Бархатцы — солнечные цветы

      — Хината, ты мне нравишься.       Или:       — Хината, я понял, что я гей, и я, кажется, люблю тебя.       Нет. Обычно такой упрямый и прямолинейный Кагеяма не может быть откровенным, когда рядом предмет его воздыхания. Каждый день он репетирует эти фразы перед зеркалом в любом подходящем месте: дом, школьный туалет, зеркало в клубной комнате; но стоит Тобио представить, как он признаётся Шоё, белая кожа его щёк в момент приобретает розоватый оттенок, а сердце отбивает барабанный ритм в груди, словно Кагеяма играл в волейбол пять партий подряд без единой замены и тайм-аута. Также это происходит, когда его взгляд цепляется за мелькающую и тут и там по площадке рыжую макушку, или когда он невольно задевает рукой или плечом мелкого центрального блокирующего во время тренировки. После, когда наступает время разминки, Хината часто вызывается помочь Кагеяме, и брюнет неустанно молится всем возможным богам, чтобы эта его краснота быстро спала, или он смог оправдать её резким приливом крови к лицу после изнурительной тренировки.       Тобио мечтает о дне, когда сможет зарыться пальцами в мягкие рыжие локоны вновь — однажды связующий осмелился по-товарищески взъерошить волосы коротышки, и, он до сих пор готов поклясться, что мягче и нежнее он ничего и никогда больше не потрогает.       И не потому, что они по-настоящему походят на самый мягкий в мире шёлк, а потому что он скоро умрёт.       Он безнадеждно болен. Ханахаки — болезнь, вызываемая безответной любовью.       Впервые Кагеяма закашлял лепестками, когда Хината при подаче случайно попал в Тобио мячом, и связующий уже было направился к коротышке, чтобы напомнить тому, чем чревата его неуклюжесть. Однако, завидев по-детски жалостливое лицо охваченного страхом горе-подающего, карие глаза которого поблёскивали от подступившим к ним слезинок, связующий забыл обо всём; в тот момент сердце Короля площадки рухнуло в мрачную бездну невзаимной неправильной любви. Тогда же он, согнувшись в три погибели, забился в удушающем кашле. К его великому (и единственному) счастью, он успел прикрыть рот рукой прежде чем перепачканный в тёмной-красной жидкости огненно-рыжий лепесток ранее незнакомого Кагеяме цветка едва не выдал все чувства брюнета, которые тот так тщательно скрывал. Никто, кроме проницательного Сугавары Коши, долгое время не догадывался о возникшей болезни связующего Карасуно, хотя тот же вице-капитан команды долгое время боялся заговорить с кохаем, не желая поднимать столь болезненную для Тобио тему.       В мире, где безответная любовь может уничтожить душу и тело, Кагеяма Тобио — обречённый подросток, который до встречи с Хинатой считал, что отныне и навсегда только волейбол может быть предметом его обожания или слабостью. Но он такой не один. Многие, необязательно подростки, но и достаточно взрослые и многое повидавшие люди также могут оказаться заложниками смертельного недуга, когда несчастный не просто откашливает цветы, но также полностью прорастает изнутри каким-нибудь растением.       В случае Кагеямы — бархатцами.       Он и правда никогда не знал о существовании таких ярких не только по цвету, но и по запаху, цветов, что по своему огненному оттенку ничуть не уступают волосам Хинаты Шоё.       Какая ирония: солнечный мальчик и солнечные цветы.       — Кагеяма! — раздаётся резвый голос за спиной Тобио.       Обернувшись, вдалеке он замечает бегущего в его сторону на всех порах Хинату; Кагеяма сам не понимает, как в этот момент его ноги срываются с места и как всегда бегут в противоположную от Шоё сторону — в спортзал, хотя брюнет всё бы отдал за возможность побежать навстречу напарнику.       Они вновь прибегают одновременно, что очень расстраивает рыжего, но радует Тобио — ведь они стоят рядом.       — В следующий раз я точно обгоню тебя! — обещает запыхавшийся Шоё, упёршись ладонями в колени.       