Когда святые проклинают

Ричард медленно вращал кистью. Он быстро шёл на поправку, но полноценные тренировки ещё были для него под запретом. Молодой организм легко справлялся с последствиями травм телесных, чего нельзя было сказать о травмах моральных. С самого начала пребывания в доме убийцы отца все его убеждения подвергались решительным атакам. Левой рукой выписывать точные, показанные эром восьмерки было не в пример сложнее. Сам Алва в этот момент изящным движением кисти отбил хитрую атаку Гонзало и перешёл в наступление. После разговора в кабинете и ночного бдения под гитару, Дикону было предписано присутствовать на утренних тренировках, впрочем, не поднимая ничего тяжелее фляги с водой, которую полагалось подносить упражняющимся в перерывах между тяжкими думами. Рука отозвалась болью на неудачное движение. Чуть не сорвавшееся с языка кэнналийское «Карьяра» заставило вздрогнуть, опасливо покосившись на вновь сошедшихся в учебном поединке, и привело-таки мысли к Алве. Пресловутый Кэнналийский Ворон был насмешливым, острым на язык, не знавшим жалости мерзавцем. Он никогда бы не стал подтирать сопли и гладить по головке, от него не стоило ждать сочувствия и лживых слов утешения. Он был слишком прямолинеен и честен. Зато, при удачном стечении обстоятельств, он мог покарать твоих врагов, тогда как остальные близкие или считавшиеся таковыми люди Ричарда очень надеялись сделать то же самое его руками. Он запретил себе думать о Её Величестве, по какой-то непонятной причине демонстрировавшей ему чрезмерную, отталкивающую благосклонность, или об эре Штанцлере, оказывается, безразличном к судьбе сына лучшего друга настолько, что не удосужился осведомиться о его здоровье после нападения. И сосредоточился на поручениях, которые внезапно воспылавший к его персоне нездоровым (ещё более нездоровым) интересом Алва подсовывал ему с завидным постоянством. Отвратительных, смущающих, если не сказать оскорбительных поручениях. Подавать воду и другие напитки не только высоким гостям, зачастившим на улицу Мимоз, но и простым кэнналийским воинам, явившимся на смотр в дом своего соберано. Преподносить подарки чем-то запомнившимся Алве горожанкам. Создатель! Ещё никогда Дикону не было так стыдно, он отчаянно надеялся, что благодарил Рокэ всех этих женщин не за проведённые совместно ночи. Хорошо, что среди них не было юных дев, иначе не миновать бесстыдному эру вызова на дуэль. Плохо, что благородные матроны отличались запредельной болтливостью. Помогать Эмилю Савиньяку с выбором гардероба. Позже выяснилось, что ткань предназначалась для парадной формы особо отличившихся в последней стычке с Дриксен солдат, но кипел Ричард ещё долго. Также он зачастил на улицу Розовых камней, ибо, пошушукавшись со старым Эрни около часа за закрытыми дверьми, Алва заказал у него некий громоздкий металлический предмет, исправленные и дополненные чертежи которого нужно было доставлять как можно скорее в любое время дня и ночи. Получившаяся в итоге шкатулка с секретом была отправлена кардиналу Сильвестру. И отвезти её, конечно, выпало Ричарду. Заблудившись в воспоминаниях последних дней, Дикон пропустил момент, когда Рокэ отпустил своих противников отдыхать и подошёл ближе. — Опять ловите ворон, юноша? — насмешливый вопрос застал врасплох, заставил уронить плотный шарик мягких ниток, предназначенный для тренировки пальцев, давно уже безвольно зажатый в кулаке. — Так вам бойцом не стать. Что ж… Идите к Хуану, он попробует научить вас счёту. Может, преуспеете. И превратите вашу фамильную груду камней во что-то более пригодное для жизни. Ричард вздрогнул, вскинув непонимающий взгляд. Зачем? Зачем Рокэ бил так больно и зло? Словно мстил за то, что его видели слабым. Словно проводил между ними границу, возводил стену. Почему этот невозможный, на мгновение открывшийся совсем с другой стороны человек снова и снова доводил чуть ли не до слёз своими обидными словами? — Слушаю эра, — ответил Дикон, отправляясь выполнять поручение. Наука управляющего действительно могла бы пригодиться, если бы нынешний герцог Окделл хоть что-нибудь значил в своей вотчине. Столбики цифр после нескольких