Трудный подросток

      Вы, возможно, скажете: Перси, ты должен был бороться. В жизни людей случаются и гораздо более серьёзные невзгоды, и ты мог сделать буквально что угодно, лишь бы не вестись на эти уловки. Возможно я даже с вами соглашусь, если вы останетесь при своём мнении к концу моего рассказа.       Все началось, когда мне было двенадцать лет. Я окончил шестой класс, с горем пополам, и уже по старой доброй традиции директор школы широко улыбнулся и вручил мне аттестат вместе с личным делом, ни капли не жалея, что исключил меня несколькими месяцами ранее, и лишь ждал окончания учебного года. Сегодня мне предстоял серьёзный разговор с мамой по поводу подбора нового места обучения на следующий год, но, зная свою маму, я практически не боялся этой встречи.       Пока мы сидели в автобусе, мой школьный друг Гроувер сказал, что направляется в какой-то летний лагерь где-то в окрестностях Лонг-Айленда. Посетовал, что очень хотел бы взять меня с собой, но не сможет. Он выглядел даже немного разочарованным, когда поглядывал на меня, и я, честное слово, понятия не имел, почему.              Мы познакомились с ним в мой первый день в одиннадцатой общей школе, расположившейся на Статен-Айленде. Это один из самых удалённых и малонаселённых районов Нью-Йорка, и мама надеялась, что мне там будет хорошо. Сначала она думала отправить меня в академию «Йэнси», которая предназначалась для трудных подростков, но меня приняли и в эту школу, и мама оставила меня поближе к себе. Наверное, она раз десять успела пожалеть об этом решении.       Сначала все шло неплохо. Я старался сильно не отсвечивать, чтобы снова не нажить себе врагов. Гроувера подсадили ко мне по чистой случайности, и первое время мы практически не разговаривали. Парень поглядывал на меня с настороженностью, а мне было просто неуютно. Да и опять скажу что-нибудь не то, как это часто бывает. Однако спустя неделю он поделился со мной сырной энчиладой и мы представились друг другу по-человечески.       Гроувер был славным малым. Скакал повсюду на костылях, интересовался жизнью школы, и забавно смеялся, как козёл. Спустя некоторое время он стал совсем комфортно себя чувствовать, и мы общались уже как лучшие друзья. Я знал, что это ненадолго. Если мы с кем-то совпадали чувством юмора, или просто подходили по темпераменту, нам не составляло труда сдружиться. Но стоило мне вылететь из школы, и я этих людей больше никогда не видел, так что и сейчас я не питал особых надежд.       Все шло гладко. Я общался исключительно с Гроувером, стараясь максимально изолироваться от других детей. Это был единственный выход, если я не хотел ненароком спровоцировать кого-нибудь на драку. Проблемы сами прилипали ко мне, и каждый уважающий себя хулиган желал утвердиться за мой счет, а я не мог не поставить их на место. Здесь меня до поры до времени никто не трогал, вот только я выбрал не того любителя энчилад себе в друзья — этот парень вечно попадал в неприятности, из которых я чувствовал себя обязанным его вытаскивать. То одного толкнет, то ещё чего случится, а народ в школе попался вспыльчивый. В общем, все условия для того, чтобы я попал в драку, мне были созданы.       Ближе к весне дома начались проблемы с деньгами. Мой идиотский отчим Гейб, жирный кусок тупого сала, питающийся пивом и обитающим на кухне, отчего у меня к еде теперь не было никакого интереса, нахватался долгов, как конченный. Играл, так сказать, в покер потихоньку, вроде на интерес, но проиграл. И так как он отдал все деньги, что мама откладывала на оплату квартиры, налогов, и так далее, ей пришлось пойти на вторую работу. Какой же был скандал.       Для меня это было чем-то сродни концу света. Я имею ввиду, моя мама, самая замечательная женщина на свете, никогда не повышала голос даже на такого омерзительного тюфяка как Гейб. Она старалась решить все мирным путем, договориться, возможно, думая, что так она подаёт хороший пример мне. Но в тот день у неё будто бы что-то сломалось. Она кричала на Гейба так громко, что я в тот же момент подскочил на кровати. Выслушав поток отборной брани, я сидел в своей комнате, не способный уснуть, ещё пару часов, прежде чем было пора собираться в школу.       Мама устало чмокнула меня в щеку, стоило мне усесться рядом с ней на кухне. Потом, пока я завтракал, она обняла меня и стала поглаживать по волосам. Беспокойство стало понемногу покидать меня, и еда стала будто бы немного вкуснее.       — Как дела в школе, милый? — мама провела ладонью по моей щеке. Я заметил на её пальцах пару новых мозолей. Отведя взгляд в сторону, я увидел газету с несколькими обведенными объявлениями о поиске работников.       — Я… Все хорошо. Я справляюсь, — я должен был принести ей хоть какие-то хорошие вести, и даже если она не очень поверила моему тону, у неё не было сил выпытывать из меня правду.       — Это хорошо… Как Гроувер? — мама накрутила на палец прядь из моей чёлки.       — Отлично. Объелся вчера энчиладами, рассказывал мне опять сказки про греков, — чуть улыбнулся я и взглянул на маму.       Её глаза светились добротой и любовью, и каждый раз, когда я видел её, то понимал, что мне есть для кого стараться. Моя мама бесконечно любила меня любым — и двоечником, и побитым, и выгнанным из школы, хотя и не могла скрыть своей грусти. Я знал, что она хотела для меня лучшей жизни, и знал, что с каждым годом сам делаю все возможное, чтобы меня было сложнее любить.       Я вдруг испугался, что в один день не увижу в её глазах любви. Это был абсолютно абсурдный страх, однако из-за вчерашнего скандала пошатнулось вообще все, во что я когда-то верил — если мама может кричать, то кто знает, может она сможет меня разлюбить? Я затолкал эти идиотские мысли куда подальше и улыбнулся ей. Несколько седых прядей, обрамлявших её лицо, не делали её особо старше в моих глазах. Она работала непокладая рук, и все, чем этот мудак ей отплатил — так это новыми долгами и проблемами.       — Всё в порядке? — немного робко спросил я и мама только нежно улыбнулась.       — Всё хорошо, милый. Мне пора собираться… Встретимся вечером, — она крепко обняла меня и поцеловала в лоб.       Увиделись мы, к сожалению, немного не там, где планировали.       Я уже был взят на карандаш директором за пару мелких инцидентов, когда ввязался в крупные неприятности, поэтому не было ничего удивительного, что меня исключили. Мой братан Гроувер абсолютно случайно, как мне хочется верить, подслушал разговор наших одноклассников со старшими ребятами, которые намеревались замутить небольшой способ подросткового заработка. Я такие методы не поддерживаю, но идея сама по себе гениальна: брать с обиженных на своих соседей взрослых деньги за то, что они набедокурят у них на заднем дворе. Яйцами закидают, машину поцарапают, и убегут. Так как они с другого района, и никак не связаны с этим несчастным, то потом ищи их хоть сотню лет. А заказчик пожмет плечами и скажет, что карма настигла. Я был абсолютно уверен, что эта идея не прокатит. Раз на третий-четвёртый уж точно возьмут с поличным, и их будут ждать серьёзные проблемы. Как говорится, слава богу, не меня, а потому мне было по сути плевать.       Однако Гроувер имел неосторожность разболтать этот план мне, прямо в столовой, что было примерно также надёжно, как объявить об этом по школьному радио. В общем, об этой задумке узнали все — в том числе и директор. Так что ребят, всем составом, который смогли отыскать, вызвали на серьёзную выволочку. Ну, я лично считаю, что по делу — как это ни назови, это чистой воды разбой, ещё и за деньги, ещё и несовершеннолетние, так что в лучшем случае их отчитает директор, а в худшем — поймает полиция. Но ребята так не считали.       Я наткнулся на них, когда Гроувер, окружённый этой бандой, стоял, прижавшись к шкафчикам, а они разминали кулаки. Костыли у него отобрали, и теперь он неловко переваливался с ноги на ногу. С тяжёлым сердцем я подошёл к компании и громко свистнул.       — Парни, ну чего вы пристали к инвалиду? — осуждающе протянул я, глядя на компанию. Те видимо только потому и медлили, что не знали, стоит ли связываться с калекой, а вот я мог стать им идеальной жертвой, так что они с удовольствием отвлеклись от моего друга.       — Джексон… Так разве мы виноваты, что у него такой длинный язык? — угрожающе спросил один из старших, выйдя вперёд.       — Но и он не виноват, что вы решили заделаться преступниками. Парни, вы реально легко отделались, а так сидели бы уже возможно в колонии для несовершеннолетних.       — Да что ты говоришь, — посмеялся Брюс Джонсон, и я прекрасно понимал его скептицизм. Я уже был поставлен в известность, что его папа — начальник какой-то там большой фирмы, и денег у него завались, а потому, даже если они и попали бы в беду, мистер Джонсон скорее всего просто бы заплатил за всех.       — А ты думаешь, что папочка будет тебя всю жизнь выгораживать? — съязвил я, отходя немного назад. — А вдруг у него кончатся денежки покрывать твои просеры?       — А тебе и завидно, что у меня хотя бы отец есть, — закатил глаза Брюс. — Бедный маленький Джексон.       — И вообще все было спланировано, — прошипел один из моих одноклассников. — А твой придурошный дружок нам все испортил.       — Если Гроувер может что-то испортить, то значит оно и не сильно крепким было изначально, — парировал я, отойдя ещё на шаг назад. Группа ребят пока что следовала за мной, и я метнул яростный взгляд на Ундервуда, чтобы он улепетывал отсюда к чертям собачьим, да побыстрее.       — Слушай, Перси, — произнёс главарь, Рассел Ван, выйдя вперёд, и положил руку мне на плечо. Он был на две головы выше меня, и в пару раз шире. — Не лезь. Ундервуду надо научиться манерам, и сейчас ты только зря тянешь время. Лучше подумай о себе, — он чуть наклонился ко мне, глядя прямо в глаза. — Надо оно тебе?       Я отвел глаза в сторону. Гроувер смотрел на меня умоляющими глазами, и я не понимал, что этот взгляд значил: то ли чтобы я действительно не лез за него в драку, то ли чтобы я наоборот потянул время ещё немного. Я представлял, как эти громилы бьют моего несчастного товарища, а он пытается свернуться в клубок и жалобно скулит от боли. Я знал, что могу их заболтать сейчас, и Гроувер успеет уползти, но это не выход. Им нужно выпустить пар, сейчас, иначе они найдут Гроувера на другой перемене, и хотя они и говорят, что им нужен только Ундервуд, я понимаю, что на деле плевать, кого бить. Их скорее всего уже исключили, а значит, нечего уже терять.       Я глубоко вдохнул, раздумывая, смогу ли я дать в обиду своего временного лучшего друга? Ответ был, как всегда, нет. Меня самого раздражало порой, насколько верным, как пёс, я мог становиться, и насколько ревностно защищал людей, которые что-то значили для меня. Поэтому, чтобы дать выход гневу хулиганов, и позволить Гроуверу спокойно уйти с миром, я ударил Рассела в живот, пока он так учтиво наклонился близко ко мне.       Честно говоря, мне ещё никогда не было так страшно. И дело даже не в том, что на меня были готовы наброситься несколько человек, превосходящих меня по всем физическим параметрам. Больше всего меня напугал взгляд этого парня. Буквально за секунду от снисходительной раздраженности не осталось и следа, а на смену ей пришла чистая, ничем не прикрытая ярость. Вану будто бы башню сорвало, хотя я был уверен, что ударил не то чтобы очень сильно. Теперь он смотрел на меня с такой ненавистью, что я на секунду замер, будто кролик, которого готовился проглотить лис, а потом резко развернулся и рванул по коридору, распихивая ребят. Мне всё ещё нужно было увести их от Гроувера.       Боже, всё произошло так быстро. Это как когда ты запнулся о корешок, пока бегал с ребятами в догонялки, и полетел с оврага. Мир перевернулся несколько раз, каждая секунда приносила новую вспышку боли, но от шока ты осознаешь произошедшее только после приземления. Примерно так было и здесь. Я помню, как меня ухватили за волосы и со всей силы впечатали в железные шкафчики лицом. Я почувствовал на губах солёный привкус железа, который вскоре дополнился тошнотворным привкусом крови. Затем меня развернули и впечатали в шкафчики спиной, и я снова встретился с полным ненависти взглядом Рассела.       — Позволь научу тебя, как надо, — нарочито ласково произнёс он, стоя ко мне почти нос к носу, и со всей силы врезал мне кулаком под ребра. Показалось, что мои внутренности сложились в гармошку, и желудок подступил к горлу, мешая вдохнуть.       — Ну же, ты все пропускаешь, — с лёгкой досадой в голосе произнёс парень. — Сейчас повторю попонятнее, — сердце ушло в пятки, когда я увидел, что он снова заносит руку.       Второй удар пришёлся мне прямо в живот, и мне стоило колоссальных усилий, чтобы не выблевать свой обед прямо на парня. Рассел довольно улыбнулся и отпустил мои волосы. Колени сами собой подогнулись, но он не дал мне упасть, крепко схватил меня за шею и приподнял над землёй.       — И запомни теперь раз и навсегда, — прошипел он, с удовольствием глядя на то, как я задыхаюсь. — Никогда не лезь на рожон, когда у ребят серьёзное дело, сопляк. На этот раз я тебя пожалею, но не все будут такими милыми, как я, — он крепко сжал мое горло напоследок и резко выпустил, и я грохнулся на выложенный плиткой пол. — Думаю, это ты запомнить в состоянии.       Будто бы где-то далеко я услышал смешки и удаляющиеся шаги. Я с трудом свернулся калачиком, ожидая, когда пройдёт первая волна боли. После драки какое-то время ты всегда контуженный, и внутренности будто в клубок скатываются, и дыхание перехватывает, а потом резко отпускает. Сейчас почему-то не отпускало. Создавалось ощущение, что мой живот разрезают тупым ножом, резко надавливая, когда он застревал где-то во внутренностях. Я еле сдержался, чтобы не разрыдаться, и кое-как смог сесть.       — Пе-е-ерси! — проблеял где-то совсем рядом Гроувер, и я не сдержал слабой улыбки. Даже удирать не стал, а как мог прискакал ко мне. Возможно, я его все-таки недооценивал.       — А, здорова, брат, — пробормотал я. — Как ты?       У меня в глазах двоилось, и на секунду мне показалось, что у моего друга есть маленькие рожки. Я криво усмехнулся своим мыслям и начал заваливаться на бок, но Гроувер тут же подхватил меня за плечи.       — Пе-ерси, — парень шмыгнул носом, вдруг прижав меня к себе. — И-и-идиот… Ты же самый обычный мальчик, что ты творишь?!       — А у тебя есть необычные мальчики? — пробормотал я, уткнувшись ему в плечо. Я вдохнул одной ноздрей, и снова почувствовал от него сильный запах шерсти. Он, что ли, на ферме живёт… Гроувер помолчал немного, поглаживая меня по спине и громко причитая. Потом я помню, что отстранился и успел взглянуть ему в глаза — он смотрел на меня обеспокоенно и благодарно одновременно. Живот ещё раз скрутило в бараний рог, и я, глупо собрав брови домиком, завалился на бок, теряя сознание.       Пришёл в себя я уже в больнице. Мама сидела рядом, полусонная, и поглаживала меня по волосам. Наверняка ей уже все рассказали, так что я просто подался чуть навстречу её ладони — это был верх моих возможностей. Она вздрогнула и тут же опустила глаза вниз.       — Перси, — тихо прошептала мама и наклонилась, поцеловала меня в лоб. — Как ты себя чувствуешь?       Её голос был такой мягкий и убаюкивающий, что мне захотелось уснуть обратно. Либо я просто снова терял сознание.       — Лучше всех, — пробормотал я в ответ, натянув на себя улыбку. Мама улыбнулась мне в ответ и провела по моей щеке. Каждые полминуты я почти проваливался в обморок, но заставлял себя открывать глаза обратно. Мамина тёплая рука в этом мне сильно помогала.       — Завтра поедем домой. Врач сказал, что сегодня тебе стоит остаться в больнице на ночь, милый, — она говорила тихо, стараясь, наверное, меня не тревожить, и нежно улыбалась.       Я только криво усмехнулся, рассматривая маму. Какая разница, сколько я пробуду в больнице, если она рядом со мной.

***

      Оставшийся учебный год прошёл… Гладко, скажем. Того парня исключили из школы, даже не дожидаясь его выпуска из девятого класса, так что в следующем году ему придётся поступать в него заново. Из-за того, что это я по факту начал драку, исключили и меня, но с разрешением закончить здесь шестой класс. Больше ко мне никто не лез — возможно потому что большую часть времени я был похож на только что восставшего из могилы мертвеца.       Парень несомненно знал, куда бить, но не рассчитал, насколько я младше, и, стыдно признаться, слабее. Обычные ссадины и синяки заживают на мне довольно быстро, но тут мне влетело по самое не хочу, и гематома через неделю только налилась полным цветом. Постоянно тошнило, часто кружилась голова, и от этого я слегка потерял в весе и был бледный. Гроувер пытался помочь хоть чем-то, поделиться своим обедом, или дойти со мной до дома, но я считал, что все в порядке.       Моя мама устроилась на дополнительную работу, и теперь бывала дома очень редко. Один раз в неделю у неё был полноценный выходной, в который она отсыпалась, и я не трогал её, а в остальное время мы просто не виделись. Вроде бы мы и жили вместе, но из-за физической слабости и тоски мне стала всякая хрень в голову лезть. Я знал, что мама пытается заработать деньги, чтобы успеть оплатить все счета, но я все равно начал чувствовать себя немного брошенным. Черт, да даже Гейб стал периодически уходить куда-то в свой выходной, и я искренне надеялся, что на заработки, и что скоро мама сможет снова вернуться в привычный график, а лучше взять отпуск. Мы бы съездили с ней в Монтаук на пару деньков, пожарили бы зефирки на открытом огне…       Последние дни я приходил домой к восьми вечера и сразу прошмыгивал в свою комнату. Я не хотел пересекаться с Гейбом, а мама либо спала, либо была на работе. Моё раздражение по поводу этого олуха росло в геометрической прогрессии, как говорится, к тому же дома стало пахнуть как-то… странно. Из-за маминой занятости в холодильнике практически никогда не было еды, а Гейб заказывал себе доставку пиццы, и обычно все сам и съедал. Я успевал одолжить у Гроувера яблоко, пока мы были в школе, и в целом был рад и тому. Мне не хотелось смотреть правде в глаза: моя жизнь медленно скатывалась на дно, а я улыбался и продолжал говорить, что все в порядке.              