнулся.       — Я не волнуюсь за наших детей и Империю, пока ты есть, моя госпожа! Как ты была рядом со мной и султаном Ибрагимом, так же будешь и рядом с Ахмедом, Ширин и Джемом. С их детьми.       — Султан Ахмед Хан Хазрет Лери! — объявил Айташ-ага, стоявший слева от падишаха.       Ахмед шел к своему трону. К трону, на котором никогда не хотел и не мечтал восседать. Светило яркое солнце, освещая нового султана. Янычары, паши, улемы и беи поклонились. Ахмед с печалью взглянул на гроб с телом брата. Новый султан сам сел на трон и опоясал себя мечем.       — Шейх-уль-ислам Малулзаде Мехмет Эффенди! — раздался голос Айташа-аги. Шейх-уль-ислам прочитал молитву, и хранитель покоев продолжил объявлять, — Великий Визирь Ахмед-паша... Второй визирь Давлет-паша... командующий флотом Юсуф-паша... — капудан-паша с трудом поднялся вслед за визирями. Ахмед не слушал, не смотрел, лишь лучшего друга брата окинул сочувствующим взглядом.       В карих глазах султана Ахмеда отразилась огромная Империя, то и дело желавшая развалиться на куски. Только лишь тяжело вздохнув, не волнуюсь и не боясь, Ахмед решил принять этот нелегкий путь. Впереди ждала неизвестность.       Султан Ахмед напоминал льва, выпущенного из клетки на волю, он гордо оглядывал свои владения, дальше, чем доставали лучи солнца. Янычары и сипахи одновременно встали на колени. За ними последовали стоявшие за спиной султана паши, аги и беи.       Все преклонились перед Ахмедом. Вся толпа кричала его имя.       Сентябрь 1572. Тимишоара       Яхья — простой поэт, с небольшой сумой денег и скромным домиком на краю Тимишоары, ждал к себе гостя.       Мустафа пришел к вечеру. Старые друзья слишком давно не виделись. От волнения, Мустафа не мог найти себе места. Последнее время Мустафа чувствовал себя плохо, часто болел живот, казалось, все его содержимое готово начать внутри войну. Бывший султан с готовностью ждал волю Аллаха.       — Повелитель! — несмотря на возраст, Яхья резко кинулся к другу и крепко обнял его. Несмотря на обиды.       — Я больше не повелитель, друг мой, просто Мустафа, — напомнил он.       Мустафа стал на годы старее душой, но его грудь больше не сжималась от страха и боли. И судьбы одиннадцати его детей не давили тяжелым бременем. Теперь здесь, где-то в Румынии, обнимая лучшего друга, он понял, что весь этот путь стоил того, чтобы в тени чужой земли, обретя покой, найти его и в сердце друга.       — Прости, что взвалил на тебя такую ношу. Атмаджа рассказал, что ты чувствовал. — Мустафа замолчал, подбирая носящиеся в голове слова, — я ведь не знал, что все так... Ты бы мог сказать...       — Вы бы не отпустили меня, не приняли другое решение... ты бы не отпустил, Мустафа... Да и я не мог... не мог не подчиниться, — Яхья отстранился и солнечно улыбнулся, от чего морщинки вокруг глаз стали четче, — но сейчас все это не важно. Раз уж ты решил навестить меня, забудем про плохое!       — Ты прочитаешь мне новые стихи? — радостно улыбнулся Мустафа.       — С удовольствием! А еще я написал книгу о наших походах, только вчера закончил! — объявил Яхья.       Ветер раздувал листья, лишь чудом не занося их в беседку, где сидели два старых друга. Они о чем-то спорили, смеялись, пристально вглядываясь в лицо напротив. В чужих глазах они пытались найти свое прошлое. То теплое, солнечное, запрятанное между Манисой и Амасьей. И видели его.       Ташлыджалы больше не смотрел в глаза Мустафы, изнывая от страха и отчаяния, ничего не жгло сердце и руки. Он чувствовал объятия свободы. Два добрых друга без почестей и титулов, Мустафа и Яхья, делились мыслями ни о чем и молчали, наслаждаясь вечерней тишиной.       Вокруг Яхьи и Мустафы засыпала Османская Империя, продолжая свой ход, но это была уже не их эпоха, не их история.