часов усердных попыток вникнуть расплывались перед глазами, и всё явственнее вспоминался разговор с Дораком. В кабинете фактического правителя Талига пахло книжной пылью, чернилами и шадди. И Ричард тогда впервые подумал, что, пожалуй, перо опаснее шпаги. Особенно для таких как он— гордых, прямолинейных, ни кошки не смыслящих в том, что выбивается из их узких понятий о Чести и благе Талигойи. Давно утраченных, кстати. У Дорака было открытое и умное лицо, наверняка, в нужные моменты становящееся прекрасным в своей одухотворенности. Он располагал к себе, и, если бы Дикон не был заранее настроен против него, то доверился бы, не задумываясь. — Желаете шадди, герцог? — голос мягкий, негромкий, а взгляд светло-серых, выцветших глаз почти приветлив. — Благословение не предлагаю — не люблю бездарные спектакли, отвык как-то. А у вас отвращение будет написано на лице слишком явно. Вы что-то должны мне передать? Пауза затянулась. Теперь Сильвестр смотрел холодно и остро, заставив Ричарда шагнуть вперед и протянуть шкатулку. — Рокэ всегда был затейником, — тонкие пальцы любовно обвели искусно выкованные молнии, больше похожие на боевые клинки, чем на украшения, и остановились на изображении борзых. — Расшифровывать его тайные донесения — удовольствие особого рода. Кардинал улыбался, а Дикон думал, что в кабинете кроме них никого нет, а оружие у него не отобрали. Один удар подаренного Алвой кинжала — много ли надо старому человеку? И Люди Чести стали бы на шаг ближе к Великой Талигойе, а то и к Золотой Анаксии. Или даже не нужно ничего делать, ведь отравленные иглы ждут своего часа в пасти одной из борзых. Одно неосторожное движение и… — Чтобы безопасно открыть, нужно повернуть вверх заднюю лапу у левой собаки. — Очаровательно! — воскликнул Сильвестр, проделывая сказанное и любуясь результатом своих манипуляций — теперь борзая недвусмысленно задирала лапу на изображенные на заднем фоне дубовые ростки. — И вы тоже очаровательный, юноша, — если кто и был удивлен тем, что озвученные инструкции верные, так это не кардинал. Он по неясной причине пребывал в полной уверенности, что в компании надежды и знамени всех Людей Чести, спящих и видящих его смерть, ему ничего не угрожало. — Очаровательно наивный, твердолобый и безвольный. У вас есть шанс преодолеть эти недостатки под руководством Алвы и не повторить судьбу вашего батюшки, которого всю его жизнь тянули на верёвке, как ваш родовой символ на убой. — Не смейте оскорблять моего отца! — Дикон забылся, зарвался, как мальчишка, которым, по сути, и был. Но Сильвестр, казалось, не собирался опускаться до спора с дерзким юнцом и смотрел всё также спокойно с мягкой лукавой насмешкой. — Вы лжец и убийца, самозванец, недостойный произносить его имя! — Ваш отец оскорбил себя сам, когда нарушил принесённую им присягу и согласился впустить в свою страну иноземных захватчиков. Вы думаете, что вам сейчас плохо живется? Представьте, что Надор стал провинцией Дриксен. — Возможно, так было бы лучше! — Глупец! Кесарю было бы наплевать на ваши фамильную гордость и древнюю кровь. Оллары всегда воспринимали Надор как часть страны, и не оставляли его своей милостью, сколько бы заговоров и мятежей вы не устраивали. — Тогда почему же только эта конкретная часть страны так отягощена налогами, что людям порой нечего есть? — Ричард кричал и яростно сверкал глазами, забыв, с кем он спорит и чем это может обернуться для него и его родных. — Почему там столько чёрно-белых войск, что людям страшно поднять глаза? Я не понимаю… — Чего я не понимаю, так это того, — Сильвестр не повышал голос, по его губам блуждала улыбка, разговор его определенно забавлял, — чего вашему батюшке не хватало? Чего всем Людям Чести не хватает? Денег? Власти? Возможности поставить на место мерзкого ублюдка, то есть меня? А я, между прочим, тоже Человек Чести по праву рождения. — Они сражались, чтобы люди были свободны, чтобы… — Да-да, агитационные речи графа Штанцлера я знаю наизусть. Но лично вы видели этих самых обиженных и угнетённых, якобы притесняемых злобными прихвостнями Олларов? Возьмите отпуск, я ходатайствую вашему эру, посетите окрестные