Сейчас, обнимаясь со своим аттестатом об окончании шестого класса и личным делом, я смотрел в окно и мечтал увидеть дома маму. Да, возможно нас ждёт нелёгкий разговор, но наверняка меня ещё будут готовы принять в этой дурацкой Йэнси, или как её там звать. Да, мне придётся жить прямо там, но может мне удастся отдохнуть от Вонючки Гейба.       Неожиданно Гроувер стал ко мне принюхиваться, чем не на шутку меня озадачил. Я уже было подумал, не пахнет ли от меня потом, но парнишка встряхнул своей кучерявой шевелюрой и потер нос.       — Ну что унюхал, сыщик? — смущенно пробурчал я, одернув рубашку.       — Мм… Мне кажется или… — Гроувер нервно пожевал губу, взволнованно осматривая меня. — У тебя… Гель для душа с морской солью?       — Че? — я пару секунд смотрел на него абсолютно ошеломленно, но потом, проморгавшись, постарался ответить на вопрос. — Эм, нет. Обычный… Гель. Мыло. Без особого… Ну… Запаха? Что-то неопределённое.       Я увидел, как Гроувер побледнел и крепко сжал мою ладонь. Когда я опустил взгляд, то увидел, что он вложил в неё какую-то карточку.       — Если… Вдруг нужна будет моя помощь, Перси, тут ты сможешь меня найти, — нервно тараторил мой друг, глядя на меня.       Я поднял глаза на Гроувера и непонимающе улыбнулся. О чем это он? Какая помощь мне может так сильно понадобиться? Разве что финансовая, но Гроувер при всем желании не сможет мне помочь. Однако я не стал расстраивать своего друга, и хлопнул его по спине.       — Есть ещё одна визитка? Я напишу свой адрес на память. Ну, вдруг надо будет снова за тебя подставиться.       Гроувер сказал, что никогда не забудет мой адрес, но на всякий случай визитку все-таки дал. Мы обнялись на прощание и я выскочил из автобуса. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Сердце неприятно сжалось в груди и я спрятал визитную карточку в бумажник, где покоились ещё пара баксов на карманные расходы, дисконтная карта булочной и наша с родителями старая семейная фотография.       Я медленно пошёл домой, разглядывая фото, и не сразу заметил, что глупо улыбаюсь. Мой отец, настоящий отец, был безумно красив — зеленющие хитрые глаза, тёмные взъерошенные волосы и задорная широкая улыбка. Рядом с ним стояла мама, настолько молодая и прекрасная, что мне было больно вспомнить, какой несчастной и усталой она выглядела последние несколько недель. Отец держал на руках меня — я был совсем мелкий, ну может года два, и радостно смотрел на фотографа мамиными синими глазами. Когда я подрос, в них стала изредка проглядывать зеленца, но мама говорила, что я больше «её мальчик». Меня это всегда смущало, особенно потому что в остальном я был практически копией отца. Порою я заглядывался на его сильные руки и размышлял, будут ли у меня такие же в его возрасте.       Мама всегда говорила очень хорошие вещи о папе, и я безумно жалею, что не помню его от слова совсем. Знаю то, что он был моложе мамы, и очень хотел, чтобы у него был сын. Мечтал, как будет растить его в любви и заботе. Она любила рассказывать, как он восторгался любыми моими маленькими достижениями. Смеялась, когда вспоминала как они познакомились на пляже, и он пытался впечатлить её своими выкрутасами на серфе. И неизменно становилась безумно грустной, стоило ей осознать вновь, что его нет рядом.       Я не представлял, какой сильной должна была быть их любовь, чтобы мама, каждый раз вспоминая о нем, так сильно погружалась в тяжёлые раздумья. По её словам прошло уже около десяти лет с тех пор, как он погиб, но я все ещё не могу вытянуть из неё ни слова по этому поводу, да и честно говоря, не хотел, видя её полные скорби глаза. Как бы мне ни хотелось знать о папе все, что мама могла вспомнить, я старался расспрашивать её редко.       За последние пару лет мне удалось кое-что разузнать о его гибели. Я выяснил, что мама была вместе с ним, пока он умирал. Так и не понял, правда, что именно его убило: дорожное происшествие, вор, наёмный убийца, — мама отказывалась уточнять детали инцидента. Говорила, что он был тяжело ранен в живот, и шансов выжить у него не было. Пока я пытался восстановиться после тех ударов в живот, я часто думал, что примерно то же самое чувствовал папа, когда умирал. Так что, полагаю, что-то ещё нас связывало даже после его смерти.       Как бы я хотел, чтобы с нами был мой папа, а не это отродье по имени Гейб. Хотел бы, чтобы он улыбался мне как с фотографии, только по-настоящему, попивая кофе на кухне. Я почувствовал, как веки стало припекать, и постарался отогнать эти мысли куда-нибудь подальше. Папу уже не вернуть, и нужно пытаться как-то выживать здесь и сейчас.       Даже если не сильно хочется.       Помню, дом встретил меня могильной тишиной. В гостиной молчал телевизор, никто не шуршал на кухне, не кряхтел в спальне. На секунду мне показалось это странным, но потом я постарался успокоить себя, что я просто устал, и не слышу тихого сопения мамы из спальни. Зайдя на кухню я увидел Гейба, жутко мрачного и какого-то озлобленного. Он поднял на меня свои чёрные глаза-бусинки и встал из-за стола.       В этот момент мне стало плохо. Тревога, которую я только успел запихнуть в дальний уголок сознания, тут же вытеснила все здравые мысли.       — Ну что, сосунок, — пробурчал Гейб и засунул руки в карманы. — Опаздываем?       — Автобуса долго не было, — фыркнул я и скрестил руки на груди. — Где мама?       — Сразу к делу, — пробормотал Гейб и подошёл ко мне ближе. В нос тут же ударил кошмарный перегар вперемешку с мускусом, и по некрепкой походке было понятно, что он пьян.       Внутри меня будто скрутилась пружина, и я настороженно смотрел за движениями мужчины.       — Вот какое дело… — мокро прокашлявшись продолжил Гейб. — Довёл ты мамку… В общем, легла в больничку несчастная Салли. Нужно дорогое лечение и стационар, да. — он потер жирными от пиццы пальцами подбородок, оставляя на коже сальные следы.       — Мама… Что? — у меня так сильно разболелась голова, что я слабо соображал.       — Салли, мамка твоя, в больнице, тупица, — раздражённо повторил Гейб и подошёл ближе. Я инстинктивно отошёл назад и уткнулся спиной в стену. — И денег на её содержание нет.       — Нечего было их проигрывать, — рассерженно выпалил я, и Ульяно смерил меня взглядом, полным ненависти.       — Закрой пасть, щенок, — рыкнул Гейб. Он очень не любил, когда его игроманию кто-то обсуждал, а сейчас он и без того был не в духе. — Будешь много выступать, пойдёшь у меня на трассу, сученыш. Значит так. Есть у моего друга один канал, будем зарабатывать на жизнь и лечение твоей мамке. Счёт оплаты, к сожалению, оформили на меня, и отвертеться так легко не удастся.       — С чего ты решил, что я соглашусь на этот ваш канал заработка? — я был абсолютно уверен, что это было что-то незаконное, и даже под дулом пистолета не стал бы такое продавать.       — Слушай сюда, шавка, — Гейб подошёл ближе и взял меня за челюсть, задирая голову вверх. — Мамаша твоя хотела сдать тебя в детдом, но потом поняла, что потом хер тебя найдёт, и оставила мне под опеку. А потому завалил рот и делаешь то, что я говорю.       — Мне ничего не стоит сбежать, — пробормотал я, насколько это было возможно с крепко сжатой челюстью.       — Так и твоей мамке ничего не стоит сдохнуть без лечения, — хмыкнул Гейб, глядя на меня. — Ты нужен мне для этой схемы заработка, идиот. Иначе бы я сам выкинул тебя к чёртовой матери на улицу. Однако без тебя никаких денег, а никаких денег — никакой мамочки, пупсик.       — Если это незаконно…       — То ты, сукин сын, будешь молчать, — разъяренно рыкнул Гейб, крепче стиснув в руке моё лицо.       Я стоял, усталый и ошарашенный, и пялился на багровое от гнева лицо Гейба, пытаясь осознать происходящее. Этот ублюдок пытается втянуть меня во что-то очень незаконное, при этом шантажируя меня моей же мамой. Либо у этого урода нет никакой совести, либо… Либо с мамой и правда случилось что-то ужасное.       Я не переживу, если она умрет.       — Что с ней?       — Сердце. Я не разбираюсь в этой всей ерунде, так что это единственное, что я понял из болтовни врача, — проворчал Гейб и мне безумно захотелось вмазать ему по роже. Гнев, обида и страх нарастали во мне, и я еле сдерживался, чтобы не выпустить эти эмоции наружу.       — И дальше что?       — Операция. Реабилитация. Какой-то там пансионат. Мне выставили счёт, малявка, и ничего не спросили, — он ухватил меня за чёлку и оттянул голову назад, прижимая к стене. Вдруг вспомнился недавний инцидент, и я не сдержался и оттолкнул руку Гейба от себя. Вонь стояла невыносимая, и одна мысль о том, что мы теперь с ним останемся один на один разрывала мне сердце.       Меня резко ударили по лицу и снова схватили за челюсть. Я так обалдел, что только испуганно пялился в разъяренные глаза Ульяно.       — Итак, повторяю для тупорылых, — отчеканил мужчина, впечатав меня в стену. — Ты — слушаешься меня, ведёшь себя хорошо и выполняешь мои приказы, а я отчисляю деньги на вот это вот все для Салли. Усек? И только попробуй повыпендриваться, ублюдок, быстро вылетишь. Да так далеко, что мать родная не найдёт. Если вообще выживет, — свободную руку он положил мне на живот, заставив тут же напрячься, и стал медленно давить все сильнее прямо на гематому. — И только, паскуда, попробуй меня сдать, или вякнуть мимо кассы. Маленький синячок покажется тебе комариным укусом, — он убрал руку, но тут же ощутимо ударил в то же место, заставив меня простонать от боли сквозь стиснутые зубы. — Пошёл нахер в свою комнату. Завтра все объясню, — он отпустил моё лицо, ухватил меня за плечо и выпихнул из кухни, и я чисто на автомате добрел до своей двери.

***

      Мне было так хреново, что я не мог выцепить из буйного потока мыслей ничего определённого. Я только и успел запереть дверь свой комнаты, прежде чем осел на пол, содрогаясь в беззвучных рыданиях.       Нет, парень, это уже слишком для меня.       Я не знаю, сколько я просидел на полу, ошарашенно глядя в никуда и пытаясь собрать себя по кусочкам. Части не совпадали, все разваливалось обратно, а жизнь, казалось, пришла в тупик. Я практически принял решение сбежать, когда вспомнил его слова о том, что без меня этих денег ему не достать.       Мама может остаться без подобающего лечения и умереть. От осознания этого у меня перехватило дыхание, а перед глазами стало темно. Умереть. Умереть это навсегда. Я нащупал бумажник в кармане и вытянул его, дрожащими руками вытягивая фотографию. По щекам снова заструились слёзы, прожигая мне сердце стыдом, но я просто не мог остановиться.       Папа улыбался мне с фотографии, как бы говоря, что рассчитывает на меня. Что он мог позволить себе умереть только зная, что однажды я обязательно сделаю все, чтобы защитить нашу любимую маму. Мне подумалось, что если мама так сильно любила его, то, пожалуй, папа любил её не меньше. Я громко всхлипнул, вытирая рукавом рубашки слезы и сопли, пытаясь взять себя в руки. Папы больше нет с нами, и маму никто не спасёт, кроме меня. Робкая мысль о том, что это мы с Гейбом виноваты в её болезни, выбила напрочь почву у меня под ногами.       В этом была логика. Мама работала на износ, чтобы оплатить все счета, к которому добавился и мой больничный чек. Мне безумно захотелось ударить себя в живот, но я сдержался. Ничем это уж точно маме сейчас не поможет. Я извинюсь перед ней когда она придёт в норму и будет снова счастлива и здорова. А пока что мне нужно, чтобы этот урод оплатил маме лечение. А для этого… Видимо, мне придётся сдаться.       Я устало простонал, засунул фотографию в нагрудный карман своей рубашки и скинул с ног кеды. Голова просто разрывалась от боли, нос заложило, а лицо полыхало огнём. Я неловко встал, пошатываясь, и, добредя до кровати, шлепнулся лицом в подушку. Теперь Перси Джексон сам по себе. Меня никто не спасёт, если что-то будет не так, никто не выручит и не пожалеет. Значит надо брать себя за шкирку и тащить, пытаясь вырваться из того дерьма, в которое меня буквально засосало в считанные секунды. Думая об этом, я вырубился, найдя смутный покой в абсолютной тьме, не увидев ни одного даже маленького сна.

