Когда святые проклинают

Когда Ричард сорвал голос и устал от своих бесполезных попыток выбраться настолько, что не было сил шевелиться, он опять провалился в видения об Алве. Его эр времени зря не терял: засел в своем особняке и гонял по городу кэнналийцев в поисках неведомого похитителя. В какой-то момент его поиски увенчались успехом и, оседлав Моро, Рокэ отправился в особняк с медведем на фронтоне, хозяина которого, к сожалению, не оказалось на месте. Но разве кто-то может не пустить Первого маршала Талига в место, в которое он страстно жаждет попасть? Отряд кэнналийцев быстро взял дело в свои руки: окружил дом плотным кольцом, исключив случаи проникновения извне и побегов, согнал всех присутствующих, включая герцогиню Колиньяр и маленьких детей, в парадную столовую и принялся за тщательный обыск. — Герцог Алва, — голос женщины, вытащенной из постели, дрожал, однако, она пыталась сохранять достоинство, — по какому праву вы врываетесь в мой дом в отсутствие моего мужа? — Ваш муж взял чужое, — в глазах Рокэ плескалось закатное пламя. Сейчас он как никогда напоминал своего гипотетического предка — Повелителя кошек. — И я намерен вернуть похищенное. — Что бы ни произошло между вами, вы не смеете… — Я смею все, — Алва сидел за столом и смотрел на висящий на стене напротив портрет Франциска Оллара. Он не повышал голос, говорил монотонно, будто бы его уже четыреста раз утомил разговор, будто его исход был ему безразличен, но веяло от него такой жутью, что не по себе было всем присутствующим. — И если у вас есть хоть какая-то информация о местонахождении… — Я ничего не знаю! — на руках у герцогини, почувствовав настроение матери, расплакался совсем маленький ребенок. — Ничего! Отпустите моих детей! Вы уже забрали у меня одного ребёнка! Создатель, помоги! — Ваш сын вместе с шестью приятелями напал на одного. Вы считаете это детской шалостью, я же — подлостью. Он получил по заслугам. — А разве вы не привыкли пользоваться подлыми методами, лишь бы победить? Герцога Колиньяра ввели двое дюжих кэнналийцев и поставили перед соберано. — Где Окделл? — С чего вы взяли, что он у меня? Мальчик сбежал от ваших ласк? — Я убью каждого в этом доме, медленно и мучительно, но добьюсь ответа, — Алва по-прежнему говорил тихо и спокойно, сковавшая его лицо ледяная маска не давала трещин. — Где Окделл? — Вы его не найдёте, — жуткая змеиная улыбка медленно выползла на бледные губы Колиньяра. — Вы потеряли его навсегда, как я потерял своего сына. Чем бы ни закончилась сегодняшняя ночь, Окделла вам не вернуть. И боюсь, что Его Величеству не понравится нападение на его верного слугу. Рокэ встал и вытащил из-за пояса пистолет, направив его в голову Колиньяру. Его рука не дрогнула, переводя оружие в сторону укачивающей младенца женщины. — Вы не сделаете этого. Вы же Человек Чести, что бы о вас не говорили. Воевать с женщинами и детьми не ваш профиль, — несмотря на опасность, угрожавшую семье, Колиньяр сохранил чуть назидательный тон, жадно вглядываясь в безумные синие глаза, ясно видя на их дне страдание. — Жизнь за жизнь, так ведь принято у ваших диких родственников? Будем квиты и разойдёмся— вновь служить Талигу каждый на своём рубеже. — Вы служите лишь себе! — ответил Алва и, выслушав доклад вошедшего совсем юного кэнналийца, рассмеялся. — Вашу лошадь ещё не расседлали, значит, вы сможете совершить со мной небольшое путешествие, — он легко и грациозно подошёл к удивлённому Колиньяру и ткнул дулом пистолета в бок, побуждая двигаться к выходу. — Приношу вам свои извинения, эреа, больше вас сегодня не побеспокоят. В знак моего искреннего сожаления примите от меня вот это. Перед испуганной герцогиней появилась шкатулка, доверху наполненная чёрными ройями. Не успела она осознать, какое богатство на неё свалилось, кэнналийцы во главе со своим соберано исчезли, прихватив её мужа. *** Сначала Ричард услышал шум, а затем безмолвие его темницы пронзил громкий, полный искреннего недоумения крик: — Как вы нашли?! Никто не мог! Раздался удар, будто бы говорившего хорошенько ткнули под рёбра, чтобы не горланил понапрасну. И в наступившей тишине Дик отчётливо различил голос своего эра, который и не надеялся больше услышать. — Вас