города, может, поймёте что-то. Дикон молчал, зная, что возразить нечего. Он не видел ничего, кроме Надора, кроме разрушавшегося замка, где грезили призраками былого величия и ненавидели всех, кто оказался хоть чуточку удачливее, дальновиднее, гибче. — Дело не в крови и не в фамилии, герцог. Только в головах Людей Чести достаточно родиться в нужной семье, чтобы быть выше остальных. В Талиге Олларов каждому даётся по способностям. Посмотрите на… Ладно, Алва неудачный пример. Да хоть на Савиньяков. Или тех же Эпинэ, Ариго, Приддов. Если бы Повелители Скал меньше плели заговоры, а больше занимались своей землёй, то сейчас были бы богаче Алва. Каждый звук оборачивался маленьким взрывом, пощёчиной, бьющей прямо в цель, в самую сердцевину, владевших Ричардом сомнений. — Послужи своей стране, а если тебе противно, что символом страны является потомок графского бастарда, то своей земле. Людям, о которых вы тут так переживали. Разве не этому учит нас кодекс Чести? Каждое слово было полной противоположностью тому, что говорил эр Август. Но при этом кардинал не настаивал на своей точке зрения, не выдавал свои слова за конечную истину. Он предлагал разобраться самому, лишь обозначая задачи. — Выбирай, — игры кончились, сейчас перед Диконом ставили ультиматум, — или ты живёшь в королевстве Талиг и пользуешься всеми благами, в том числе тем, что твои сёстры остаются герцогинями, или ты мятежник и предатель, не достойный потраченных на тебя усилий. — Снизьте налоги для Надора и позвольте назначить другого управляющего, — твёрдо сказал Дикон и внезапно понял, что не чувствовал себя продавшимся и опозорившим род. Он чувствовал себя герцогом, в кои-то веки способным позаботиться о тех, кто зависел от него. Хотя бы попытаться. — Думаю, о втором вам стоит договариваться с эреа Мирабеллой, — ответил Сильвестр, на самом дне глаз которого притаилось что-то похожее на уважение. — А с первым я попробую обратиться к Его Величеству. Надеюсь, я об этом не пожалею. Рей Суавес, не будете ли так любезны проводить герцога Окделла? Из удачно замаскированного под книжный шкаф тайного хода вышел Хуан, явно присутствовавший при их разговоре и уж точно знавший секрет шкатулки. — Всего доброго, сын мой, — усмехнулся Сильвестр. Ричард в ответ только поклонился и вышел, дерзко сбежав от своего сопровождающего. Ему пришлось провести на берегу Данара около четырёх часов, прежде чем отпустила противная внутренняя дрожь, поселившаяся в нем, едва он выслушал поручение своего эра. — На сегодня всё, — бас Хуана вырвал Дикона из его грёз наяву. — Идите к соберано. — Спасибо, рей Суавес, — прохладно отозвался Ричард, слишком хорошо помнящий, кто был свидетелем его позора у кардинала. Хуан не отреагировал на слишком официальное обращение и настороженность, его отношение к оруженосцу соберано с каждым днём становилось только теплее. — Иду. Алва вот уже который вечер предпочитал пить в компании неловко пристроившегося в кресле Дикона. Смотрел отчаянно, прозрачными глазами, напоминающими кошачьи, и молчал, подтачивая решимость Ричарда не делать глупостей. *** Старый Эрни оказался настоящей сокровищницей знаний о ковке не только клинков, но и других предметов. Кроме того, он изготавливал рукояти, простые, но очень удобные и надёжные. Спасаясь от свирепствующего Алвы и собственных непреходящих сомнений, Ричард много времени проводил в мастерской на улице Розовых камней, продолжая свое обучение. Конечно, герцогу никто бы не позволил стать простым кузнецом, но создавать чудесные кованные вещицы в качестве сумасбродного хобби было не так уж зазорно. Тем более, что натренировавшиеся на молоте руки легче овладевали хитроумными, требующими большой выдержки и значительной физической выносливости фехтовальными приёмами. Обернувшийся крылатым змеем Рокэ обещал научить своего оруженосца летать и сдержал обещание. Летал Ричард недалеко и преимущественно вниз, на каменные плиты двора, потому как входящие в разминку по-кэнналийски прыжки и пируэты ему никак не давались. Чего нельзя было сказать о владении шпагой и точности стрельбы — удалось достичь мало-мальски достойных успехов за очень короткий срок. Если