Тобио в ответ лишь ухмыляется и проходит мимо, проигнорировав громкое заявление — он обязан делать именно так, потому что ему нужно не только скрывать приступ острой боли в лёгких, но и желание крепко обнять коротышку или взъерошить его лохматые волосы. Связующий должен держать свои эмоции при себе, ведь в клубе он один такой неправильный.       Он часто задумывается о том, что, если бы он мог видеть будущее, он бы не поступил в Карасуно.       С каждым днём тренировки для Кагеямы становятся всё труднее: его выносливость падает, и даже пальцы рук теряют свою былую ловкость и чувствительность. Он не обратился к врачу, и даже никому не сказал о недуге — а какой в этом смысл? Это не спасёт его и только выдаст те чувства, которые Тобио хочет раскрыть только тому, кто вызывает их каждый день, даже не догадываясь об этом.       — Всё, всем спасибо! — оповещает об окончании тренировки тренер Укай и напоминает о необходимости растяжки.       Тобио не успевает скрыться где-нибудь, дабы вновь не испытывать волнение — рядом с ним тут же звенит голос Хинаты:       — Кагеяма, давай ещё раз отработаем прямую быструю! — в карих глазах юноши полыхает яркое пламя, подпитываемое желанием совершенствоваться и играть в волейбол день и ночь напролёт.       «Он любит волейбол больше, чем я?» — нехотя думает Кагеяма, от чего невидимая тяжесть ложится в области груди, и он болезненно прикусывает губу. Да… да, теперь чувства к Хинате и к волейболу не на одном уровне, скорее, первые заметно превышают вторые. Иначе как объяснить факт его медленного превращения в цветочную клумбу? С волейболом всё всегда было взаимно, а с Хинатой? Конечно нет, разве может быть любовь между двумя парнями взаимной? Даже если и может, то у кого угодно, только не у Кагеямы — так он думает.       Но прав ли он?       — Придурок, надо отбивать рукой, а не лицом! — рычит Тобио, когда его пас прилетает точно в левую щеку зазевавшегося Хинаты.       Центральный блокирующий бросает на связующего обиженный взгляд и, потирая ушибленное место ворчит:       — Я просто задумался!       — Ты не должен думать, когда принимаешь мои пасы! Ты должен просто вовремя ударить, идиотина!       Кагеяма искусно умеет принимать образ Короля площадки.       — Хватит орать, Тупогеяма! Ты бы знал, что я сегодня услышал и какой стресс испытал — ни за что бы не стал так говорить!       — Ну и что же? — Тобио складывает руки на груди, не прекращая сверлить рыжего укоризненным взглядом.       Шоё оглядывается, дабы убедиться в том, что поблизости нет тех, кому не следует слышать его рассказ, и, подойдя ближе к напарнику, полушёпотом говорит:       — Сегодня, когда хотел зайти в раздевалку, я услышал странные звуки за дверью, и когда я зашёл, там были только Асахи-сан и Нишиноя-сан.       Тобио вопросительно выгибает бровь:       — И что?       — Ну, я же сказал, что слышал странные звуки! — рыжий хмурится, пытаясь подобрать подходящие слова. — А вдруг… А вдруг они встречаются и там… Занимались чем-то непристойным?! Ты же сам замечал, как часто они проводят время вместе!       Слушая Хинату, Кагеяма неожиданно испытывает чувство некого облегчения: это можно сравнить с сеткой, которую вешают на спортивной площадке, и которая долгое время была натянута — так и он был в напряжении, вызванном постоянным беспокойством о том, что он один «неправильный». Тобио хочет верить в то, что слова напарника имеют хотя бы долю правды. Он хочет, но не скажет об этом:       — Ты мог услышать что угодно, это ещё ничего не значит, — говорит связующий и, развернувшись, уходит к корзине с мячами, и по возвращению добавляет: — и как парни могут друг с другом встречаться?       Хината потупляет взгляд и задумывается, а после, издав нервный смешок, негромко и не встречаясь взглядом с Тобио, произносит:       — Угу. Ты прав. Как это парни могут встречаться?       