подвело тщеславие, герцог, — светски заметил Алва. Что-то тоненько звякнуло. — Думаю, вы не соблаговолите поделиться с нами ключом от этого чудесного замочка. Ломайте! — приказным тоном бросил он в сторону и продолжил, как ни в чём не бывало: — Так вот… О тщеславии. Вы ведь пользуетесь услугами лучшего кузнеца, который, как известно, выбивает на своих подковах клеймо. Едва заметное, но для хорошего следопыта… А Ансельмо лучший! Глухие удары и проклятия на кэнналийском немного заглушали речь Алвы, но приближали свободу. И вот, наконец, дверь открылась. — Воды! — потребовал Рокэ, опускаясь перед Ричардом. — Пейте молча, юноша. Протянутая одним из кэнналийцев фляжка громко стучала о зубы. Дикон пытался что-то сказать, уворачиваясь от живительной влаги. Неразборчиво хрипел, бешено вращая круглыми от ужаса глазами. — Да обнимите уже своё сокровище, пока его удар не хватил! — язвительно прокаркал Колиньяр, за что удостоился ещё одного тычка от Хуана. — Думаете, никто не видит, какими глазами вы на него смотрите? Бесчувственный Ворон, чёрствый и бессердечный… Кха-кха… Зафиксировав голову Ричарда, Рокэ всё же сумел напоить его. А потом, подав знак ломать оковы, прошёлся по подземелью, поднимая факел над каждым покойником, пристально вглядываясь по несколько секунд, словно считая что-то. — Держите, герцог, — оскалившись, как Закатная тварь, прошипел Рокэ и протянул один из своих пистолетов. — Вы не Человек Чести и шпага не для вас — смалодушничаете. Но я всё же буду милосерден, хотя за сделанное вам грозило бы долгое заключение в Багерлее и Занха, если, конечно, вы бы до неё дожили. У Людей Чести хорошие связи. Прощайте. Короткий удар, и нехотя принявший пистолет Колиньяр свалился на пол без сознания. Алва, полюбовавшись делом рук своих, снова присел рядом с Диком, который понемногу приходил в себя, пытаясь шевелить освобождёнными руками. — Пора покинуть это место… — Эр Рокэ! Ричард дёрнулся вперед, буквально заваливаясь на Алву, вцепился, что было сил в онемевших пальцах, уткнулся носом в пахнувшее усталостью плечо, вызывая короткий судорожный вздох. Ни слова не говоря, Рокэ подхватил его на руки, не оборачиваясь, вышел из подземелья и, практически не выпуская из объятий свою драгоценную ношу, взобрался на Моро, срывая того в бешенный галоп. За его спиной оставались кэнналийцы, получившие чёткий приказ сделать всё, чтобы ни одна живая душа в ближайший Круг не нашла входа в ставший склепом — могильником для чужих жутких тайн— давно заброшенный винный погреб. *** Закончив обрабатывать пострадавшие запястья Ричарда, Рокэ убрал оставшиеся бинты и, чуть помедлив, аккуратно сжал распухшие, утратившие чувствительность пальцы. — Мориски считают, что от любой хвори помогает массаж, — хрипло заметил он, не спеша отстраняться. Сказано было больше для него самого, потому что Дикон пребывал практически без сознания, лишь временами приходя в себя и впиваясь в лицо Рокэ отчаянным взглядом. — Рубашку придется снять. Они расположились в стоявших у камина почти вплотную друг к другу креслах. Измученный и бледный Ричард, измотавшийся ещё больше во время тщательной помывки, напоминал выходца, если бы не быстро бившаяся на шее жилка и неровная тень, дрожавшая на оббитой бархатом спинке. — Поначалу будет неприятно. Глоток Крови не помешает. А лучше пара. Пряная и крепкая Дурная Кровь ещё катилась по горлу, приятно согревая, а сильные пальцы уже жёстко проходились по коже, разгоняя кровь, пропуская ток по нервам. Растёрли и размяли ладони, заставив пульсировать. Кропотливо проработали запястья, нежно, едва касаясь из опасения потревожить раны. Впились в предплечья, вырвав громкие, полные муки стоны, и перешли к плечам. Алве пришлось придвинуться ближе, нависнуть, почти соприкоснуться носами. Тёплое дыхание оседало на чужих губах невесомым обещанием, которое не может быть исполнено. Серые глаза упорно искали раз за разом ускользавшие синие. — Ты должен уехать, — глухо проговорил Алва. Он закончил лечение, восстановив кровообращение. Остальное должны были доделать время и молодость пациента, но отнять руки от чудом спасённого мальчишки не получалось. Только — ласкать, продлевая контакт. — Пара месяцев и