бы ещё Алва не комментировал каждый промах, жёстко высмеивая малейшую ошибку! Эрни же любил поболтать и легко прощал промахи. Возможно, всё объяснялось разницей в их социальном положении, но насколько же легче было общаться с ним, понемногу овладевая кузнечным делом, а не с каждым днём становящимся всё более безумным эром! Вечер был удивительно свеж, и Дикон решил пойти на улицу Мимоз длинным кружным путём, навестив любимую набережную Данара возле старых монастырей. Солнце клонилось к закату, и его лучи ложились на воду красивыми бликами. Смотреть на воду было удивительно приятно. Отвлёкшись, Ричард пропустил приближение замотанных в плащи и явно замысливших недоброе незнакомцев. — Не стоит гулять в одиночестве в такой час, — хрипло выдохнул один из них. — Особенно имея такой хороший плащ и красивую шляпу. — Пусть качество моей шляпы не заботит вас прежде качества моей шпаги! — звонко выкрикнул Дик, разворачиваясь к говорившим и готовясь защищаться. Пятеро. Слишком много даже для ученика Первой шпаги Талига. Но, возможно, удастся прорваться к переулкам, где легко затеряться? — Смотри-ка, какой бойкий! — в грубом голосе сквозило наигранное восхищение. — Ну, мы-то научим тебя уму-разуму. Уличное отребье, решившее поживиться, удавив одинокого путника, подбиралось всё ближе. Ножи и дубинки были не самым удачным оружием против шпаги и кинжала, но всё решало численное превосходство. Кинжал Ричард решился метнуть и удачно, схватившийся за горло висельник остался лежать бесформенной кучей. Однако, остальных смерть напарника сильно разозлила, и они наступали сплочённой организованной группой, беря в клещи. Некоторое время Дикону удавалось успешно избегать ударов дубинкой, не подпуская к себе. Только простые связки, никаких финтов, чтобы беречь силы и дыхание. Самоуверенности и развязности у висельников поубавилось после того, как их руки и плечи украсились довольно неприятными царапинами. Но и Ричарду досталось. Пытаясь переместиться от подходящих для избавления от трупа вод Данара, он открыл спину и не заметил, как оказался в окружении. Голова буквально раскололась от невыносимой боли, когда на неё опустилась дубинка оставленного без присмотра висельника. — Живой хоть? Платили за живого, — проворчал тот, кто вроде бы был главарём шайки. — Да что ему сделается? — ещё успел расслышать Дикон прежде, чем провалиться в беспамятство. *** Кап. Кап. Кап. Капли воды, разбиваясь о камень, отмеряли секунды. Тихий, мерный звук был единственным ориентиром Ричарда во тьме, в которой он очнулся. Руки были прикованы к стене кандалами, которые успели сильно натереть запястья, пока он был без сознания. Впрочем, боли он практически не чувствовал, как и своих пальцев. Промозглый холод грозил стать большей проблемой, чем жажда. Вокруг не было видно ничего. Ни единый лучик света не проникал в темницу, в которой он оказался по чьей-то прихоти. Неизвестность и тишина пугали всё сильнее. Временами Дику казалось, что он слышит глумливый приглушённый шёпот и неторопливые шаги всё ближе подбиравшейся к нему погибели. Камни сводов и стен давили, грозя поглотить, навеки запереть своего Повелителя в холодном, тёмном чреве глубокого подвала. Он до рези в глазах всматривался вперед, надеясь обнаружить хоть смутный отблеск, хоть один-единственный блик света, способный отвлечь от постоянно маячивших на краю зрения уродливых теней, подступающих все ближе и пробуждающих самые сильные страхи. А ещё был сводящий с ума запах. Тяжёлый, дурманящий, сладковатый. От него кружилась и так чувствующая себя не лучшим образом голова, и тошнота подступала к горлу. Густой запах тлена и разложения, что бывает в фамильных склепах, куда годами не заглядывают люди. Запах, отнимающий надежду. Ричард не знал, сколько он просидел у ледяной каменной стены. Несколько раз он проваливался в беспамятство и видел странные, слишком похожие на реальность сны, в которых Алва с диким, перекошенным от гнева лицом кричал на Эрни, а потом скакал кентером вдоль Данара, вглядываясь во что-то при свете факелов. Огоньки факелов отражались от поверхности воды, кружились хороводом, складываясь в неведомые