***

      — Лодырь, вставай, — грохнуло где-то у меня над головой, и в меня практически тут же прилетело чем-то непонятным. Привстав с кровати, я понял, что на мне лежит большая тяжёлая куртка, в которой я всегда выезжал по поручениям Гейба. Не стоило большого труда догадаться, что именно от меня требовалось сейчас.       — Мм… Я только уснул, — недовольно пробубнил я, сев на кровати, пытаясь отойти от тяжелого сна. Вонючка нетерпеливо скрестил руки на груди и сверлил меня взглядом.       — Джош написал, что у него новая поставка приехала раньше, и если мы заберём её сейчас, то он сделает скидку.       — Отлично… Езжай, — сонно пробормотал я, потирая лицо ладонями.       — Давай, натягивай трусы и пошёл, — рявкнул Гейб и в развалочку пошёл из комнаты. — И пиво мне не забудь взять.       Я плюнул ему вслед, но он сделал вид, что ничего не заметил. Впрочем, мне же лучше, на одну выволочку меньше. Я устало свесил ноги с кровати и какое-то время пялился на свои полосатые носки. Голова болела, но она почти никогда и не проходила, ноги постоянно гудели, а совесть мучила. Сколько бы раз я не размышлял о том, что мог бы сделать по-другому, никаких реалистичных вариантов на ум мне не приходило. Наверное, учителя были правы, и я действительно не далёкого ума. Сомнений в этом у меня было все меньше.              Как я и думал, заработок, который нашёл Гейб, был от начала до конца незаконный. Видит Бог, я противился как мог, предлагал пойти раздавать листовки сутками напролёт, а потом идти ухаживать за собаками, но Ульяно говорил, что с этого денег будет слишком мало, и постоянно, постоянно давил на меня мамой. Я старался как мог не думать о ней каждую секунду, но этот ублюдок раз за разом бил по самому больному и не промахивался. Потом, когда я слегка сник, ожидая уже самого худшего расклада, он сказал, что я буду всего лишь курьером. Мне надо будет просто взять у него деньги и отнести одному дяде, и забрать у него посылочку, а он уже выручит за нее деньги гораздо большие. Просто? Проще не придумаешь. И поняв, что Гейб от меня не отстанет, мама в лучшем случае в больнице под присмотром врачей, а я в шаге от бродяжничества и детского дома, с тяжёлым сердцем, я согласился отнести эти деньги. Сначала мне думалось, что он будет заниматься перепродажей краденной техники — это первое, что пришло мне на ум. Я имею ввиду, он же работал в магазине электроники, какие у него ещё могут быть знакомые с источником заработка? Наверное из той же сферы.       Джош, как сказал Гейб, раздавал посылочки где-то в промзоне, и я потратил пару часов, наворачивая круги в поисках нужного мне контейнера. Ульяно сказал, что лучше всего идти вечером, чтобы меня никто не ограбил потом, и хоть мне показалось, что логика его мира работает через одно место, я промолчал. А теперь из-за его гениальных идей я шатался по какому-то мутному райончику в глубоких сумерках. Я уже подумал, что этот Джош надурил недотепу Гейба и хотел пойти домой, когда увидел в проёме одного из контейнеров высокого жилистого парня с сигаретой в руках.       — Далеко, мальчик? — хмыкнул он, выпуская изо рта струйку дыма.       — Я ищу Джоша, — робко ответил я, с опаской оглядывая мужчину. — От Гейба.       — Вот оно что, — хмыкнул парень и его губы растянулись в неприятной ухмылке. — Джош это я. Подойди.       Я осторожно подошёл к так называемому Джошу и встал на безопасном расстоянии. Тот, посмеиваясь, обхватил меня за плечи и потряс так, что у меня голова кругом пошла.       — Не ссы, пацан. Ты слишком мелкий, так что можешь не бояться.       Для чего я был слишком мелкий я, честное слово, понятия не имел. Всё, что приходило мне в голову сводилось к тюремным срокам за кражу, например, если кто-то узнает, что телефон украденный, и что это мы его сбыли, а я взял его где-то на промзоне. Из-за моего пестрого личного дела вполне могло показаться реалистичным, что я скатился до такого.       — Ладно, не буду тебя пока звать внутрь, — Джош странно погладил меня по спине и подмигнул. — Сейчас принесу коробочку, а ты доставай денежки.       Коробочки, денежки. Уменьшительно-ласкательные словечки от взрослых прикуривающих людей в промзоне не вселяли в меня никакого доверия. Вскоре Джош вернулся, насвистывая какой-то шлягер двухлетней давности, и улыбался мне неестественно белыми зубами. Обмен произошёл быстро, и парень, посмеявшись, нахлобучил мне на голову свою засаленную кепку.       — Добро пожаловать, малыш. Счастливого пути, — Джош похлопал меня по плечу и скрылся в контейнере. Мне ничего не оставалось кроме как развернуться и побрести прочь с промзоны, прижимая к груди коробку, обклеенную какими-то забавными наклейками.       Вот какой черт меня дернул глянуть на содержимое? Я мог спокойно себе донести её до Гейба и спать крепким сном, не думая о всех кошмарах, что могут подстерегать меня отныне за каждым углом. Однако мне показалось, что для моей теории с телефонами коробка слишком маленькая и лёгкая, и я с тяжелым сердцем подцепил одну наклейку, которая скрепляла лопасти короба.       Увидев много маленьких пакетиков, я сразу же догадался, что именно несу. Я встал как вкопанный посреди дороги и пялился перед собой, на ощупь закрывая коробку обратно и приглаживая наклейку. Из всех возможных вариантов заработка он пришёл только к этому? Мои щеки горели, а сердце колотилось как бешеное. Кепка показалась мне настолько просаленной, что жир будто бы закапал мне на лицо. Меня передернуло, и я хотел сорвать с себя идиотский кепарик с эмблемой бейсбольного клуба «Янкиз», но мои руки будто бы приклеились к коробке. Я невольно вцепился в неё и отпустить уже не мог.       