Трудный подросток

      Первое время я был вынужден оставаться в постели круглые сутки, со вставленными в мой нос кислородными трубками. На коже не было ожогов — пожар так и не успел добраться до моего укрытия, но зато всё тело болело от синяков, оставленных обломками потолка и бешеной эмпусой, и это даже не говоря о сломанной ноге и поражению лёгких от едкого дыма и углекислого газа. Позже Аннабет сказала мне, что Чарли привозил в дом какого-то их знакомого лекаря, и именно он, пока я спал, собрал мою голень воедино и загипсовал её. К сожалению, я не смог его отблагодарить за работу, так как он сразу куда-то уехал, так что я просто пожелал ему мысленно всех благ и крепкого здоровья. После его процедуры нога по крайней мере не болела при любом движении, и теперь я хотя бы мог спать, не мучаясь от боли, не заглушаемой никакими таблетками.       Рядом со мной почти что всегда кто-то был. Малкольм даже вслух читал мне книжку, раз уж от головной боли мне было тяжело на чем-то концентрироваться, Тесей в основном включал какие-нибудь видео, а Аннабет рассказывала мне про поиск, и её рассказов я ждал больше всего. Не то чтобы мне не нравилось, как Малли читал, или очередной летсплей, выбранный Тесеем, меня не веселил… То, что рассказывала Аннабет, было напрямую связано с той дикой реальностью, с которой мне ещё предстоит до конца смириться.       Как оказалось, они столкнулись с так называемыми селекционерами — это полукровки, отрекшиеся от богов, и занявшиеся разведением и скрещиванием монстров. Им даже удалось заманить к себе в команду непризнанного в лагере ребёнка Ехидны — ведь все считали, что эта богиня порождает исключительно чудовищ, однако с его талантами он очень пригодился в выведении новых пород. Аннабет одновременно с ужасом и восторгом описывала дитя циклопа и минотавра, что для меня звучало как самый страшный сон, а потом рассказала про адскую гончую, скрещенную с мантикорой, и тут я вообще потерял суть их биологии.       Аннабет была очень обеспокоена их находкой, впрочем, как и я.       — Но разве это… Типа… Не против этих ваших законов? — я не хотел беспокоить Аннабет ещё больше, но любопытство было сильнее. — Герои, по твоим словам, из века в век сражались с одними и теми же тварями, а тут…       — Это… Беспрецедентный случай, — немного помолчав ответила Аннабет, да так мрачно, будто зачитала нам всем смертный приговор. — Я не знаю, как мы будем… Бороться с этим. У них целый штат, лаборатория, и после нас они наверняка просто переедут и продолжат свою работу. Нам удалось уничтожить несколько экземпляров, но пришлось бежать, и… И Пайпер пострадала.       — Ну послушай, — я попытался подбодрить Аннабет и сел повыше, чтобы быть с ней лицом к лицу. — Наверняка руно помогало им в работе, и без него…       — Они найдут способ, — девушка слабо покачала головой, глядя на свои колени. — Понимаешь… У героев есть принципы. Мы знаем, куда можно лезть, а куда нельзя, и даже если ты отрёкся от… Своего наследия, то тебе сложно отказаться от принципов. Но…       — Но?       — Со смертными другая история, — вздохнула Аннабет. — Они многому не придают значения, а потому в таких вопросах смелее и… Находчивее. Полукровка никогда бы не додумался запирать чудовищ в клетки и разводить их, скрещивая так, как ему вздумается.       — Значит, в их команде есть обычные люди? — предположил я, и Аннабет кивнула.       — Многие отступники включили в свои ряды непризнанных полубогов, наследников и людей, которые видят через Туман. Насколько нам известно, в качестве исполнителей они нанимают и обычных людей, которые не видят чудовищ, а просто выполняют свою работу за деньги. И плевать, что за работа.       — Ну… Я очень хочу сказать, что златокровки несут ответственность за это, — несмело произнёс я, и подруга тяжело вздохнула.       — Это… Можно сказать, целиком и полностью их вина, — немного помолчав ответила Аннабет. — Но это наша проблема, а не их. Если богов свергнут, то воцарится хаос.       — А других богов, что ли, не существует? — я чуть наклонил голову на бок. — Ну там… В мире столько народов и языческих верований, неужели только у греков куча власти?       — Если… Другие боги и существуют, то отдельно от нашей… Если хочешь, общины, — пожала плечами девочка. — И если греческие боги падут, то баланс как таковой будет нарушен, и тогда пострадают все.       Я пожал плечами. В смысле, я понимаю, о чем говорит Аннабет, но если бы эти ребята хоть немного шевелили своими задницами время от времени, то они сами были бы в большей безопасности, чем сейчас, а разбираться с этим дерьмом снова их детям, в независимости от того, уважают они своих божественных стариков, или нет. И я чувствую обязанность помочь моим друзьям — ведь если этих самых богов не станет, то мне даже страшно представить, что случится с их детьми. И вряд ли мир схлопнется от гибели греческих богов, но монстры, наверняка, заполонят улицы городов, и вообще всё будет выглядеть как конец света, и всё вот в таком духе, а я не подписывался на такой движ.       — Зато мы теперь на равных, — ухмыльнулся я, глядя на Аннабет. — Я без понятия, как правильно побеждать монстров, а теперь и вы все тоже.       Аннабет хмыкнула, глядя на меня и приподняв одну бровь.       — Рада, что ты во всем видишь плюсы, Джексон, — она вздохнула, скользнув взглядом по моей щеке, на которой всё ещё красовались красные отметины от убийственного маникюра Келли. — Так что, говоришь, тебе сказала эмпуса?       — Что мой батя замочил кучу чудищ за свою жизнь, и что она думала через меня отомстить ему, — вкратце пересказал речь Келли я, поправив свой плед.       — Что ж, многие полукровки того времени активно сражались с монстрами, — немного помолчав ответила Аннабет. — Это не очень-то помогло.       Я задумчиво кивнул, пытаясь выглядеть безучастно — я ведь всё-таки усиленно строил из себя идиота, который вообще без понятия, кто мой батя и каким он боком вообще связан со всей этой мутью… Кажется, мой задумчивый взгляд на что-то натолкнул Аннабет.       — Подожди, — девочка помотала головой. — Сколько, ещё раз, тебе было, когда он умер?       — Три года, — медленно проговорил я, понимая, что она начинает догадываться. Эта девчонка каким-то образом делает именно то, о чем я мысленно прошу её не делать. Как это происходит?       — Ты помнишь о нём что-то?       — Немного.       — А имя его ты знаешь? — чуть нахмурившись спросила Аннабет. Наверняка она сейчас думает, что если бы я знал его имя, то конечно бы сказал, я же хочу, чтобы мы поняли, кто он такой, и кто я такой, и что нас может ждать…       — Знаю.       