столько… Из-за меня. — Колиньяр… Всё равно… Месть… Не главное… Хочет Надор. Опалы… У Ричарда перехватывало дыхание от прикосновений. Чувствительное, отзывчивое тело вчерашнего подростка требовало большего, наливаясь приятной негой. Голос разомлевшего от вина разума был слишком тих, чтобы можно было остановиться. Требовал выхода пережитый ужас. Прикоснуться в ответ казалось кощунством, хотя так и тянуло разгладить скорбные складки у красиво очерченных губ. Доказать и самому поверить, что самое страшное осталось позади. Силы стремительно возвращались, подпитываемые вином и новой волной адреналина. Руки слушались ещё плохо, но можно использовать губы. Он так часто касался губами чужой кожи, следуя этикету, а теперь последует своим желаниям. Тёмным и жадным, совсем не подходящим Человеку Чести. — Дикон… — Рокэ отстранился сразу же, однако, тот единственный миг, когда между их губами не было пространства, заклеймил обоих. — Да! — требовательно, цепляя словами сильнее, чем неловкими пальцами, из которых вот-вот вырвется ткань чёрной рубашки. — Да! — наклоняясь вперёд, в поисках несправедливо отобранного тепла. — Да… — полувсхлипом-полустоном, ведь Алва не привык упускать то, что само идёт в руки. Желанное слишком давно. Рвалась с цепи иссушающая, выдержанная, настоянная на многолетнем одиночестве жажда обладать, расцветая багровыми следами на чуть тронутой веснушками коже — исступленными метками принадлежности. Кого кому? — Ро… — дыхание прервалось на половине вздоха, оставляя обнажённым, распластанным на мягкой шкуре. С крепко зажмуренными глазами. Смущение? Предвкушение? Неизбежность, обрушившаяся, как море, со всех сторон. Языком на шее и ключицах, ладонями на животе, коленках, плечах, бедрах и… Создатель! — Иногда мне кажется, что тебя никогда не касались, — голос Алвы был резким и сухим. Отрывисто, в перерывах между укусами, мазками влажного языка, захватывающего всё новые территории. — Ни интимно, ни дружески, ни с желанием причинить боль, — он усмехнулся и потянул Дикона на себя за ноги, размещая щиколотки у себя на плечах, устраняя помехи на пути к самому главному. — Не касались, чтоб кожей о кожу, — выдохнул он прямо в распахнутые протестом губы, чтобы тут же устремиться вниз, расчётливо, со знанием дела доводя до несдержанных стонов и попыток вывернуться, ускользнуть. — И ты всем собой просишь, умоляешь показать тебе… Карьяра! Он с урчанием слизал прозрачную капельку с вершинки члена и взялся за дело всерьёз, намереваясь утопить в удовольствии, завладеть мыслями, поработить. — Рокэ! Нет! Да! — Ричард кричал, не понимая, что с ним творится. Чужой рот, бесстыдно и бескомпромиссно захвативший в плен его естество. Слишком резкие, обжигающие нервные окончания ощущения, переполняющие, готовые вот-вот перелиться через край, опалив неприспособленное для такой перегрузки тело. — Рокэ-э-э… Пытавшиеся оттолкнуть его голову руки Алве мешали, и он, недолго думая, поймал их за запястья, немилосердно сжимая в кулаке, вырывая из Дикона нечленораздельный вой. — Квальдето цера! Когда белесая пелена боли перед глазами развеялась, Ричард осторожно поднялся, баюкая у груди пострадавшие руки. Рокэ сидел неподалёку, опираясь на стоявшее рядом кресло, откинув голову на подлокотник, и выглядел ещё более измученным и напряжённым, чем в начале их разговора. — Лучше не приближайтесь, — сказал он, и глаза его были злыми и тёмными, как море в шторм. — Впрочем, делайте, что хотите. Если готовы снова оказаться на спине и с разведёнными ногами. Пользуйтесь случаем, пока я к вашим услугам. Слава первого любовника Талига никогда не казалась мне такой уж важной, но сейчас… — А мне не нужен первый любовник Талига! — Ричарду невыносимо хотелось накинуть на себя хоть рубашку, прикрыть расцвеченную синяками наготу, но он не стал, лишь отзеркалил позу Рокэ, подтянув к себе колени и тем самым прикрыв срам. — Мне не нужно… так. — И что же вам нужно? — Вы. Я ведь зачем-то нужен вам. А мне нужны вы. — Вечно вам в голову приходят всякие глупости! Алва встал и отвернулся к столу, показывая, что не желает больше видеть своего недалёкого оруженосца. Но Дикона теперь было так просто не обмануть. Вскочив на ноги, он преодолел