Кагеяма не выдерживает: он тянет руку к рыжей макушке напарника, и лишь коснувшись волос, его тело пробирает мелкая дрожь; он успевает немного взъерошить волосы Шоё, но его вдруг прерывает новый приступ кашля. Грудная клетка отдаёт невыносимой болью, которая ещё вчера была терпимой, а по горлу словно проходится тысяча лезвий. Он хочет как можно скорее скрыться от посторонних глаз, но ноги его не слушаются — Тобио спотыкается и падает вперёд; парень успевает завалиться на бок и принять удар на плечо, однако физическая боль не идёт ни в какое сравнение с той, что пронзает его сердце изо дня в день.       — Кагеяма! — звучит чей-то встревоженный голос, а что он говорит дальше, Тобио уже не слышит. Он быстро теряет сознание, и последнее, что видит сквозь пелену влаги — взгляд обеспокоенных карих глаз напарника.       Кагеяма Тобио не хотел рассказывать кому-либо о том, что он чувствует; о своей болезни он тоже старался молчать и скрывать её даже от родителей, не говоря уже о членах клуба. Он пытался, но, тем не менее, понимал, что правда рано или поздно вскроется. Тобио просто надеялся, что это случится при двух удобных для него случаях: когда он наберётся смелости признаться или когда он умрёт.       Но он не умер. И не признался.       Юноша очнулся в школьном лазарете в окружении обеспокоенных товарищей. Напряжённая атмосфера окутала помещение, стоило Тобио открыть глаза и немного покашлять, прочищая горло; он уже по привычке прикрыл рот рукой и с опаской глянул на ладонь, но следов крови не обнаружил. Прищурившись от яркого света, он оглянул сидящих на соседних кроватях и стоящих неподалёку парней, до сих пор одетых в спортивную форму.       — Медсестра невовремя вышла, — оглядываясь на стол, где должна сидеть женщина, произносит Асахи и устало выдыхает.       — Как ты себя чувствуешь? — в голосе Сугавары, как обычно, слышна лишь искренняя забота.       Кагеяма чувствует, как его лицо моментально заливается краской и он прячет его за ладонями. Мало того, что все теперь знают о его болезни, так он ещё заставил их знатно понервничать, раз команда всем составом ожидает пробуждения товарища, несмотря на официальное окончание тренировки.       — Почему ты никому не сказал и продолжал ходить в клуб? — укоризненно спрашивает тренер Укай, но Тобио молчит и сейчас. Кагеяме не хочется ничего говорить — он хочет всего лишь дождаться дня, когда все его душевные и физические терзания наконец прекратятся.       Он также игнорирует вопрос Танаки о том, кто же является его возлюбленной и могут ли они чем-либо помочь. Кагеяма боится, что если он начнёт говорить, то расплачется, а окончательно разрушать свою репутацию он не хочет. Он же Король площадки? Как он может быть таким жалким?       — Опять вы всей толпой сюда зашли?! — гремит грозный голос вернувшейся медсестры. — Я же сказала идти домой! А ну, марш! И вы, тренер Укай, тоже! Дайте ему отдохнуть, позже поговорите.       Негласно медсестра в Карасуно для волейбольного клуба имеет то же значение, что и заместитель директора, а то и большее, поэтому все, как один, подскакивают от неожиданности на своих местах и быстро уходят, подгоняемые тренером. Тобио успевает заметить рыжий затылок, и в этот момент его тело словно прошибает электрический заряд, а слёзы сами собой скапливаются в уголках красных от усталости глазах. Он вытирает влагу ладонью и накрывает рукой глаза.       — Ямашита-сан, разрешите нам поговорить с Кагеямой пару минут? — доносится до Кагеямы просьба Сугавары.       Медсестра недовольно фыркает:       — Я, кажется, сказала, чтобы его оставили в покое? Ему и так нелегко, а вы только и можете, что…       — А если мы скажем, что это может ему помочь? — перебивает женщину Дайчи.       