Великолепный век: Мустафа

      Июль 1572. Тимишоара       Погода стояла солнечная и сухая. Яхья давно хотел посетить этот санджак. Сначала албанец собирался посетить изначальную родину, которой очень гордился, но решил отказаться от этого. В родную провинцию возвращаться не хотелось.       По дороге к новому дому на окраине Тимишоары Яхья встретил девятилетнего мальчишку. Он был бедно одет и явно недавно искал что-то в густой траве. Они шли по дороге, петляющей между буками, спасая идущих от палящего солнца. Мальчик с восторгом указывал на прогибающих мимо зайцев, на птиц и белок, смотрящих на путников с веток.       Яхью не волновало, почему деревенский мальчишка увязался за ним. Такая компания была даже приятна поэту. Яхья уже не был молодым, как раньше. Ему было пятьдесят четыре, тяжелая ноша легла на уставшие, но все еще сильные плечи. Все еще красивое лицо поэта украсили морщины, а на черной бороде появилась седина. Лишь яркие глаза горели прежней молодостью.       — Ферка, — вдруг заговорил мальчик, — мое имя Ферка!       — Ферка, значит, — улыбнулся Яхья, — рад познакомиться с тобой.       Ферка, крестьянский мальчик, обворожительно улыбнулся Яхье, показывая побитые зубы. Он задорно рассмеялся, будто услышал самый забавный анекдот. От его смеха Яхье так же стало смешно.       — Что вы тут делаете? — спросил Ферка.       — Решил тут немного пожить, ты не против?       Ферка задумался.       — Совершенно не против, — Ферка по-турецки говорил лишь простыми фразами, ему научили этому турки, находившиеся в санджаке, теперь он перешел на родной язык, — Bine, dar de ce acum şi de ce aici? — спросил он, но потом перешел обратно на турецкий, — Почему вы решили пожить у нас?       — Когда меня забрали по девширме, я обещал себе вернуться на родину. Но так и не доехал, лучше поживу тут! — ответил Яхья.       В отличие от многих сослуживцев, Яхья не жалел о том, что оказался налогом, своеобразный кровавой данью, принял ислам и вошел в знатные круги. Он никак не мог сказать, что судьба сложилась неудачно. Сколько бы ни было переживаний, стараний и боли, он получил семью, любовь и верных друзей. Но намного легче все хорошо воспринимать, когда груз, до крови впившийся в плечи, наконец, упал с них навсегда.       — Моего брата тоже так забрали, — сообщил мальчик.       — Вот как. Скучаешь по нему?       Ферка пожал плечами. Брата он не знал, не помнил. Мама скучала по нему, волновалась. А Ферке то что? За маму только грустно.       — Вы бы навестили свою маму, — посоветовал Ферка, подумав о том, как была бы счастлива его мама, если бы брат вернулся.       — Я навещал, конечно, но она давно умерла, и если теперь вернусь, увижу этот дом... — с грустью сообщил Яхья.       Ферка понимающе кивнул и вдруг улыбнулся.       — Тогда добро пожаловать к нам, эффенди!       Они вышли на поляну, с которой виднелись густые еловые леса. Где-то за ними, как сообщил мальчишка, глубокое красивое озеро. Яхья подумал, как бы хорошо тут смотрелся комплекс его Михримах, что стоит уже давно в Ускюдаре: с его медресе, прекрасной мечетью, караван-сараем, начальной школой и хаммамом. А еще там был фонтан, который Михримах добавила в проект по его, Яхьи, желанию. Это бы напоминало ему о Михримах и всей жизни, что он прожил. Но тут ничего этого не было. Тут другие люди, другой язык и сказочные леса.       Они дошли до развилки.       — Вам идти туда, вверх, — Ферка указал рукой в сторону церкви, — там будет этот дом, что вы купили!       — А ты куда? — Яхье совершенно не хотелось прощаться с этим мальчишкой, рядом с обворожительной улыбкой которого он забыл о всех титулах, что сопровождали его имя.       — Pe curând, — попрощался мальчик, оставив Яхью-пашу Хазрет Лири одного, совершенно не имея понятия, кто это такой.       Солнце пекло меньше. Яхья отправился по указанному направлению. В его голове зародились строки для новой поэмы.       Черное море       Корабль отошел от порта Текке, устремляясь в Каир. Приехав два года назад в Акшехир Зюмрют-ага узнал, что Ниса покончила с собой, но во дворце была девушка Сафие, носившая внутри ребенка от шехзаде.       Вместе с Джамилой, евнух спрятал беременную наложницу. Никто не должен был знать. И, слава Всевышнему, родилась девочка. Малышку назвали Мелек.       