разделявшее их небольшое расстояние и обнял. Прижался всем телом, уткнулся носом в волосы, крепко-крепко обхватил руками. — Вы совершаете большую ошибку, юноша. Между нами ничего не изменилось этой ночью. Я позволил себе лишнее, но раскаиваться не собираюсь. В вашем желании забыться нет ничего удивительного, и я могу помочь, но думаю, что стоит вам напомнить, что я — Кэнналийский Ворон — предатель, палач… — Нет! Я так не думаю! Ричард прекрасно понимал, что с Алвой ему не справиться и своё нежелание тот донесёт с легкостью. Просто надеялся непонятно на что, проникая руками под чёрную рубашку и несмело гладя бока. У него совсем не было опыта, но прорвавшийся через закушенные губы вздох Рокэ приглашал продолжать. — Дикон, — низкий, вибрирующий стон в ответ на нетерпеливо сброшенную на пол чёрную рубашку и мягкие губы на плече, — сильнее. Сильнее? Грубо, жёстко, бесцеремонно? Безлико, бездушно, стеснительно прячась от нежности? Нет уж! Ричарду хотелось целовать. Долго нежить. Заботиться, не опасаясь получить в ответ недоумение или презрение. Выплеснуть на кого-то все нерастраченные чувства, раз уж ни члены семьи, ни друзья, ни его святая возлюбленная в этом не нуждались. Рокэ не возражал, покорившись. Позволил, плавясь от робких, почти детских ласк, от неприкрытого восторга пополам с забавной сосредоточенностью в серых глазах. — Нужно… больше. Ты дашь мне всё? Дикон с готовностью сполз с распростёртого на шкуре Алвы, собираясь улечься на спину и передать бразды правления. Они вернулись на шкуры, хотя логичнее было отправиться в спальню. Но терпения не хватило, слишком хорошо оказалось сплестись друг с другом, когда между нет ни клочка ткани. — Нет, — Рокэ обхватил чуть подрагивающую руку и направил её себе между ног, недвусмысленно указывая, что нужно делать. — Мне. Здесь. Да или нет? — Эр Рокэ… — Никаких эров в постели! — прошипел Алва. Он давил и напирал, потому что терпеть сладкую пытку и дальше было невозможно, потому что никто и никогда не был с ним так беспощадно внимателен и чуток. И теперь он хотел получить всё без остатка. — Бери масло и начинай. Конечно, он мог сделать всё сам, но тогда происходившее не имело бы смысла. Глоток свежего воздуха для заключённого, которого снова вернут в затхлость камеры по утру. Ведущую роль мог позволить себе только тот, кто полностью отдаёт себе отчёт в своих действиях, тот, кто уверен в своих желаниях. И ради уверенности в глазах склонившегося над ним Ричарда стоило терпеть неловкие пальцы внутри. Тот оказался прилежным учеником. Страстным, отзывчивым и благодарным. Забывшись, он причинил боль, но после долго исправлял содеянное, скрупулезно изучая реакции Рокэ, всё-таки получившего своё. *** Разделённая близость словно открыла Ричарду глаза. Он внезапно очень многое понял про своего эра, начал подмечать детали. Например, что тому тоже свойственно уставать и грустить, а также что любовь Первого маршала к войне несколько преувеличена. Рокэ умел воевать, умел убивать и, не раздумывая, уничтожал врагов Талига так, как не смог бы никто, кроме него. И всё же каждая отобранная им жизнь ложилась невидимым, почти невесомым, но ощутимым грузом ему на плечи, добавляя веса к уже лежащим там заботам о безопасности всех зависящих от Властителя Кэнналоа людей. И неожиданно у Дикона возникла потребность эту самую ношу облегчить. Пользуясь расположением Хуана (Алва до подробных объяснений снисходил редко), он вникал во все дела: заказ и доставку провианта и предметов первой необходимости, тренировку солдат, ведение корреспонденции. Пытался продолжить изучать сносно преподаваемое в Лаик право и совсем не преподаваемые языки. Дни теперь пролетали незаметно, заполненные учебой и тренировками, мелкими поручениями и наблюдением за работой Первого маршала, который то выслушивал доклады лазутчиков, то контролировал постройку форта близь Лауссхен, то обсуждал с Савиньяками новый эдикт о приёме в действующую армию иностранцев, присягнувших Олларам. Вечерами же вечно занятой Первый маршал где-то пропадал, если не нужно было ехать во дворец, оставляя Ричарда в унынии и раздумьях. Эмоциональные качели по имени Рокэ Алва изводили его до того, что впору было писать слезливые