Кагеяма не видит своих семпаев, но он уверен — они настроены решительно, что абсолютно не радует его; последнее, что он хочет — это говорить с кем-либо о своих сердечных делах.       — Я буду здесь. Если что-то будет не так — вы у меня в окно полетите, — предупреждает медсестра, и Тобио слышит, как скрипят ножки стульчика о поверхность пола; уже бормоча, женщина добавляет: — как раз первый этаж.       — Мы поняли, — одновременно говорят напарники и, судя по звуку приближающихся шагов, идут к кровати младшего товарища, который не решился открыть глаза — ему и стыдно, и страшно.       Они садятся напротив с Тобио. Подождав несколько секунд, Сугавара неожиданно для всех присутствующих спрашивает:       — Это же Хината, да?       Его вопрос прямо-таки застаёт Кагеяму врасплох; он резко подскакивает, отчего боль пронзает его голову. «Как он понял?» — думает Тобио и чувствует, как слёзы вновь предательски подступают к глазам. Он не сводит с семпая удивлённый взгляд, выдающим его единственную на данный момент мысль и в то же время просьбу: «Помоги мне».       Тишина бьёт по сознанию Тобио. Тёплые закатные лучи не пробиваются сквозь плотные занавески, которыми огорожены кровати, и тени от веток дерева, растущего у окна, пляшут по слегка слабо колыхаемой сквозняком ткани; медсестра нервно постукивает ручкой по столу, в ожидании действий больного ученика.       — Правда?! — Дайчи наконец разрушает это безмолвие, будучи удивлённым не менее Тобио, однако неловкость и напряжённость никуда не уходит.       — Я давно уже заметил, что между вами двумя есть какое-то странное напряжение, но не думал, что всё окажется так трагично, — Суга задумчиво вздыхает, переводит печальный взгляд с Кагеямы и на Дайчи, горько улыбается и вдруг выдаёт: — когда-то я тоже очень сильно любил, и думал, что это не может быть взаимно. Я даже успел смириться с этой мыслью, но мой возлюбленный признался мне… И сейчас я люблю его сильнее, чем тогда, когда сердце чуть ли не разрывалось от боли. Я думал, что её причиняла мне безответная любовь. Иногда я жалею, что не сделал первый шаг, но всё равно рад, что сейчас я с ним.       — Суга, ты… — Савамура моргает несколько раз, словно не веря тому, что услышал, и внезапно обнимает вице-капитана.       Кагеяма не знает как реагировать, поэтому он просто ложится обратно и поворачивается на бок, переводя своё внимание на танцующие по ткани тени ветвей. Но теперь он уверен, что точно не один такой «неправильный»… Так может, это нормально? Может быть, его любовь к парню не является чем-то плохим? Ранее он даже не догадывался о том, что кто-то ещё из клуба может быть под влиянием этих странных чувств, выходящих за рамки давно установившихся «правил» общественности.       Но Кагеяма Тобио всё ещё болен, и никуда от этого «проклятья» он не сбежит, и излечить его не сможет. Конечно, говорят, что если любовь будет взаимной, что недуг отступит, а человек сможет жить дальше, но… Тобио не верит в то, что это произойдёт. Он мог бы обратиться к врачу и настоять на хирургическом вмешательстве, но лучше он будет страдать, чем лишится любых эмоций и, как Цукишима, будет относиться к волейболу как ко «всего лишь школьному клубу».       — Извини, Кагеяма-кун, — смущённо бормочет Сугавара; Кагеяма отвечает коротким «всё нормально», но повернуться к ним не решается, однако Коши продолжает: — судя по твоей реакции — я прав, и это Хината. И, как твой семпай, я хочу дать тебе совет, который тебе точно поможет. Я знаю одну тайну, но не уверен, правильно ли я поступлю, если раскрою её тебе вот так…       — Да говорите уже, Суга-сан! — перебивает его Тобио, уставший испытывать волнение и стыд.       Сугавара, опешив, замолкает на несколько секунд, но вспоминает, что так и ведёт себя обычный Кагеяма. Коши прочищает горло, покашляв в кулак, и уверенно говорит:       — Да, сразу к сути. Кагеяма-кун, твои чувства к Хинате взаимны.