Сафие, подаренная шехзаде лалой, никогда не была влюблена в Сулеймана. Да и он в нее. Но они нравились друг другу, как два пламени, что были способны спалить все дотла. Казалось, вместе они могут построить отличный союз, пустить все амбиции на завоевание трона. Но судьба сложилась иначе.       Джамила отправилась вместе с ними на корабле. Она очень сильно скучала по госпоже. Но она не единственная несла по Нисе траур. Корабль брата султанши, Онура-реиса, вез их в Каир. Онур хотел воспитать внучку сестры, дать ей тепло и заботу в память об ушедших Нисе и Сулеймане.       Сафие надеялась, что красивый и статный реис возьмет ее в жены, ведь тогда ее статус станет выше, чем бывшая наложница шехзаде. Онур же совершенно не смотрел в ее сторону. В Каире служанку ждало счастье.       Зюмрют с нежностью смотрел на маленькое рыжее создание, спотыкающееся, но упрямо бегающее по палубе вокруг матери. Солнце путалось в ее рыжих волосах. И жизнь обещала быть счастливой.       Багдад       Армия султана Ибрагима завоевала Багдад. Однажды город уже был завоеван, но решил отвоевать независимость. Ибрагим такого допустить не мог. Восемнадцатилетний султан гордо вышагивал по дорогам покоренного города.       К этому моменту Ибрагим уже завоевал до конца Азербайджан, Грузию и Казахстан, покорить полностью Персию теперь не составляло труда. Европа в страхе дрожала, молясь Богу о смерти молодого льва. Но ему было все равно на Европу — его ждала Америка.       Падишах был юн, но опираясь на то, что построили Селим, Сулейман, Мустафа и Яхья до него, опираясь на Валиде и мудрых пашей рядом, неуклонно вел Империю к Вершине. Свою же страну Ибрагим держал в железном кулаке. Подводить матушку больше не хотелось, он ведь достойный и мудрый султан. Любого, кто нарушал заповеди и закон избивали или топили в водах Босфора. Сипахи стали тайным агентством, следившим за этим. Но при этом султан был справедливым. Перед вынесением наказания он требовал узнать, была ли клевета, а тех, кто соврал, бросал пожизненно в темницу.       Ибрагим послушно выполнял намазы. На равное со всеми, стоя где-то среди народа, молился. Он построил мечеть в Акшехире в честь брата Сулеймана, несколько новых школ в окрестностях Аллепо, и планировал очень крупные масштабные реформы в образовании и искусстве, тщательно спланированные вместе с братом Ахмедом.       Так же султан Ибрагим развивал флот. Все идеи и реформы лежали на плечах Юсуфа-паши, которому Ибрагим полностью доверял. И он видел, что не ошибся, ведь Италия все больше и больше дрожала от страха.       — Теперь Багдад никогда не избавится от Османской Империи, воля и благодать Аллаха навечно в стенах могучей крепости! Сефевиды больше не смогут этому противостоять! — гордо произнес султан Ибрагим.       — Вы лишили их всех шансов, повелитель! — неодобрительно произнес Юсуф.       — Считаешь, что дети шаха Исмаила предпочли бы смерти жизнь в нашем плену, Юсуф? Нет, лучше смерть на поле боя, чем позор!       С этим капудан-паша не мог поспорить. Ибрагим остановился, резко схватив его за руку, чтобы устоять на ногах. Ужасная боль в животе уже месяцами не давала султану покоя. Ничего не помогало.       — Повелитель! — Юсуф не скрывал ужас в голосе.       — Все в порядке! Слегка больно! — скривился от сильной боли султан.       Оставив наместником Багдада Хасана-пашу, Ибрагим отправился в путь назад. Из-за болезни путь был долгим, султану часто нужно было останавливаться. В Эдирне они были уже к июлю. Ахмед не выходил из покоев и со страхом встречал каждый стук в дверь — могли сообщить, что он станет тринадцатым султаном Османской Империи.       — Что говорят лекари, Юсуф? — спросил Ибрагим, сдерживая крик боли.       — Что вы поправитесь, господин! — Юсуфа трясло от мысли потерять Ибрагима.       Ибрагим сдавленно улыбнулся ему. Оба понимали, что это ложь. Султан сжал руку Юсуфа. В его холодных ладонях замерла его теплая рука. Ибрагим ощущал его дрожь.       Ибрагиму стало нестерпимо холодно. Юсуф-паша, наплевав на опасность, лег рядом с ним, прижав холодное тело друга к себе. От нового приступа резкой боли Ибрагим сжался, впиваясь зубами в плечо друга. Он не мог сдерживать крик, но звуки терялись в дорогой ткани из Египта. Не обращая на это внимания, Юсуф лишь сильнее прижал к себе султана и поправил прилипшие к лицу от пота пряди.       — Все будет хорошо, — шептал паша, — мы лишь на начале нашего великого пути!       От боли и отчаяния Ибрагим начал плакать. Согреваемый Юсуфом, пряча крики в его плечо, он очень сильно захотел увидеть Эсманур. Мама бы спела колыбельную, как в детстве, попросила бы милую Саадет принести шербет, потом он бы заснул, не чувствуя боли. Вот только боль прожигала его.             Стамбул. Топкапы       Джем каждый вечер приходил к двери закрытого накрепко кафеса. Там, один, изредка навещаемый служанкой, был заперт шехзаде Мурад. Его мать Рухсар Султан насильно выдана замуж за одного из пашей Трабзона. Мурад очень по ней скучал и плакал ночами. А еще он скучал по бабушке и дяде, но не так сильно, как по маме.       — Привет! — Джем говорил громко, но Мурад еле слышал его.       — Ты пришел! — в голосе слышалась радость.       Шехзаде Джем часто думал о том, что мог оказаться на месте племянника. Но его и Ахмеда, благодаря Эсманур Султан, обошла такая напасть. Однако страх смерти всегда ощущался. Смерть холодным дыханием касалась его шеи.       Джем пообещал себе, сделать все, чтобы Мурада спасли, его страдания должны прекратиться. Так или иначе.       — Ты вытащишь меня, Джем? — чуть слышно спросил Мурад, боясь услышать не тот ответ.       — Я спасу тебя, обещаю! — Джем попытался придать голосу уверенность.       Мурад решил поверить новому другу. С улицы доносился шум листьев, смех Ширин, бегающей по цветущему саду. Мураду так хотелось к ним.       Дворец в Эдирне       Получив письмо, Валиде Султан сразу же отправилась во дворец. Она еле сохраняла спокойствие, строки письма не предвещали ничего хорошего, подступая комом к горлу.       — Сынок! — Эсманур кинулась к Ибрагиму, только увидев его.       Султан, бледный и измотанный, лежал на кровати. Его потухшие черные глаза смотрели куда-то за реальность. Тело пробирал озноб. Но решительность и упрямство не покидали сердце.       — Мне нужно в палатку, Валиде, но они не слушают меня! Я — султан!       — Я знаю, — Эсманур ласково улыбнулась, — но лекари говорят, ты не можешь встать, как же ты пойдешь к янычарам? Потерпи немного, мой лев!       Эсманур сидела ним до рассвета, не смыкая глаз. Сердце ее рвалось от каждого крика сына. В его животе словно добро и зло вели тяжелую борьбу, сокрушая Империи. Губы султана пересохли. Жутко хотелось пить, но от каждого глотка в желудке возникала боль.       — Почему, Юсуф, почему такой сильный султан, способный завоевать и улучшить весь мир, должен уйти? Так быстро и больно. Просто сгореть! — негодовала Эсманур. Размышлять об этом, как о смерти сына было слишком невыносимо.       Если бы Юсуф только знал ответ. Но бессильны были лекарства лекарей и молитвы. Его близкий друг умирал.       — Госпожа, вам нужно отдохнуть! Прошу, поспите!       Долго отказываясь, Эсманур согласилась. Но сон ее был плохой и тяжелый. Не выдержав, она направилась в покои Ибрагима. По дороге Эсманур заглянула к спящему Ахмеду.       — Тебе предстоит тяжелая ноша, сын мой, — Эсманур погладила его по голове и поцеловала в лоб, — я знаю, как ты не хотел править. Но Джем так мал.       Пусть Эсманур и говорила это, но от каждого звука в сердце сильнее вдавливались острые иглы. Терять любимых людей всегда непросто, но еще сильнее терять сына.       Султан же сам больше не мог терпеть такое положение. Сдавленный крик превращался в стон. Ибрагим смог встать, от чего сильнее сотни лезвий проткнули живот. Однако он делал шаг, каждый раз задыхаясь от боли, но шел. Голова закружилась, словно ее придавило тяжелым грузом, и султан, не выдержав, упал на пол.       — Ибрагим! — Истошный крик Эсманур разнесся по дворцу раскатами ужаса.       Эсманур села рядом с сыном, аккуратно положила его голову к себе на колени. Она гладила его по черным волосам, еще теплому мокрому лбу и сквозь падающие слезы, напевала колыбельную, что всегда ему пела:

Haida, liu-liu, șî dormi Când ti scula mărișel, Mari ca șî paltinu', măi, Tari ca șî stejariu'. Și-i și mari de-ajutor De dat apă pe cuptiori. Tati-i vara la cosîtî, Hai, și mami-i la prășuit.