стишки или благородно голодать, как безнадёжно влюблённый юнец, отвергнутый предметом воздыханий. Не мог же человек, так жадно и исступлённо сжимавший его в себе, показавший сколько удовольствия таит в себе близкий контакт, с упоением оставлявший метки на его коже, на следующий день быть таким равнодушным и отстранённым? Мог. Метки с кожи сошли, запястья зажили и не осталось ни единого доказательства, что та ночь была, а Алва ни словом, ни взглядом не давал понять, что желает повторения. И можно было уже совсем отчаяться, решив, что во всём правы были эр Август и Её Величество, как… — Дор Риккардо, вас соберано просит, — Хуан был хмур и преувеличено вежлив — верный признак, что случилось что-то не самое хорошее. — Извольте поторопиться. Пришлось бросить недописанное письмо Айрис и отправиться в навевающий жаркие воспоминания кабинет. Алва был тут же, окружённый пустыми бутылками любимой Чёрной Крови. Сидел, вцепившись в подлокотники кресла до побелевших костяшек. Кривил губы, как от сильной боли. Смотрел так пронзительно, что становилось страшно сделать единственное неловкое движение, способное расплескать наполнившие синеву глаз эмоции. Лучшим выходом было молчать и ждать. — Налейте вина, — проскрипел, наконец, Рокэ, устав дожидаться от нерадивого оруженосца хотя бы приветствия. — Вы закончили с письмом герцогине Окделл? Открывавший секретер с хранящимися в нём бутылками вина Дикон в ярости громыхнул дверцами. Эр позвал его, чтобы говорить о матушке?! После стольких дней игнорирования?! — Герцогиня Окделл недовольна моим положением при вашей персоне, — задыхаясь от резко накатившей обиды, пропыхтел Ричард, едва не разлив всё вино. — Как и я! — Не понимаю причин вашего раздражения, — лениво протянул Алва, прикрывая глаза. Стало видно, что веки у него тяжелые и набрякшие, чётче обозначилась складка между бровями, свидетельствующая обычно о чрезмерной усталости. — Вы! — «отвергли меня», «игнорировали меня», «подарили мне себя и отняли». Что можно было сказать? Всё казалось смешным, необоснованным. — Да как вы смеете?! — А ты думал, что я буду каждое утро будить тебя поцелуями и во всеуслышание петь серенады? — Алва даже не насмехался в своей обычной манере, он открыто унижал, наказывая за глупые мысли. — Ты правда ждал этого от меня? И это не считая того, что тебя чуть было не погребли заживо за один только неправильный мой взгляд! — Но ведь в доме безопасно! — Ричард запнулся, увидев скептическую ухмылку. — И вы уезжали! Не сказав ни слова! — не мог же он прокричать, что ему бы хватило одного тёплого слова, направленного прямо на него, а не мимо взгляда. — А вы жена мне или хотя бы невеста? Женские истерики вам не к лицу. — Я думал, что я вам друг. — Не смешите меня. Я ваш эр, а вы мой оруженосец, хотя противоестественнее связи для нас с вами выдумать сложно. Разве что — связь романтическая. — Но она же между нами есть… — пробормотал Дикон, беспомощно глядя на своего эра. Пожалуй, впервые ощущая, что готов возненавидеть его, как никого и никогда не ненавидел. Рокэ яростно провел руками по лицу, задержавшись у лба, будто пытался оттереть что-то неприятное, а потом длинно, с мученическим стоном, выдохнул, прижимая пальцы к глазам, проводя ими по бровям к вискам. Его плечи закаменели. — Ди-икон, — позвал он, кусая губы, приоткрывая своё истинное состояние и разом делая все обиды несущественными. — Вам больно? — тут же бросился к нему Ричард, опускаясь на пол и обнимая колени Рокэ, устремляя на него преданный щенячий взгляд. — Проклятье? — Какой же ты у меня смешной, — мягко выдохнул Алва прямо в доверчиво подставленные Диком губы. В разговорах на сегодня больше не было нужды. *** Ричард так и не научился получать удовольствие от дворцовых приёмов. Необходимость сопровождать эра во дворец не для деловых встреч казалась мукой, потому что прятаться за колонной больше не выходило. Неизвестно, был ли повинен в этом сменивший гнев на милость кардинал или сказывалось отсутствие такого влиятельного врага, как герцог Колиньяр, которого так до сих пор и не нашли, но к опальному герцогу стали проявлять интерес. В том числе придворные дамы и фрейлины Её Величества. Графиня Рокслей, например, буквально