В моих руках покоилась пара сотен пакетиков с расфасованными наркотиками. И, насколько я знаю по фильмам и сериалам, это буквально целое состояние. А ещё по ним же я знаю, в насколько серьёзное дерьмо я влип. Выругавшись так, как не ругался ещё никогда в жизни, я рванул с промзоны, по дороге запихивая коробочку в рюкзак. Солнце совсем село, и теперь я бежал по освещенным тусклыми фонарями улицам, и молился Господу, чтобы меня не остановила полиция или хулиганы. Не знаю, кого боялся больше. Параллельно со страхом во мне начинала закипать злоба. Отнесешь денежку, получишь посылочку… Он обвел меня вокруг пальца, дёрнул меня за руку прямо в бездну, следом за собой. И, самое обидное, я повёлся, повёлся как придурок. Я твёрдо решил, что отказываюсь от этой затеи и если он будет мне снова угрожать, то обращусь в полицию.       Я с грохотом ввалился в квартиру, разгоряченный и готовый высказать этому ублюдку абсолютно все, что я думаю о нем как о человеке. Лицо горело, руки тряслись, но я был уверен, что в этот раз я уж точно смогу постоять за себя. Второй раз ему меня не задавить. Я найду другой способ помочь маме, не продавая свою совесть.       — Парень, ты обалдел дверьми хлопать? — рявкнул Гейб с кухни, но мне было уже абсолютно плевать.       — Что ты удумал?! — воскликнул я, зайдя на кухню и тут же закашлялся. Он раскурил сигарету прямо в доме, и теперь в воздухе клубились облака едкого дыма.       — А что я удумал? — хмыкнул Гейб, глядя на меня исподлобья.       — Я знаю что в коробке, — выпалил я и выдернул посылку из рюкзака, швырнул её на стол. — И я отказываюсь принимать в этом хоть какое-то участие!       — Да что ты говоришь? — практически промурлыкал Гейб, придержав коробку ладонью, чтобы она не свалилась со стола. — Тогда ты знаешь, что кидаться ей не стоит.       — Гейб, это серьёзно! Я не собираюсь об этом молчать! — продолжил я, заметив, что мои слова нисколько его не волнуют.       Будто бы он только и ждал, когда же я это скажу.       — Вот как… И кому же ты пойдёшь говорить? — он говорил так уверенно, что я не узнавал в нем прежнего Гейба. Будто бы он пересмотрелся мотивационных вебинаров и чересчур уверовал в себя.       — В полицию.       — Да что ты говоришь, — снова сказал он, посмеиваясь. Он встал со своего стула, и я невольно дернулся, но заставил себя оставаться на своём месте. Гейб подошёл ко мне и закинул руку мне на плечи, прижимая к своей сальной потной груди, и я упёрся в него ладонями, чтобы сохранить хоть какую-то дистанцию. Мужчина стянул с моей головы кепку и нацепил её на меня козырьком назад, всё ещё тихо посмеиваясь.       — Послушай, мальчик мой, — сказал он, встряхивая меня за плечи. Я сильно напрягся, следя за каждым его движением, и будто бы каждая клетка в моем теле разрывалась от гнева и страха. Гейб ухватил меня за подбородок и приподнял моё лицо, чтобы я смотрел прямо на него.       — Мы это уже обсуждали, но так как ты не понял… Я объясню по-другому, — Гейб повел меня из кухни, и я оцепенел настолько, что даже не мог сопротивляться. — Я не могу запретить тебе обратиться в полицию, безусловно, это личное право каждого гражданина Соединённых Штатов, даже я бы сказал, гражданский долг, — он привёл меня в спальню, и я непонимающе покосился на него. — Но, мальчик мой, давай посмотрим в лицо фактам, — он отпустил меня, но тут же схватил за запястья, подняв руки на уровне моего лица. — Вот эти руки, без перчаток, без какой-либо защиты, брали конвертик с деньгами, который я запечатывал в перчатках, — он провел большим пальцем по основанию моей ладони, и внутри меня все сжалось от омерзения. От Гейба кошмарно пасло перегаром и сигарами, кисло воняло потом. — Этими пальцами ты брал коробку с товаром, мальчик мой. Все улики, в случае, если ты пойдёшь меня сдавать, будут указывать на тебя же.       — Я им расскажу все с самого начала, — прошипел я, с ненавистью глядя на Гейба.       — И они правильно решат, что трудный подросток, не подружившись со своим отчимом, на самом деле решил подставить его, воспользовавшись связями своих друзей хулиганов.       — Да черта с два, — разозленно произнёс я, чувствуя, как в животе нарастала паника. — Они поверят мне.       — С чего это? — Гейб мерзко ухмыльнулся, и эта ухмылка медленно превращалась в хищный оскал. — А кто тебя защищать-то будет? Может быть, папочка?       Во мне взорвался целый вулкан ярости, а потом сердце резко ушло в пятки, и я почувствовал, как похолодели кончики пальцев. На меня накатило оцепенение. Я пялился на жирного ублюдка, и с трудом связывал свои же мысли, пока тот с удовольствием рассматривал моё растерянное лицо и крепко сжимал запястья. Мне показалось, что небо упало на землю, и меня смяло в гармошку. Я изо всех сил подавлял дрожь в коленях, насколько это было возможно. Меня трясло от осознания, что этот жирный тупой свинтус, возможно, прав. Я действительно не подумал и не надел перчатки, не подумал перед тем, как согласиться на всю эту авантюру, поддавшись вчера на уговоры. И если я сейчас пойду в полицию, и меня посадят вместе с Гейбом, или без, то скорее всего моя мама умрет из-за неоплаченной медицинской помощи.       И защитить меня было некому.       Я смотрел на Гейба широко раскрытыми глазами, когда он медленно отпустил одну мою руку и провел ладонью по моей щеке, вытирая что-то мокрое.       — Ну, ну. Не расстраивайся. Если будешь меня слушаться, я не буду тебя обижать. Будешь хорошо работать, и я буду давать тебе на карманные расходы много денег.       Я не сразу заметил, что по моему лицу льются слезы. Контролировать их я не мог, так что просто стоял, тупо вытаращившись на Гейба.       — Видишь, ты молодец, — продолжил говорить Гейб, отпуская и вторую мою руку, заметив, что драться я не рвусь. Я стоял, как в ледяную воду опущенный, не способный даже пары слов связать. — Не выкинул посылочку, даже зная, что внутри. Не побежал в полицию, плакаться дядечке в форме, как последняя девчонка. Поступил как мужчина, выполнил уговор. Значит, из тебя ещё можно воспитать нормального человека, — он усадил меня на кровать и мерзко улыбнулся, отчего меня всего передернуло. — Только сопли подотри. Это не по-мужски. Мама тебя, конечно, сильно разбаловала, но это поправимо.       