фигуры, среди которых преобладала спираль Ветра, которую сменил лик его Повелителя, по холодности и спокойствию соперничающий с гальтарскими масками. Рокэ сидел у себя в кабинете и читал письмо, бледнея всё больше, пока не обернулся мраморной статуей, на белоснежном, лишённом жизни лице которой отчетливо выделялись слишком синие, чтобы принадлежать человеку, глаза, и кровавый рот, искривлённый жуткой усмешкой. *** Обрушившаяся сверху холодная вода привела Ричарда в чувство. Тусклый свет одинокой свечи резанул по отвыкшим глазам, заставляя снова зажмуриться. — Вижу, вы оценили по достоинству моё гостеприимство, — раздался откуда-то сверху неприятный надменный голос. Герцог Колиньяр с удовольствием смотрел, как измученный мальчишка жадно ловит ручейки воды, стекавшие с упавших на лицо волос. — Если нет, то у вас ещё будет время им насладиться. Очень много времени. Можете убедиться в этом, спросив у своих соседей, — злобно рассмеявшись, добавил он. Кое-как проморгавшись, Дикон огляделся вокруг и с трудом затолкал обратно в едва смоченный скудной порцией воды рот рвущийся из глубины крик кромешного ужаса. Оставалось поблагодарить Создателя, что света не было достаточно, чтобы разглядеть все детали. Но и увиденного хватило, чтобы волосы на голове зашевелились. Последний Окделл действительно был не единственным гостем в этом каменном мешке. Вот откуда шёл запах разложения! На расстоянии вытянутой руки от Ричарда к стене был прикован другой узник. Пустые глазницы и оскалившийся в вечной усмешке безгубый рот, истлевшая одежда, ещё хранившая цвета рода Ариго, на немного покосившемся остове скелета. Чуть дальше во тьме угадывались и другие силуэты. Один, два, пять… — Вас впечатлила моя коллекция? — учтиво спросил Колиньяр, будто бы они были на светском приёме. Он совершенно не обращал внимания на состояние своего собеседника, упиваясь собственными словами, своим превосходством, владением ситуацией. — Многие из тех, кто мешал роду Колиньяр, оказывались здесь и оставались навсегда. Вот и вы, Окделл, останетесь. Никакой Ворон вас не спасет. Хотя, конечно, я не отказал себе в удовольствии послать ему прядь ваших волос и кольцо. Пусть у него хоть что-то останется на память о возлюбленном. — Будьте вы прокляты! — прохрипел Дикон, дрожа от холода, от невыносимой, душной обречённости и ярости, благодаря которой пока удавалось приструнить недостойное Человека Чести желание умолять. — Алва убьёт вас! — Не думаю, что ему будет до кого-то в ближайшее время. Я наблюдал за ним, когда он тащил вашу полуобнажённую тушку прочь от дворца. Вам ведь понравилось устроенное мной приключение? — мерзкий смешок. — Впрочем, речь сейчас не об этом. Ещё ни за кого Ворон так сильно не беспокоился, ещё никогда не был так уязвим. И тогда я понял, как смогу отомстить ему за то, что нашёл сына в луже его собственной крови. — Эстебан погиб на дуэли! — Он не должен был погибнуть, ты, надорский придурок! — высокомерное спокойствие на миг оставило мучителя Дикона, заставив показать истинное, далёкое от аристократичности лицо: он резко ударил своего пленника по лицу, в кровь разбивая губы. — Это ты должен был умереть! Но Ворон решил по-другому. И теперь кто-то решит за него! Некоторое время Колиньяр молчал, успокаивая дыхание. Негоже благородному герцогу вести себя, как базарная торговка. Но и отказать себе в желании бросить в лицо, если не Ворону, то его дорогому человеку, все обиды. — Заключить вас здесь было поистине замечательной идеей, — почти мягко произнёс он, вытирая окровавленную руку о надушенный платок. — Окделлам давно пора исчезнуть. А Надору перейти под управление кого-то более смыслящего в делах. Пока вы рыдали над загубленной Честью, в горах порастали мхом ваши богатства — месторождения железа и опалов, угля и мрамора. Мне просто больно на это смотреть! Но всё изменится. Что ж. Пора прощаться. Будьте уверены, я подберу достойных мужей вашим сёстрам. Может быть, эта мысль развлечёт вас перед смертью. Колиньяр развернулся и вышел, не слушая криков бьющегося в оковах Дикона. Лязгнул засов, отрезая Повелителя Скал от мира живых, оставляя его в наполненной мертвецами темноте.