напросившаяся на тур вальса и увлекшая разговором о прекрасном ансамбле статуй, изображавшем древних богов вместе с их волшебными спутниками. И всё же лучшим развлечением (и единственным утешением) для Дикона оставалось наблюдение за Алвой. Беседующим с тессорием, с господином, командующим королевской охраной, с кансильером. Улыбающимся и жестоко скалящимся. Целующим руки дамам. Небрежно поправляющим воротник, под которым, Ричард знал прекрасно, скрывался яркий след, оставленный нетерпеливыми губами. Его губами. Рокэ никогда не выступал инициатором их близости, но легко откликался каждый раз, стоило только его поцеловать. Откликался так, что Ричард, поставивший себе целью — заласкать до потери контроля— всегда срывался первым, шалея от удовольствия, от счастья обладания, от доверия. Было сложно находить в себе силы и смелость первым тянуться за поцелуем, но результат того стоил. Постепенно совместно проведённые ночи вытесняли, если не из памяти, то из сердца, всё плохое, что разделяло их. Находили объяснение поступки, совершенные Рокэ в качестве Первого маршала Талига и в качестве эра. Отучаясь делить мир только на чёрное и белое, Дикон переосмысливал свои поступки и поступки окружающих его людей, понимая, что все руководствуются практически исключительно своей выгодой, зачастую даже понятия о Чести и долге трактуя в свою пользу. И что, пожалуй, в действиях пресловутого Кэнналийского убийцы и предателя, порой совершавшего ужасающие вещи, было больше честности, чем в мнимой добродетели Людей Чести. Единственной, кто вносил смуту в почти обретшую покой душу Дикона, была королева, с её несчастным, умоляющим взглядом и скорбно поджатыми губами. Он и сам не знал, почему с таким упорством уклоняется от настойчивых приглашений. Но вечно бегать было недостойно герцога и Повелителя Скал. *** Записка, переданная графиней Рокслей, жгла карман. По-видимому, случилось что-то страшное, раз королева, отбросив опасения и презрев приличия, просила, умоляла и требовала, сбиваясь с тона и не заканчивая ни единой мысли, чтобы Ричард немедленно пришел в её покои. — Могу ли я быть свободен? Вопрос был чистой формальностью. Обычно Алва отпускал оруженосца свободно гулять по дворцу, если приведшее их дело не касалось обучения. Конечно, Дикон мечтал стать полковником действующей армии, как его отец, и с большой радостью занялся совместными с кэнналийскими отрядами тренировками, на которую его один раз взяли, но в отсутствие реальной войны требовалось присутствие герцогов в столице и оставалось только штудировать книги и вникать в интендантские обязанности. Сегодня Рокэ явился во дворец с дружеским визитом к старшему Савиньяку, что, конечно, не означало, что они не обсудят тревожащие донесения из вроде бы дружественной Талигу Кагеты, но ничего значимого не намечалось. — Идите, юноша, — безликое обращение резануло слух, а помрачневший взгляд Алвы отдался где-то под ребрами. Разрываемому противоречиями Дикону тут же захотелось остаться, но было нельзя. — Надеюсь, вашего разумения хватит, чтобы самостоятельно добраться потом до дома. — Слушаю, эра, — кое-как ответил Ричард, втянув голову в плечи. Неожиданная колкость ударила тем сильнее, что стоявшая неподалёку графиня Рокслей, которая должна была проводить его, всё слышала. — Я к вашим услугам, благородная эреа. *** — Я рада видеть вас, герцог Окделл, — торжественно произнесла Катарина, не дав вошедшему Дикону вставить и слова. Она стояла посреди комнаты, беспомощно опустив руки. Похоже, что она мерила шагами свой будуар в ожидании гостя и замерла именно там, где застиг её скрип дверей. — Я должна объясниться с вами, ведь очевидно, что вы избегаете меня с нашей последней встречи. — Ваше… — Нет! — Хрупкая ручка взметнулась вверх, призывая к молчанию. Тревожно сверкнул алый камень, вставленный в тяжёлый золотой браслет, так сильно негармонирующий со строгим чёрным платьем. — Выслушай меня, прошу. Я поддалась слабости. Недостойной и мерзкой. Чуть не сделала то, в чём готова была обвинить Алву — предложила Окделлу бесчестное. — Ваше Величество, прошу вас, хватит. — Создатель! — она побелела, будто бы не могла дышать, рванула слишком тесный воротник. — Конечно, ты