Он отошёл к шкафу с одеждой, пока я бочком отодвигался подальше, намереваясь по тихому уйти в свою комнату. Мне было очень страшно и мерзко, как от Гейба, так и от самого себя. Вдруг мужчина повернулся ко мне лицом, и в руках у него покоился кожаный ремень с тяжёлой пряжкой, покачивавшейся из стороны в сторону.       — Если будешь плохо себя вести — будешь беседовать с ним, — он качнул ремнем. — Если будешь хамить, будешь оставаться без еды. Будешь плакать, скулить, гундеть и стенать, как девчонка, — он грозно посмотрел на меня, заставив отодвинуться ещё чуть дальше. — Тогда мне придётся выбить из тебя всю эту дурь, малец. И поверь мне, тебе не понравится.       Я не понимал, что плохого в том, чтобы быть девочкой, но судя по его интонации, он имел ввиду что-то очень нехорошее, и скорее всего с самими девочками имевшее мало общего. Голова резко закружилась и перед глазами заплясали чёрные точки. Меня колотило, как в лихорадке, и я смотрел в рот Гейба, разглядывая почерневшие кривые зубы, ожидая, чего такого он ещё скажет, отчего меня точно вывернет наизнанку.       — На первый раз я тебя прощаю. Шок, все такое, наверняка тебе и самому будет стыдно за свои слезы чуть позже. Но впредь постарайся следить за своим поведением, если не хочешь меня злить. Я старше и сильнее, Перси, — Гейб с таким отвращением произнёс моё имя, что я даже не сразу понял, что он его назвал. — Надеюсь, что тебе не все мозги отбили, и ты меня понял. Пошёл нахрен отсюда, — он махнул ремнем в сторону двери, и я, шатаясь, юркнул в свою комнату.       Помню, что я кое-как улегся в кровать, закутавшись по голову в одеяло, а дальше сплошная темнота.

***

      Я устало простонал, крепко стиснув в объятиях куртку. Её папа когда-то отдал моей маме, а она подарила её мне. Говорила, что это мне будет на вырост. Однако чтобы хоть как-то оставаться привязанным хоть к чему-то что я любил, я стал носить её уже сейчас. Конечно, она мгновенно провоняла сигаретным дымом, была мне просто огромной и висела мешком, менее дорогой она мне от этого быть не стала. Иногда мне казалось, что от куртки веет чем-то морским, и мне нравилось думать, что так пах отец.       Джош. Славный малый. Честно, я бы хотел винить заодно и его во всех своих напастях, но он так славно себя вёл со мной, что я просто не мог ненавидеть этого парня. Я не знал, настоящее ли это имя, или псевдоним, не знал, можно ли ему доверять, но он давал мне что-нибудь перекусить, если попадалось под руку, и честно говоря, это было лучшее, что для меня кто-либо делал за последние пару недель.       Несмотря на то, что разговор той ночью навсегда врезался в мою память, к тому же частенько заглядывая в мои кошмары, мой нрав это не сгладило. Проснувшись следующим утром, я понял, что шок спал, и вместо него пришла пустота, и с каждым днем её во мне было все больше. Я ощетинился и постоянно, постоянно хамил. Так что Гейб, поняв, что это условие все равно не работает, вообще перестал брать домой еду, и ел где-то в кафе, оставляя мне абсолютно пустой холодильник с парой пакетов кетчупа. Ну, если меня совсем скручивало от голода, я ел и кетчуп, но потом меня тошнило им же. Так что по большей части я жил за счёт подачек Джоша, и невольно стал охотнее ходить за поставками.       У Гейба, как оказалось, весьма размытое понятие «плохого поведения», и по большей части я плохо себя вёл именно когда он сам был не в настроении, даже если я особо не выходил в тот день из комнаты. Драться в ответ было бессмысленно, хотя один раз я инстинктивно вмазал ему в нос, за что он тем же ремнем поддушивал меня где-то полчаса, параллельно читая пьяные нотации, и в какой-то момент я так устал от головокружения, его вони и боли в шее, что мысленно взмолился, чтобы он меня наконец придушил. Но все обошлось без жертв, он потом даже пробурчал что-то типа извинений, увидев яркие кровоподтеки на шее.       Он не разрешил мне навестить маму. По его словам, у неё очень тяжелое состояние, и ей вообще нельзя ни капельки волноваться, а я для неё один сплошной повод для волнения. Я пытался найти в его комнате какие-нибудь документы об оплате из больницы, и был к сожалению пойман им же с поличным. Ульяно наорал на меня и ударил палкой, которой собирают в одну кучку ставки в покере — он услышал шорохи в комнате, пока играл с «парнями» на кухне, и вышел прямо с ней в руках. Потом Гейб показал мне на телефоне фотографию моей мамы, и каждый раз вспоминая её, у меня сжимается сердце. Она лежала на больничной койке, обвешанная какими-то проводами, и слабо улыбалась. Гейб сказал, что попросил её улыбнуться для фото специально для меня. Честно говоря, в тот момент я сник окончательно, поверив в историю с больничным счётом.       Страшно сказать, но я привык довольно быстро. Привык, что моё наказание это скорее лотерея, и от этого очень быстро перестал вести себя так, как этого хотел Гейб, если вообще когда-либо себя так вёл. Привык к постоянной боли в голове и желудке, к голоду и некоторой слабости. Сходив на пару вылазок, я привык, что теперь ничто не сможет оправдать меня в суде, если я решусь обратиться в полицию, так что периодически стал воровать еду в магазинах. Какая разница. Я просто хотел есть, к тому же я не брал много, и надеялся, что продавцы не сильно страдают от моего разбоя.       Жизнь постепенно ползла дальше, и я с трудом представлял себе, чем ошарашит меня завтрашний день, и только лишь надеялся, что однажды я снова увижу маму, здоровой и отдохнувшей. Крепко обниму её и… И дальше мы что-нибудь обязательно придумаем.       Я взглянул на семейную фотографию, вытянув её из нагрудного кармана куртки, и грустно улыбнулся. Завтра мой тринадцатый день рождения, и я невольно гадал, что мне принесёт это несчастное число.