В тени груши

Солнечный свет лился сквозь листья, плясал по его лицу теплыми перышками. Узорная тень от пышной кроны дрожала. На солнцепеке в этот жаркий день было невыносимо, но в надежной тени дерева — вполне. Юэ Цинъюань не смел открыть глаза, чувствуя свет и тень, и легкое касание воздуха на коже. — «Пышноветвистая дикая груша растет; Ты не ломай её пышные ветви, не гни — Шао-правитель садился под нею в тени». Голос раздался — спокойный и напевный. Юэ Цинъюань слышал эту интонацию нечасто, но знал, что она появляется только тогда, когда шиди читает вслух стихи. Он встрепенулся в попытке немедленно подняться, но тело, разморенное полуденной леностью, не послушалось. Над головой послышался деликатный смешок. — Не иначе как достославный глава решил наконец уделить время и своему уставшему телу? Щекам стало жарко, хотя казалось бы — с чего. — Не ожидал... не ожидал, что встречу тебя здесь, шиди. — Пожалуй, нужно сказать, что это я не ожидал тебя встретить, уважаемый шисюн. Юэ Цинъюань поднял голову: Шэнь Цинцю стоял, прижимая к уголку рта сложенный веер. Спокойное лицо, рассеянный взгляд, устремленный вверх сквозь крону, как будто ищущий. — На что ты смотришь? — На дерево груши, — отозвался Шэнь Цинцю, и рот его чуть изогнулся в ироничной улыбке. «Я ответил ровно на тот вопрос, который ты задал», — вот что говорила эта улыбка. Смотреть на нее, светлую, сопровождаемую хитринками в глазах, было приятно. Смотреть на Шэнь Цинцю было приятно. Юэ Цинъюань мог бы смотреть на него вечно. В горле пересохло — мучительно, как от долгой жажды. Хотелось что-то сказать, что-нибудь важное и значимое, но Юэ Цинъюань мог поклясться: он сейчас не в состоянии вымолвить ни единого звука. Шэнь Цинцю перевел на него взгляд, полный жаркого полуденного солнца и дрожащих теней. Юэ Цинъюань коротко сглотнул. — Если у тебя нет срочных дел, шиди... возможно, ты захочешь разделить со мной отдых? Шэнь Цинцю улыбнулся, вздернул бровь. — Изведал ли Шао-правитель покой? — Я смею на это надеяться. Полуденный ветер качал узорную тень.