отверг меня. — Нет, нет! — Ричард не мог больше стоять у дверей, ему нужно было успокоить так сильно нуждавшуюся в утешении пленницу на троне. — Не дал мне упасть во грех… — Не надо, — он обнял дрожавшую женщину, остро ощущая неправильность объятий. Хотелось вернуться к Алве и обнять его. — Вы и грязь несовместимы. Так не может быть. — Честь Повелителей Скал несокрушима, — Катарина отодвинулась и опустилась в кресло, указав на скамеечку у своих ног. Её лицо покинула гримаса боли и отчаяния, вновь становясь полным внутреннего света, кроткой покорности. — И всё же… Мы с Вороном были любовниками. Так было нужно. Его слава первого любовника Талига… — она горько усмехнулась. — Он не желал тратить свои умения на меня. Мне было плохо с ним! Так плохо, что… Он оскорблял и унижал меня. Каждый раз. «Лучше спать с собственным оруженосцем, чем с вами!» — мелькнуло у неё в голове, сказанное голосом Алвы. В последний раз он даже не стал заканчивать начатое, доведя до края только её. Побрезговал, пренебрёг и ушёл. И к кому? К мальчишке! Который восторженно смотрел на саму Катарину. Смотрел-смотрел и перестал… Но ещё есть шанс всё исправить. — Когда… Я не смогла сдержаться, — её голос звенел от непролитых слёз, но глаза оставались сухими. — Ты был так близко. И я была уверена, что никогда не обидишь меня. Мне просто нужно было… почувствовать! Выкрикнув последнее слово, она замолчала, тяжело дыша, совсем не женской хваткой сжимая руку сидевшего рядом Дикона. Но порыв ушёл, и она обессилено откинулась на спинку, прикрывая глаза. Заговорила тихо-тихо, быстро и неразборчиво, словно не планировала говорить вырвавшихся сами по себе слов. — Всем нам нужен близкий контакт, — её пальчики осторожно легли на рукав Дикона, но тут же отдёрнулись. — Всем нам нужен кто-то, кто примет нас полностью. Кто подарит радости тела, что бы ни говорили эсператисты. Злые языки найдутся всегда и все мы будем гореть в Закате, отвечая за свои грехи, — Катарина задумчиво нахмурилась. — Эр, если найдете человека, который будет вам нужен и близок, то держитесь за него, что есть сил. А если повезёт и, милостью Создателя, ему будете нужны вы… — Спасибо, Ваше Величество! — выпалил Ричард, который внезапно понял, что такой человек у него есть. И осознание простого факта затопило его невероятным облегчением. Ему просто нужно было к Рокэ. — Благодарю вас, мудрость ваша сравнима лишь с вашим благородством и стойкостью. — Идите, герцог, — слабо махнула ручкой королева, едва заметно довольно улыбаясь. Прозвучавшие комплименты — вполне в окделлском стиле — и мечтательное выражение лица говорили о том, что слова достигли цели. Берегитесь, Первый маршал, нет никого страшнее разгневанной женщины. Дикон поклонился и вышел, едва скрывая охватившую его радость. Практически пробежал анфиладу, ведущую к тронному залу, направляясь к выходу. Ему не терпелось добраться домой, но он был схвачен сильными руками, затянут в тёмный коридор и до боли втиснут в стену. — Что такого она сказала вам, юноша, что вы, сияя, вылетели из её комнат на крыльях любви? — раздался за плечом знакомый голос, и Ричард сразу расслабился, прекратив вырываться. Тот, о ком он думал, к кому спешил, уже был здесь. — Отвечать! Его чувствительно встряхнули, так, что челюсть клацнула. Отвечать, прикусив язык, было сложно. Да от него и не ждали ответа. Жадные руки, избавившиеся от перчаток, проникли под одежду, задирая сразу и колет, и рубашку, добираясь до кожи. Несколько раз чувствительно задели соски, заставив выгнуться, и спустились ниже, расправляясь с завязками на штанах и белье, спуская их вниз. Рокэ понимал, что делает глупость, если не сказать — подлость. Дикон не простит ему. Гаифский грех, разврат, да в королевском дворце! В полутёмном коридоре, которым редко пользовались, но всё равно могли зайти! Но он не мог остановиться, сдаваясь бесконтрольной жажде обладания, растревоженной всё-таки произошедшей встречей Катарины и Ричарда. Растолкав, насколько это было возможно, в стороны ноги своего невольного любовника, он надавил-погладил между ягодиц, усилием воли удерживаясь от решительных действий, хотя хотелось вытащить из штанов напряжённый член и забыться в самых