      Юсуф слушал, прижавшись к холодной земле. И беззвучно плакал.       Топкапы       Как только посол достиг ворот дворца, письмо о печальной смерти молодого султана Ибрагима достигло и янычарского корпуса. Личный слуга Ахмеда-паши, чуть отдышавшись, попросив позаботиться о несчастном коне, быстро направился к Давлету-паше.       — Аллах! — письмо чуть не выпало из рук Давлета.       Все произошло моментально. Янычары ворвались в Топкапы. Они уже давно планировали освободить маленького шехзаде, сына любимого всеми Мехмеда, достойного править, да и смерть Сулеймана подкосила их. Никто не верил в то, что шехзаде просто так ушел во время охоты и вдруг умер.       Янычары не знали куда идти, но выживший Джессур-бей был в курсе, как добраться. Он хотел отомстить за шехзаде Мехмеда, и теперь время пришло.       — Они его хорошо спрятали! — грозно произнес Джессур.       Кафес находился за высокой стеной, но окнами выходил на прекрасный сад. Словно дразня и еще больше издеваясь над своим пленником. Часть янычар схватили Джема и привели к кафесу. Тогда янычары убили стражника и открыли тяжелые двери.       — Кто вы? — испуганный Мурад прижался к подушкам.       — Мы друзья вашего отца, шехзаде! Не бойтесь, теперь все будет в порядке!       — Вы отведете меня к маме? — Мальчик недоверчиво прищурил глаза.       — Да, шехзаде. Но для этого вы должны сесть на трон, идемте, — бывший бостанджи-баши протянул шехзаде Мураду руку.       Шехзаде, чуть подумав, пошел вслед за своим спасителем. Однако страх не покинул его сердце, навсегда пустив там корни.       — Что будем делать с Джемом? — спросил крепко державший его янычар.       — Заприте сына этого предателя династии здесь! — приказал Джессур.       Мальчика кинули в кафес, прямо на тело убитого стражника. Худшие ночные кошмары выбрались наружу, заполняя собой каждый сантиметр комнаты.       — Яхья, — закричал Джем, но вдруг вспомнил, что его давно нет рядом, и рядом нет никого, — Ширин! Ширин! — но она играла в саду с Салихой и никогда не приходила к шехзаде Мураду.       В его голове все еще звучал тяжелый звук закрывающихся дверей. Среди искусных изразцов и персидских ковров, витражей, игриво пропускающих солнечный свет, прижавшийся к еще теплому телу стражника, Джем замер. Тут золотые птицы должны биться о золотую клетку и смотреть, как свободно летают другие. И Джем понял, это куда хуже и ужаснее самой смерти.       Джессур-бей и янычары не смогли пройти дальше. Тяжелый клинок в умелых руках рассек горло предателя. С глухим звуком голова упала к чужим ногам. Янычары замерли, смиренные его грозным взглядом.       Сколько прошло времени, Джем не знал. Секунды превратились в часы. Часы в годы. Дверь открылась.       — Кто ты? — Джем удивленно рассматривал его простой наряд, измученное годами и болью лицо, но при этом с истинным покоем в глазах, сильно тронутые сединой черные волосы. Ему было под шестьдесят, но все еще красота и стать виднелись в нем.       Отбросив окровавленный меч, он подошел к шехзаде и заботливо обнял.       — Как ты, сынок? — ласково спросил Мустафа.