простых движениях. Вытравить сжигавшую ревность, лишиться повода, одним махом навсегда оттолкнув от себя. Но нельзя уходить побеждённым, отвергнутым, замененным на притворяющуюся гиацинтом венерину мухоловку. Он опустился на колени, обдавая поясницу тёплым дыханием. — Не дёргайтесь! Решительный приказ, и стыдное, скользкое прикосновение пустило ток через тело Дикона. Хриплый крик был проглочен, задавлен, заполошно вбит обеими руками обратно в горло к своим зарождавшимся собратьям. Нельзя было привлекать внимания, и теперь карас фамильного кольца безжалостно царапал обивку стены, к которой он отчаянно прижимался, стараясь удержаться на ногах, пока Алва творил с ним невероятные вещи, перемежая ласки губами и языком. Терзать чувствительного, остро реагирующего на каждое прикосновение любовника было сладко, доводя до задушенного мычания и прорывавшихся через двойную оборону высоких стонов. Но сегодня главным было собственное удовольствие. — Дикон, Дикон, — помимо воли вырывалось изо рта, пока он входил. Отсутствие морисского ароматического масла давало о себе знать, пришлось силой держать, пытавшегося увильнуть Ричарда, заполняя его собой. — Не пущу! Мой! Только я буду к тебе прикасаться, только я буду видеть таким. Не смей хотеть её! Не смей! — он рычал, кусая всё, до чего мог дотянуться, не имея возможности быть нежным— так грыз его изнутри вызванный проклятьем и непрошеными чувствами голод. Прижимаясь плотно-плотно к едва дышавшему под его напором мальчишке, Алва шептал и шептал в покрасневшее, истерзанное ухо, признаваясь в своём помешательстве. Крепко удерживая за бёдра, заставляя прогнуться и открыться для беспощадных толчков, двигался всё быстрее, летя в пропасть, на дне которой его ждал миг блаженства и кромешная тьма. — Рокэ, пусти. Рокэ? — постепенно пробился к сознанию взволнованный голос. Ненависти в нем, как ни странно, не было ни капли. — Рокэ… Пришлось отлепиться от всё ещё подрагивающего Дикона, отойти к противоположной стене, безучастно наблюдая, как тот приводит в порядок одежду, стыдливо вытирая платком следы их оказавшегося обоюдным удовольствия. — Домой? — серые глаза после произошедшего не утратили так разозлившего Алву сияния. — Если тебе… — кое-как разлепив пересохшие губы, произнёс Рокэ. — Ты можешь остаться здесь. Ли приютит. На лице Ричарда отразились недоумение и обида. — Лучше домой. — И ты ничего мне не скажешь? Как же вызов на дуэль и прочие глупости? — Какие глупости? — если бы улыбкой можно было осветить весь мир, то у Дикона бы получилось. Хотя время от времени он морщился, неосторожно шагнув, пока они шли к лошадям. — Например, те, что поведала тебе Катарина. — Никаких глупостей. Мы с Её Величеством очень плодотворно побеседовали, и я понял, что хочу к тебе, — на бёдрах наливались синяки, в самом интимном месте саднило, а Ричарда тянуло кричать во всё горло. — Я счастлив, — тихо, почти стыдливо признался он, вдруг прижавшись к Рокэ, горячий, сводящий с ума шепот которого ещё стоял в ушах. — И мне жаль, что… Проклятье Алана лишило счастья тебя… — У нас с вашим достойным предком были несколько разные представления о счастье, — светски сказал Алва. — И закрыв некоторым из рода Алва путь к тому, что почитал счастьем, он лишь облегчил нам жизнь. Истинным наказанием стала тяга к Окделлам, потому что ваш род полон сюрпризов, — протянул он, оглядывая своего собеседника странным взглядом. — Чаще неприятных. Но бывают и исключения. — Значит, всё зря? — расстроился Дикон. — Что именно зря? Ты делил со мной постель лишь из благородства и самопожертвования? Тогда действительно зря. — Что? Нет! Я хотел сделать для вас что-то хорошее, помочь, — он умолчал, что только в доме на улице Мимоз смог почувствовать себя свободным и нужным. — Я благодарен вам. Я нуждаюсь в вас, — Ричард по лицу видел, что Рокэ его слова нравятся всё меньше и меньше, и у него само собой, как последний шанс, крайнее средство, не переставшее, однако, быть страшной правдой, вырвалось: — Я… люблю вас! Ждать от Рокэ ответных признаний было глупостью. Как и зажёгшихся в небе четырёх сердец, свидетельствующих о снятии проклятья. Ричард и не ждал, потому что видел главное — тепло в любимых синих глазах.