Как только я произнёс это, Аннабет от души вмазала мне в плечо, глядя мне в глаза очень озлобленно, открывая и закрывая рот, пытаясь понять, какие именно нежные слова у неё для меня есть.       — Я думал, что тебе прикольно играть в детектива.       — Персей! Ты невыносим! — она схватила подушку, но припомнив, что у меня сломано ребро, не стала драться. — Боги милостивые, ты серьёзно?! Мы всё это время ломаем голову над тем, кто это мог быть, а ты молчишь и… Ты издеваешься?       — Ну меня никто не спросил, знаю ли я, кто он такой, — стыдливо пробормотал я, рассматривая несуществующий узор на стенах.       — Перси, ты… — девчонка ударила себя по лбу, рассерженно что-то бормоча под нос.       — Ну ладно тебе, — я слабо улыбнулся и ткнул ей пальцем в плечо. — Аннабет, не обижайся. Давай я просто скажу как его зовут, и…       — А знаешь что? — Аннабет взглянула на меня уже с вызовом. — А не надо. Мне твои подсказки не нужны. Я все равно уже сама догадалась, кто он.       — Да? — я чуть ухмыльнулся. — Тогда чего ты так злишься?       — Я… — Аннабет прикусила губу, глядя на меня. — Ну, вернее, у меня есть предположение, которое надо бы… Отмести. Я назову его имя, ты скажешь, что это не он, и я буду догадываться дальше. Окей?       — Окей, — меня слегка забавила её игра, но одновременно и настораживала.       — Талай Джонсон.       В комнате повисло молчание, во время которого Аннабет буквально пожирала меня взглядом.       — Ну? Скажи что-нибудь?       — Ты же сказала говорить, если это не он, — я пожал плечами. — В таком случае я промолчу.       — О боги, — простонала девушка, опустив лицо в ладони.       — Что? — я неловко улыбнулся, глядя на Аннабет.       — Скажи, что ты шутишь.       — У нас даже совместная фотография есть, если ты не веришь.       Аннабет убрала руки от лица, теперь закрывая ими лишь рот, и внимательно смотрела на меня. Её серые глаза блестели, брови были сведены к переносице, и она разглядывала мои глаза, будто бы разыскивая там ответы. Пара прядей выбились из её маленького пучка на макушке, и теперь падали на лицо.       — Я верю, — пробормотала Аннабет, всё ещё глядя на меня.       — Эй… — от её пристального взгляда уже становилось неуютно, и я слегка поёжился. — Ну… И что с того? Мы же… Все равно останемся друзьями, да? — неуверенно уточнил я, и девушка встрепенулась.       — Что? — переспросила она, но, тряхнув головой, улыбнулась. — Конечно останемся, — Аннабет потянула меня за здоровую щеку, чуть ухмыляясь. — Рыбьи мозги.       — Эй! С чего это рыбьи мозги? — возмутился я, глядя на девчонку.       — Это ты в деда, — хмыкнула Аннабет, глядя на меня.       — Ты знаешь, кто был божественным родителем моего отца? — удивился я.       — Да. И… Это тревожный знак, Перси. Нужно быть на чеку, — со знанием дела поведала мне Аннабет и поправила пластырь, прикрепляющий к моей щеке кислородную трубку. — Впрочем, ты и так отлично наживаешь проблемы на свою голову.       — Очень смешно.       — А вода тебя разве не лечит? — удивлённо спросила Аннабет, глядя на меня.       — А она… Типа… Должна? — немного растерянно спросил я. — В смысле, царапины проходят обычно, да…       — Тогда может тебя просто свозить к побережью, чем мучаться с этим, — она обвела рукой кислородный баллон, и я пожал плечами.       — Не знаю… У Чарли куча работы, да и у Силены…       — Давай сами доедем.       — У меня нога слегка сломана, если что.       — Так на такси. Туда-обратно, я уверена, тебе станет гораздо лучше после погружения, а ванна… Не совсем то, — она хлопнула меня по плечу. — Далеко не поедем, до залива Джамейка, думаю, будет достаточно.       Немного подумав, я согласно покивал.       — Лады. Если принесёшь телефон из комнаты, то я вызову такси.       Аннабет как-то слишком радостно заулыбалась мне и вышла из гостиной, где меня временно расположили.       Стоило ей выйти, как в комнате тут же появилась Лейси. Она озадаченно смотрела на меня, переводя взгляд с лица на загипсованную ногу и затем на кислородный баллон. В кулачках девочка зажимала своих миниатюрных кукол, с которыми в последние месяцы так сильно любила играть. Её светлые волосы были собраны в некогда аккуратные хвостики, резинки которых теперь уже расслабленно болтались посреди прядей, и несколько волосинок падали Лейси на лицо. Домашнее платьишко в крупный горошек и яркие полосатые колготки были её излюбленным нарядом на лето.       — Привет, малыш, — я поздоровался с сестрой, не слишком громко, чтобы её не напугать. — Ты что-то хотела?       Девочка недолго постояла в дверях, и все-таки прошла дальше, забралась на диван рядом со мной и положила голову мне на плечо. Перехватив кукол так, чтобы мы оба видели их лица, она стала передвигать их, чуть покачивая из стороны в сторону, будто бы они куда-то шли.       — Ох, Стэфано! — пробормотала Лейси, дернув светловолосой куклой, чтобы я понял, кого тут точно не зовут «Стэфано». — Как же я счастлива, что ты остался жив! — затем девочка тряхнула второй куклой — мальчиком. — О, Изабелла, сестра моя, я путешествовал в далёкие дали, собрал даров богатых, и наконец вернулся в отчий дом, к родителям, к тебе, сестра моя!       Я поджал губы, стараясь не засмеяться. Чего эта девчонка успела насмотреться на каникулах? Кто оставил включённым канал с круглосуточными сентиментальными сериалами?       — А куда Стэфано уезжал? — шёпотом спросил я у Лейси.       — В Новый Свет, — деловито, но также шёпотом объяснила мне сестра.       Ясно, возможно, ей попались ещё и мелодрамы про шестнадцатый-семнадцатый век, отлично.       — Ах, я так скучал, сестра моя! Не тай же на меня злобу! — поправлять произношение ребёнка я не стал, тем более догадавшись по сосредоточенному личику Лейси, что это не просто спектакль. — Я прощаю тебя, Стефано! Скорее же, ступай же в дом, с дороги ты устал! — сестра, покачивая куклами, увела их в сторону и убрала за подушку.       Некоторое время мы сидели в тишине. Я, прокрутив пару раз в голове реплики её игрушечных актёров, взял на себя смелость высказать одно предположение.       — Значит, ты меня прощаешь?       Лейси повернулась ко мне лицом, и, немного потомив меня в неведении, улыбнулась и закивала.       — Я знаю… Что ты не хотел нас обидеть, — пробормотала девочка. — Просто я… Испугалась.       — Чего испугалась? — я осторожно закинул руку на плечи Лейси и придвинул её ближе к себе.       — В тот раз… Кристофер тоже отдалился сначала, — девочка опустила взгляд и стала дёргать подол своего платья. — Говорил, что у него дела, учёба. И в одну ночь ушёл… И всё.       — Ты знала Кристофера? — поинтересовался я. — Получается… Как давно он?..       — Три года назад, — немного подумав, ответила Лейси. — Я хорошо помню тот год. Много… всего случилось.       — А что ты о нём помнишь? Ох… — я понял, что прошу ребёнка вспоминать о погибшем приёмном брате, что явно не было приятным занятием, и мне стало стыдно. — В смысле, если ты не хочешь это обсуждать…       — Он был на год старше Тесея, — немного подумав сказала Лейси. — Их взяли в дом с разницей… в месяц, может. Ну, так говорили. Он был хорошим, — девочка немного помолчала. — Похож на тебя.       — Чарли упоминал что-то такое, да, — я вздохнул, боясь слишком развёрнуто комментировать речь сестры, чтобы не сбить ребёнка с мысли.       — Он забирал меня из садика, — продолжила Лейси. — Спал на кровати, где спишь ты. Играл там на гитаре. Хранил закуски под кроватью. Он угощал меня мармеладными червячками, и всегда устало улыбался.       Что-то я раньше даже не задумывался, от кого мне досталась койка-место, и от осознания, что я сплю на кровати человека, который при жизни выглядел как я, мне стало… Не по себе немного. Вряд ли он, конечно, умер в кровати, да и наверняка приёмные родители уже несколько раз делали за это время ремонт… да же?       — И сколько ему было, когда он… «ушёл»?       — Четырнадцать, — немного подумав сказала Лейси. — Почти сразу после своего дня рождения. Ничего не сказав, ничего не оставив.       Спрашивать у ребёнка о подробностях случившегося, пожалуй, уже в крайней степени неэтично, так что я наклонился и чмокнул девочку в макушку.       — Спасибо за рассказ, Лейси. Мне очень жаль… Что такое приключилось.       — Думаю, Кларисса расскажет тебе больше, если захочет, — задумчиво ответила Лейси. — Они были довольно близки.       Раздался неуверенный стук костяшек пальцев о дверной косяк. В проёме стояла Аннабет. Она выглядела немного смущенной и напряжённой одновременно, и неуверенно смотрела на меня, будто бы подбирая слова.       — Лейси, крошка, — наконец заговорила Аннабет. — Я отвезу Перси подышать немного воздухом. Ты не против, если мы оставим тебя под присмотром Малкольма?       — Но у Перси же гипс, ему разве можно? — удивлённо уточнила девочка и посмотрела на меня. — И трубочки для дыхания.       — Можно, ненадолго. Ты не могла бы оставить нас наедине? Нам… Надо обсудить, куда мы поедем, и собираться начать, пока ещё нет пробок, и солнце высоко.       — Ладно, — немного расстроенно сказала Лейси и обернулась на меня. — Пока.       — Вечером можем поиграть в куклы, — предложил я, и девочка немного взбодрилась.       — Ладно. Чур я придумаю сюжет в этот раз.       — И Аннабет можем взять. Получится здорово.       Лейси довольно покивала и вышла из комнаты, а Аннабет подошла ко мне, держа в руках толстовку и мой телефон. Я протянул руку, чтобы забрать вещи, но Аннабет не торопилась отдавать их мне.       — Аннабет, ну же, дай мне телефон, — я устало улыбнулся ей. — Пока я не передумал ехать.       — У тебя недавно был день рождения? — вдруг спросила девушка, глядя куда-то мимо меня.       — Эм… Ну да, а откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил я, глядя на неё.       — Увидела уведомление на телефоне случайно, — ответила Аннабет, протянув мне мобильник.       — Чего? — посмеялся я, перехватив телефон. — Я не ставлю уведомления на свой день рождения, — я взглянул на экран и улыбка мгновенно сошла с моего лица.       На экране высветилось уведомление о том, что мне пришло СМС с незнакомого номера, незатейливого содержания: «Хэй! С прошедшим тебя пятнадцатилетием, Перси…». Остальная часть сообщения в уведомление не вместилось, и мне было… Физически сложно заставить себя разблокировать телефон.       Вы хотите сказать, что в этом году меня с днем рождения поздравил один единственный человек, исключая автоматические рассылки парочки сервисов, и этот человек — Форд МакКейси? Серьёзно?       Я был не в силах читать его поздравительное смс — а сомнений в том, что это сообщение именно от него, не было, — а потому я просто смахнул уведомление, чтобы больше его не видеть, четырежды нажал на единицу и протянул телефон Аннабет.       — Закажешь такси? Я не знаю… Куда.       Аннабет пристально посмотрела на меня, но телефон забрала и что-то стала нажимать.       — Ты… В порядке? — негромко спросила девушка, снова посмотрев на меня. — Если тебе нехорошо, можем поехать завтра.       — Нет, — я покачал головой, из последних сил сдерживая волну злости за собственное бессилие. — Надо ехать, — я снял с ушей трубки и одним движением вытащил их концы из носа, поморщившись от неприятных ощущений. Как будто бы через твой мозг протянули проволоку и ты её тянешь, опыт так себе.       — Как скажешь, — пожала плечами Аннабет и снова посмотрела на телефон.       — Оплата наличными, если что, — сказал я, снимая с себя плед и натягивая толстовку. — Посмотри под чехлом, сколько там денег, хватит?       Девушка отогнула край чехла и вытащила две сложенные пятидесятидолларовые купюры, показала их мне.       — Должно хватить, — кивнул я, свесив ноги с дивана. Только как я встану? — Хм… В кладовке вроде были костыли Дафны, может, мне они тоже подойдут.       — Боюсь, они будут маловаты, но сейчас поищу, — Аннабет протянула мне обратно телефон, но я отмахнулся.       — Забери его от меня… Пока что. Там… Такси пока приедет, все такое.       Девушка пару секунд внимательно смотрела на меня, но потом все-таки кивнула и убрала мой телефон к себе в карман, вышла из комнаты. Я подполз ближе к концу дивана, и, держась за спинку и подлокотник, очень осторожно встал, пока что на одну ногу. Я чувствовал, как холодный пот катится по моей спине, и сильно закусил губу, стараясь собрать всю волю в кулак и попытаться хотя бы коснуться второй ногой пола.       Резкая вспышка боли отговорила меня от этой затеи. Стоять на одной ноге было не очень удобно — из-за того, что я уже пару дней не поднимался с кровати, нога быстро затекла, и теперь ныла. Тяжело вздохнув, я, крепко держась за диван, все-таки присел обратно. Я чувствовал, что уже запыхался, и, пожалуй, я впервые за некоторое время вспомнил о вреде курения. Впрочем, бывать в пожарах тоже не сильно оздоровляет организм. Да и быть четвертькровкой, а то и получетвертькровкой, не очень безопасное занятие.       Аннабет зашла в комнату с парой покрытых синими блёстками костылей, и довольно улыбалась мне.       — А у Даффи есть стиль, да? — она смешно поиграла бровями и протянула мне костыли.       — Чего не отнять, того не отнять, — я осторожно взялся за перекладины, и, уперевшись костылями в пол, смог снова встать.       Они были мне слегка коротковаты, и вместо того, чтобы снимать нагрузку с рук, я будто подтягивал себя на турнике, прежде чем сделать хоть один шаг. И справедливости ради надо отметить, что подтягивания — одно из моих самых нелюбимых упражнений.       — Все-таки они малы, — вздохнула Аннабет, глядя на мои мучения. — Тише, Перси, не торопись, упадёшь.       — А что, можно пасть ещё ниже? — попытался пошутить я, но, кажется, нисколько не впечатлил её.       — Давай лучше я тебе помогу, — покачала головой Аннабет. — Так у тебя скорее рука сорвётся с перекладины и ты с размаху упадёшь лицом в землю.       — И как ты это представ… — не успел я договорить, как девушка забрала у меня из рук костыли и подошла ко мне вплотную, перекинула мою руку через свои плечи и крепко обхватила меня за талию.       Окей, вот теперь я рискую помереть от смущения.       — Давай, когда будешь делать шаг, опирайся на меня, так и дойдём до такси.       — А оно уже приехало?       — Пока мы доползем до дороги, оно уже сто раз приедет.       Аннабет оказалась права — кто бы мог подумать, правда, — пока мы выбрались из дома, такси уже подъехало к калитке, что даже придало мне сил, и я с готовностью забрался на заднее сидение, опять же, с помощью подруги. Пока мы дошли до машины с меня семь потов сошло, честное слово — колени дрожали от нагрузки, тело ломило от слабости, но я упорно делал вид, что все в порядке, и я хорошо держусь. К сожалению, Аннабет дурой не была, и смотрела на меня с сомнением во взгляде, но не решалась поворачивать назад. Кажется, она делала большие ставки на помощь моего деда — да и я, честно говоря, надеялся, что её план сработает. Нам скоро идти в школу, уже на следующей неделе, а я не готов пропускать начало учебного года из-за какого-то идиотского кислородного голодания и сломанной ноги. Подумаешь, беды.       Ладно, болит всё-таки не слабо, а затрудненное дыхание вообще побуждает мой разум впадать временами в панику, но я держу ситуацию под контролем. Плюс-минус.       Мы доехали до места назначения где-то за час. Каким-то образом водитель умудрился довезти нас чуть ли не к самому побережью, благодаря чему нам не нужно было пытаться преодолеть километр пешком. В моем состоянии это был бы просто подвиг сродни геракловым шалостям. Мы расплатились с шофёром, и Аннабет помогла мне выбраться из машины. Несмотря на то, что с поездкой на такси покончено, девушка могла снова предложить мне забрать мобильник, но делать этого она не стала. Как я уже как-то упоминал, дурой она не была, так что, видимо, решила не напоминать мне про гаджет, пока я сам его не попрошу.       — Ты не могла бы потом написать Чарли или Силене, что мы уехали? — запоздало опомнился я, держась за плечо Аннабет и стараясь не взваливать на её плечи слишком много своего веса, и переступать порезвее с больной ноги на здоровую.       — Конечно, — легко ответила Аннабет, будто бы не тащила на себе семидесяти килограммовую тушу. — Как только дойдём до места.       Спустя, наверное, полчаса, мы наконец вышли на песок. С залива дул солёный ветерок, и мне будто бы мгновенно стало легче. Я почувствовал почти что непреодолимое желание нырнуть в лазурную воду, и не выползать оттуда, наверное, лет пять как минимум.       — Как же тут хорошо, — протянул я, чуть твёрже ступая на больную ногу и почти не морщась от боли.       Аннабет ликующе заулыбалась и обняла меня покрепче.       — Зайдёшь в воду сам, или тебе помочь?       — Если ты немного мне поможешь, то будет здорово, — я улыбнулся девушке, и мы пошли вперёд, обходя кучи выброшенных на берег обрывков водорослей.       Дойдя до воды, я даже не стал снимать обувь, и осторожно захромал вперёд. Аннабет осталась позади, готовая если что поймать меня. Оказавшись по щиколотку в воде, я обернулся к девушке и широко заулыбался, чувствуя, как боль потихоньку уходит. Подруга улыбнулась мне, но в следующее мгновение её улыбка слегка померкла. Я увидел, как передо мной растёт полупрозрачная тень, и растерянно обернулся. Надо мной нависла двухметровая волна, взявшаяся из ниоткуда — вода только что была спокойной — и в следующую секунду накрыла меня с головой, одним сильным потоком утягивая меня на глубину, и я даже не успел вскрикнуть и опозорить себя перед Аннабет.       Какая жалость, неправда ли?       Меня несло стремительным течением всё глубже и глубже, полчище пузырьков окружало меня, щекотало руки, лицо, и я из последних сил сдерживался чтобы не чихнуть. Когда я открывал глаза, то видел лишь белую пелену пузырей, и изредка темно-изумрудную толщу воды меж ними, а потому я решил просто довериться течению и, прикрыв глаза, расслабился. Спустя, наверное, целую вечность, я почувствовал, как скорость медленно снижается, и я наконец приземлился на дно из нежного песка. Кажется, рядом был заповедник, так что наверняка дно чистили, и потому оно было таким шелковистым. Я замер, наслаждаясь прохладой воды, и понимая, что я нисколько не промок.       — Приятно, не так ли? — произнёс глубокий низкий голос где-то над моей головой, и я только улыбнулся, не раскрывая глаз.       — Не то слово, — пробормотал я, проведя ладонью по мягкому песку.       — Ну же, дитя. Невежливо заставлять своего дедушку ждать.       Я распахнул глаза, почему-то даже не подумав, что морской бог собственной персоной решит перекинуться со мной парой ласковых, и немного комично подскочил со дна, на пару секунд повиснув в невесомости и растерянно пытаясь встать на ноги. Опустив взгляд, я понял, что гипс по дороге куда-то смыло, и нога выглядела абсолютно здоровой.       — Ого… Спасибо.       Я посмотрел перед собой и увидел высокого мужчину, лет, может, пятидесяти. Его густая чёрная борода слегка колыхалась в толще воды, как и смешная гавайская цветастая рубашечка. В руке он сжимал трезубец, покрытый мелкими ракушками ближе к древку, слабо сияющий в подводном полумраке. Его улыбка была тёплой и слегка озорной, и взгляд был дружелюбным. Интересно, по поводу чего я заслужил такое расположение своего божественного дедули? Неужели с трона на Олимпе не было видно, что я творю какой-то беспредел средь бела дня?       — Я в курсе твоих деяний, дитя, — слегка грустно произнёс Посейдон, глядя на меня. Отчего-то я нисколько не удивился, что боги умеют читать мысли, но решил в их присутствии все-таки держать свой внутренний голос на коротком поводке, на всякий случай. — Конечно… То, что ты совершил подобное, меня печалит… Но то, что ты провернул это в одиночестве — весьма… Впечатляюще. В любом случае, я верю, что сейчас ты на правильном пути.       — Эм… Ты… Вы… Не сердишься? Сердитесь… — боязливо уточнил я, глядя на мужчину.       — Мои вещи не пострадали, — уклончиво ответил бог. — Так ли волнуют меня безделушки других богов, а тем более второго поколения?       — Я слышал, что в плохих руках даже они могут быть… Типа… Опасными.       — В руках убийцы и карандаш смертоносен, дитя, — почесав бороду ответил Посейдон. — Неужто оттого стоит их бояться?       — Я слегка боюсь карандашей. Особенно на тестах.       — Чувство юмора у тебя отцовское, — пробормотал мужчина, и несмотря на слегка прохладный тон, я видел спрятанную в бороде улыбку. — Но я позвал тебя, к сожалению, не для того, чтобы почтить светлую память твоего отца, Персей, — Посейдон вдруг сделался серьёзным, и я постарался максимально сосредоточиться на его словах.       — А… Зачем?       Мужчина внимательно посмотрел на меня, и немного помолчав, вздохнул.       — Я… Тот, кто вложил в тебя способность дышать под водой, — Посейдон широко махнул рукой, будто показывая мне воду вокруг. — Я дал тебе силы управлять водой. Я благословил тебя, и вода придаёт тебе сил, лечит тебя. Не будь на то моя воля — ты бы не умел того, даже с моим сыном в отцах.       Кажется меня ждёт не очень приятный разговор.       — От каждой капли нектара ихор в тебе бурлит всё яростней, и в твоих руках всё больше силы, — продолжил мужчина, глядя на меня. — Но сердце твоё полно боли и злобы, дитя, и сила, что в руках твоих, не может быть движима тёмными помыслами. Иначе она может нанести вред не только лишь врагам, но и тем, кого ты любишь. А может, и вовсе обратиться против тебя.       — Звучит… Не очень, — пробормотал я, боязливо глядя на деда.       — Помни, Персей… Есть вещи… Которые не нужно постигать, — произнеся это Посейдон чуть смягчил тон. — Найди свет в своей душе, дитя, и он подскажет тебе, когда стоит остановиться.       — А что это за вещи? Если я буду знать, то пойму, куда не лезть, — недоуменно спросил я.       — Ты должен сердцем понять, что это за материи, Персей. Иначе мой совет не возымеет силы.       — Больше похоже на приказ, а не на совет, — пробормотал я. — Так еще и туманный… А что будет, если я случайно постигну то, что не надо?       Посейдон снова строго посмотрел на меня, будто бы я задавал слишком много вопросов и начал его неожиданно раздражать. Он же меня не утопит?       — У знаний и силы есть своя цена, дитя, — неторопливо произнёс бог. — Сохрани сострадание в своей душе, не дай тьме захватить твой разум, и ты не пересечешь черту.       — Это не ответ, — буркнул я, скрестив руки на груди.       — Не стоит дерзить мне, Персей, — Посейдон погрозил мне пальцем. — В твои годы твой отец уже был опытным героем, спасшим множество жизней. Думаю, ты по себе уже знаешь, насколько это прекрасное чувство. Но тебе ещё далеко до той твёрдости моральных принципов, что была у твоего отца.       — Если не думать о тех, кого ты не спас — наверное, прекрасное, — я чуть нахмурился, глядя на божественного деда.       — Ты берёшь на себя слишком много, Персей, — мужчина тяжело вздохнул. — Больше, чем ты можешь вынести. Однажды это тебя погубит.       — Божественные спойлеры, — я тяжело вздохнул в тон Посейдону. — Моя любимая рубрика.       — Твои представления о богах полны скептицизма, но меня это не оскорбляет, — бог чуть наклонил голову вбок. — Тебе страшно, и я даже сочувствую тебе. Но не все будут столь добры, как я.       — А кто из богов против меня? — вдруг заинтересовался я, глядя на мужчину.       — Я не могу назвать имён. Они почувствуют это, и наша маленькая встреча больше не будет тайной. Ты сам всё поймёшь, по мере того как будешь познавать наш мир.       — Класс, — я снова вздохнул, глядя на колышащиеся на подводном ветру водоросли. — Можно вопрос?       — Безусловно, дитя.       Я немного помолчал в нерешительности, а потом посмотрел на дедушку.       — Мой папа… Кто его убил?       Повисла тяжёлая тишина. Глаза Посейдона ненадолго погрустнели, и он медленно почесал бороду, разглядывая меня.       — Горе.       — Кто? Это… Что? — не понял я, растерянно глядя на бога в поисках объяснений.       — Его убило горе, дитя.       — В смысле… — я помотал головой, пытаясь догадаться, что это мог быть за ребус. — Он что, покончил с собой?.. Или…       — Однажды правда откроется тебе, Персей, — только и ответил Посейдон. — Тебе уже давно пора идти. Твоя подруга совсем заждалась тебя.       — Моя… Ох, Аннабет! — тут же опомнился я, осознав, что меня утянуло в океан черт пойми когда.       — Ступай, — я постарался не придавать значения ухмылочке, которую вдруг разглядел в бороде Посейдона.       Бог стукнул трезубцем о песчаное дно, и вокруг меня вновь образовался вихрь пузырьков, уносящий меня на сушу.       Чем ближе я был к поверхности, тем светлее становилось вокруг меня. Лучи солнца пробивались на несколько метров в глубину, мягко рассеиваясь в толще воды. Меня подхватило волной, стоило мне оказаться совсем близко к берегу, и буквально выплюнуло из залива, да с такой силой, что я по инерции пробежал пару метров вперёд, и лишь потом остановился, ошеломленно оглядываясь по сторонам.       Солнце уже скрылось за высокими деревьями заповедника. Близился закат, а значит эти волшебные посиделки заняли около двух часов.       — Ну ты и выпрыгнул, — смеясь сказала Аннабет, подойдя ко мне и коснувшись моего плеча. — Как ты себя чувствуешь?       — Как видишь, — я указал на ногу и запоздало понял, что на мне только один кроссовок, так как второй просто не налез бы на гипс. — Только я теперь на половину босой.       — Ты так надолго пропал, — Аннабет потерла плечо и взглянула на меня слегка обеспокоенно. — Обязательно было вот так исчезать в пучине, чтобы поправить здоровье?       — А? А, я встретился с Посейдоном, — я некрепко взял Аннабет за локоть, все ещё широко открытыми глазами осматриваясь по сторонам.       — Ты… Видел владыку морей? — шокированно переспросила меня девушка. — Прямо вот… Наяву? — она махнула на залив, глядя на меня даже слегка обиженно.       — Чего ты так на меня смотришь, — неловко спросил я.       — Это огромная честь, Перси, — как-бы между прочим сказала подруга. — Боги практически никогда не идут на такое ради своих детей. Не то что внуков.       — Ну… Мне свезло.       — Что он сказал тебе? — заинтересованно спросила Аннабет, отбросив обиды. — Может что-нибудь… Туманно-загадочное? Важное?       Я неуверенно посмотрел на Аннабет, прекрасно понимая, о чем она хочет меня спросить. Дал ли мне Посейдон какую-то подсказку по поводу важных для полубогов дел, а.к.а. поиска божественных артефактов. Её глаза горели от любопытства, но она все ещё ходила вокруг да около, и, если честно, меня это порядком утомило. Конечно, я, можно сказать, первым затеял эти игры разума, решив частично скрывать от Аннабет правду, и та, не имея возможности прощупать почву, также что-то недоговаривала или скрывала от меня.       Я, конечно, не могу считаться хорошим человеком, если озвучу это, но я терпеть не могу, когда от меня умалчивают что-то, о чем я уже догадываюсь. Аннабет была такой же, и, как я понял за последние дни, это было единственной её чертой, которая меня вроде как раздражала. Более точного слова мне подобрать пока не вышло. Мы оба считаем, что вот нам-то что-то можно умалчивать, мы знаем, как лучше будет для всех, и нам хочется знать больше, а говорить меньше.       Но Аннабет уже не была для меня «просто подружкой». Она видела меня не только весёлым или усталым, а ещё и умирающим, — уже дважды, к слову, — злым, расстроенным, неуверенным, да однажды даже плачущим, когда мысли о гибели моей матери полностью захватили мой рассудок. Да и я видел её умирающей, слабой и сильной, хмурой и весёлой, и с точки зрения чувств и порывов мы никогда ничего не скрывали друг от друга. Даже если бы я хотел, я не смог бы, глядя ей в глаза, притворяться весёлым, когда мне тошно, врать, что я в порядке. И несмотря на всё это, в вопросах доверия информации, мы все ещё ходили вокруг друг друга, как два настороженных хищника, пытаясь додумать правду самостоятельно, лишь бы не спрашивать у своего собеседника это напрямую.       Да, я сам начал эту игру, скрыв от неё многие факты из своей биографии, и она сделала то же самое. Значит, мне это и заканчивать.       — Ему плевать на них, — неожиданно строго, даже для себя, произнёс я, скрестив руки на груди. Аннабет слегка опешила, глядя на меня, но в следующее мгновение повторила мой жест.       — На кого?       — На артефакты, — пояснил я, и вдруг в глазах Аннабет проскользнуло нечто абсолютно незнакомое мне — что-то среднее между гневом, сосредоточенностью и подозрительностью. В сочетании со сталью её радужки, такой взгляд мог бы и убить — кого-нибудь, кроме меня.       Я слишком любил засматриваться в эти глаза, и даже страх перерастал в некоторый трепет.       — Откуда информация, Перси?       Она не уточняла, какая именно её информация интересует, но я-то её прекрасно понял.       — Лео сказал, что ты разыскивала божественные артефакты перед поиском руна.       Плечи Аннабет слегка расслабились, и взгляд её суровых глаз перестал быть мучительно-строгим, но и дружелюбия в них было маловато.       — Лео… Болтун. Не важно. Неужели он, — девушка с особым нажимом произнесла местоимение, обращённое к моему дедушке. — Не понимает, что это реальная угроза?       — По его словам, даже карандаш будет страшным оружием в руках убийцы, и, мол, что бояться карандашей бессмысленно. В чем-то я с ним согласен, — я пожал плечами.       — Лучше помолчи, Джексон, — отрезала Аннабет, взмахнув рукой. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.       — Правда?       — Ты… — Аннабет закусила губу, вглядываясь мне в глаза, и я не отводил взгляд. Я не мог не задуматься о том, как красивы её большие серые глаза, обрамленные светлыми ресницами.       — Тем не менее… Понятно, что то, что для него не проблема, для нас — весьма существенно, — я решил немного снизить температуру нашего диалога, и Чейз, судя по разгладившейся морщинке на переносице, была не против.       — Вот именно, — подтвердила девушка, глядя на меня уже спокойнее. — И в учебный год я буду по необходимости отправляться в поиски, чтобы эти артефакты скорее вернулись к своим владельцам, прежде, чем случилось непоправимое.       Я с интересом заглянул в её глаза, и, когда она хотела сделать шаг назад, ухватил её за запястье. Не сжимая, но просто придерживая, дав ей понять, что разговор не закончен.       — Что ты имеешь ввиду? — спросил я, одновременно желая и боясь получить ответ.       Я снова лезу в эту хрень. Боги, я снова залезаю по уши в этот омут грязи, и теперь уж мысли о Форде не покинут мою голову так просто, как только я узнаю истинную значимость моих поступков. Но мне было плевать. Да, я не хотел рассказывать Аннабет про кражи, но я не мог позволить ей разбираться с этим в одиночестве.       — Если артефакт используют не по назначению, и те, кто не был его владельцем благословен, — негромко проговорила Аннабет, и её взгляд на мгновение метнулся куда-то чуть ниже, но затем снова встретился с моими глазами. — То артефакт может быть осквернён. И тогда попытаться вернуть его богу — значит подписать себе смертный приговор.       — И что в таком случае нужно делать? — я тихо выдохнул, облизнув нижнюю губу.       Повисла пауза, тяжёлая и лишенная всякой неловкости. Я чувствовал, что Аннабет готовилась сказать что-то серьёзное, что-то тревожащее её, и я не решался перебивать, или наоборот, заставлять отвечать на мой вопрос. Невольно сжав её запястье чуть крепче, я скользнул взглядом по выбившейся из хвостика светлой волнистой пряди, и вернулся к её строгим грозовым глазам.       — Уничтожить его, — наконец ответила Аннабет, тяжело вздыхая. — Но уничтожить артефакт, принадлежащий богу — это высшее проявление неуважения. И за подобное полукровку ждёт что-то пострашнее смерти.       Я молчал, переваривая услышанное, и уже прикидывал в голове, что именно боги могут послать на нерадивого потомка за поломку их потерянной игрушки. Нервно закусив губу, я опустил голову и ткнулся лбом в лоб Аннабет, на удивление нисколько не смущаясь сократившегося между нами расстояния.       — И какие у нас перспективы? — тихо спросил я, так и стоя, как идиот, в одном ботинке, и держа девушку, которая готова была меня пару минут назад порвать на британский флаг, за руку. Но меня все устраивало.       — Возможно, нам удастся найти их прежде, чем их испортят, и что-то можно будет исправить. Но времени немного, а зацепок ещё меньше.       Я немного помолчал, все ещё не отстраняясь от девушки, погрузившись в свои мысли. Судя по всему, Аннабет была не против того, что мы вот так вот стоим, посреди пустынного пляжа, обсуждая практически суицидальную миссию, которую она на себя возложила, пока солнце медленно клонится к горизонту.       — Тебе страшно? — негромко спросил я, слыша, как дыхание Аннабет стало тише после моего вопроса.       — Нет, — ответила девушка, и я знал, что она не ответит мне по-другому.       — Я помогу тебе.       — Нет, Перси, — Аннабет высвободила руку из моей хватки и отошла от меня на пару шагов. — Об этом и речи нет. Это моё задание.       — Я хочу помочь, — не согласился я, делая шаг ей навстречу. — Я просто так не отпущу тебя искать эти безделушки, тем более после того, что ты мне рассказала.       — Перси, — девушка раздражённо вздохнула, отведя взгляд в сторону. — Нет смысла вовлекать в это ещё больше полубогов, — она тряхнула волосами глядя на меня. — Я однажды упустила артефакт, когда он уже был у меня почти в руках, и больше этого не повторится.       Я замолк на несколько секунд, и вновь посмотрел ей в глаза.       — Это ведь не твоя вина.       — Мой долг разыскать артефакты и вернуть их владельцам. До того, как они станут оскверненными.       — Почему ты такая упрямая? — слегка раздосадованно спросил я, глядя на Аннабет. — Почему именно ты должна заниматься этой херней? Почему я не могу помочь?       — Потому… — она запнулась, услышав лёгкое, по моему мнению, ругательство из моих уст, но все же продолжила. — Потому что член моей семьи пожертвовал собой, чтобы вернуть эти реликвии! Потому что это моё дело, Перси, и я не позволю, чтобы кто-то ещё пострадал из-за шайки обезумевших полукровок, которым дела нет до своих собратьев! — она раскинула руки в стороны, глядя на меня как несмышленого щенка. — Потому что кто-то должен взять на себя ответственность. И я уже это сделала.       — Я не хочу отбирать у тебя твоё дело, — я поднял руки в примиряющем жесте. — Я лишь хочу посильно поучаствовать. Ты не можешь мне этого запретить.       — С чего ты взял, что не могу? — хмыкнула Аннабет, с вызовом глядя мне в глаза, когда я снова сделал шаг к ней.       — Потому что я тебя не послушаю.       — Я запру тебя в комнате и скажу всё Чарли и Силене.       — Они поймут и выпустят меня, — не унимался я.       — Нет, они оставят тебя в безопасности.       — Тогда я сбегу через окно.       — Сломаешь шею.       — Не сломаю. Я и не с такой высоты прыгал.       — С каких ты там высот прыгал? — вдруг отвлеклась Аннабет, и я был только рад выйти из нашей небольшой перепалки.       — Это не важно. Уже не важно, — я облизнул пересохшие от волнения губы и тяжело вздохнул. — Аннабет. Может, я и не умею размахивать мечом также искусно, как Тесей, или не имею силы Клариссы, но у меня есть кое-что другое.       — И что же у тебя есть, Перси Джексон? — спросила Аннабет, вновь скрестив руки на груди, и я, не удержавшись, слегка коснулся пальцами её локтей.       — Отчаяние, — негромко ответил я, и увидел на лице Аннабет некоторое смятение.       Я чувствовал, будто бы раскаленный прут прожигал дыру в моём сердце. Всё то волнение, все страдания, перенесенные мной во время томительного ожидания возвращения Аннабет домой, бесконечные кошмары, усталость, бессилие, раздражение, всё смешалось в один бессвязный горящий комок эмоций, заставлявшим меня делать необдуманные вещи, и говорить совсем не мудрые слова, но зато, пожалуй, временами честные. Я помнил, как болезненно у меня сводило грудную клетку все те недели, стоило мне лишь подумать о своей подруге и её незавидной судьбе.       — Что ты такое говоришь? — наконец прервала тишину Аннабет, недоуменно глядя на меня.       Солёный ветер приятно проскальзывал по разгорячённой коже, спустил резинку на хвостике Чейз ещё ниже, и теперь её волосы мягко огибали овал лица. За время своего поиска они успели отрасти, и в распущенном виде почти достигали середины шеи. Аккуратный изгиб её плеч был прикрыт простой белой футболкой, из-под одного рукава торчал чистый белый бинт. Возможно, девушка потянула или поранила руку во время своего путешествия за руном. Она исчезла, бесследно исчезла чуть больше чем на месяц, охотясь за каким-то куском бараньей шкуры с люрексом, когда как артефактов было несколько, и, пожалуй, даже богам неизвестно, на сколько могут затянуться их поиски, и какими тяжёлыми и опасными они могут быть.       Я никогда не прощу себе, если останусь в стороне. Только не после того, что я сделал.       Я понимал, что то, что я чувствую к этой девчонке… Возможно, несколько неуместно. Если я скажу ей об этом, она сочтёт меня слишком поспешным, слишком нервным, слишком… Бестактным, если это верное слово. Опрометчивым. Наверное, мой мозг так усиливает все мои эмоции и чувства, зная, что я потом уже не успею их почувствовать.       Несправедливо обещать ей помочь, а потом умереть через год от рук Форда, так и не сдержав слово.       Несправедливо будет обрушить на неё все то, что я думал, пока её не было, всё, что я чувствовал, зная, что даже если она вдруг, каким-то чудом, ответит мне взаимностью, это не продлится долго.       Моя идиотская влюблённость — лишь моя проблема. И я буду последним обмудком и эгоистом, если повешу её на отважные плечи Аннабет, которая и без того несёт по жизни тяжёлое бремя.       Я опустил руки, сообразив на лице какое-то подобие улыбки, и заставил себя сделать шаг назад, восстанавливая между нами разумное расстояние.       — Я бьюсь до последнего, — наконец ответил я, понимая, что пауза уже чрезмерно затянулась. — До победного. Не жалея сил. И, пожалуй, это единственное, что во мне похвалил Тесей, — я улыбнулся ещё шире, глядя в серые глаза Аннабет. — И если всё так серьёзно, как ты говоришь, то это качество может тебе пригодиться.       Аннабет молча смотрела на меня, будто выискивая в моих глазах слова, которые я не стал произносить вслух. И, пожалуй, мне было действительно волнительно от её взгляда — я ещё ни разу не мог догадаться, что именно она выудила из моего мимолетного жеста, какие смыслы вычленила из моей интонации. Она была умна и проницательна, настолько, что мне даже и не снилось, и это меня восхищало и пугало одновременно.       — Ты так говоришь, будто бы я рассматриваю друзей, полубогов, как ресурс, — наконец произнесла девушка, сведя брови к переносице.       — У меня просто кончились аргументы, — я пожал плечами и слабо улыбнулся одними уголками рта. — Но разве ты так не делаешь?       Аннабет какое-то время ещё смотрела на меня, а затем обратила свой взор на водную гладь.       — Я не горжусь этим.       Я выдохнул, скрестив руки на груди, и наблюдал за задумчивым взглядом Аннабет, блуждающим по окрестностям пляжа.       — Это все материнские гены, — я попытался пошутить, но Чейз была не в настроении. — В этом нет ничего страшного, особенно когда у тебя на плечах такая тяжёлая задача. Если в твоей голове не будет чёткого расчёта, то вся миссия может пойти коту под хвост. И жертв будет больше. В числе которых будут и друзья.       — Всё равно, — Аннабет покачала головой, поёжившись от ветра. — Я не ищу этому оправданий, и тебе не советую. Просто, есть мысли, которые лучше оставлять при себе. И… Эти — в том числе. Я люблю своих друзей, и не хочу думать о них, как о ресурсе. Что я за друг такой, если… Если так думаю?       Я неожиданно для себя услышал в её голосе столько… Раскаяния. Кажется, сам того не зная, я поднял достаточно животрепещущую для неё тему, и теперь мне было даже немного совестно.       — Ты… Все ещё заботливый и отважный друг, — я постарался говорить убедительно, но мягко, и Аннабет, тяжело вздохнув, все-таки посмотрела на меня. — У нас у всех есть… Мысли, которыми мы не гордимся. Просто… Люди, которые любят тебя, отнесутся с пониманием к твоей особенности, — я улыбнулся девушке, будучи полностью уверенным в том, что я говорю. Поскольку как минимум я относился к её расчетливому мышлению с пониманием, даже больше, с уважением и трепетным восхищением. А там и остальные, поди, подтянутся. — И будут знать, что ты знаешь их способности и лимиты, и твой блестящий ум не позволит им сгинуть из-за непродуманной тактики.       Аннабет отпустила пару усталых смешков, глядя на меня со слабой полуулыбкой.       — Языкастый ты, Персей, — хмыкнула девушка, убрав за ушко светлую прядь. — Не буду врать, мне приятно слышать твои слова.       — Правду говорить легко и приятно, — я пожал плечами, засунув руки в карманы штанов. — А слушать так тем более.       Девушка покачала головой, но все ещё улыбалась. Затем её плечи облегчённо опустились, и она вновь посмотрела мне в глаза.       — Я приму твою помощь, если твоё предложение ещё будет тогда в силе.       — Я всегда к твоим услугам, — я чуть улыбнулся и протянул ей руку. — Мне кажется, нам пора домой.       — И правда, — немного подумав кивнула девушка, и, осмотрев мою ладонь, всё же взялась за неё.       Она будет жить в соседней комнате на первом этаже весь следующий год, я буду видеть её каждый день в школе и знать, что мне стоит держать свои руки подальше от Аннабет. Будет лучше, если для неё мы будем лишь друзьями. Наверное, в сложившейся ситуации я должен быть благодарен Судьбам, или Афродите, что мне напоследок вообще дали почувствовать влюблённость, но, если честно, мне пока что с этого лишь тоскливо.       Это будет тяжёлый год, но я проживу его с гордо поднятой головой. И буду отважным, как Аннабет, когда придёт мой час. И сделаю всё, что в моих силах, чтобы не дать Форду закончить начатое и упрятать меня в уютный гробик, обитый бархатом. Это будет мой «великий поиск», и если я смогу вернуться из его лап живым, то вновь отыскать эти погремушки богов не будет такой уж непосильной задачей.       В такси мы ехали молча. Каждый думал о чем-то своём, водитель, возможно, задавался вопросом, почему у меня нет одного ботинка, а я же старался отвлечься от своих мыслей, глядя на бесконечную ленту из деревьев, бывших когда-то давно единым лесным массивом.       — Ты так и не ответил… Так у тебя был день рождения? — вдруг заговорила Аннабет, и я, будучи не в лучшем расположении духа, только поежился.       Ссора с Тесеем, ссора с Чарли, примирение, и бессонная одинокая и бесконечно долгая ночь. Да, достойный праздник.       — Страшный день, — фыркнул я, не отводя взгляд от сосен.       — И… Как отметили? — видимо, Аннабет хотела завести со мной лёгкую беседу, но видят боги, тему она выбрала самую неудачную из всех возможных.       — Мы не праздновали, — коротко ответил я, опустив взгляд на свои руки. — Я не стал напоминать.       Возможно, это был мой последний день рождения. И, пожалуй, не праздновать его вовсе было наилучшим исходом. Родители бы попытались устроить что-нибудь весёлое, а я бы ходил с кислой или задумчивой рожей, и испортил бы праздник.       — Подожди, серьёзно? — Аннабет отчего-то встрепенулась и всем торсом повернулась ко мне. Я почувствовал себя неловко. — В документах же наверняка есть твой день рождения, разве нет? Силена должна была знать.       — Хочешь сказать, что мне лучше считать, что она нарочно забыла? — я ухмыльнулся, глянув на Аннабет. — С чего бы ей запоминать эту дату. Я бы и сам рад забыть её. И чтобы все её забыли, — я скрестил руки на груди, больше для удобства, чем вкладывая в это какой-то смысл, и устроился плечом на двери автомобиля.       — Перси… — девушка немного помолчала, глядя на меня. — Но тебя же кто-то поздравил.       Я не сдержал нервный смешок, стараясь скрыть, что при одном упоминании поздравления, меня на секунду пробило дрожью.       — Ох, этот меня точно никогда не забудет, — я сокрушенно покачал головой, снова глядя на пейзаж за окном. — Не думал, что в тюрьму носят мобильники с сим-картами.       Аннабет сдержанно ахнула, так, что это было больше похоже на резкий вдох, и меня даже слегка позабавило то, как она старалась соблюдать приличия. Девушка вытащила мой мобильник из своего кармана, и, медленно покручивая его в руке, о чем-то размышляла. Она ничего не знала о Форде МакКейси, и я от одной только мысли, что мне придётся об этом рассказывать, начинал паниковать, так что всё дальше и дальше откладывал этот разговор.       — Хочешь, мы его заблокируем? — вдруг сказала девушка.       — Смс-ки всё равно будут приходить, просто в отдельную папку «Чёрный список», — пробормотал я, кутаясь в толстовку. — Я уже пытался заблокировать Малкольма накануне контроши по математике.       Аннабет устало посмеялась, видимо, представив, какого было моё разочарование, когда чёрный список не оправдал своего названия, и разблокировала мой телефон, что-то открывая.       — Чарли знает, что тебе кто-то пишет… Из тюрьмы? — негромко спросила Аннабет, и я тяжело вздохнул.       — Он пользовался более классическим методом. В школе какой-то чел отдал мне его бумажное письмо. Но, видимо, он нашёл метод попроще, — я закинул ногу на ногу, недовольно хмурясь. — Но им известно про Форда, да.       — Значит, его зовут Форд, — уточнила, видимо, на всякий случай, Аннабет, вглядываясь в экран моего телефона. Вдруг её нос слегка сморщился, и она снова подняла на меня взгляд. — Мне удалить сообщение?       Я колебался. С одной стороны я вообще не хотел видеть от этого ублюдка ни единой строчки, с другой стороны мне было слегка любопытно, как далеко зашла его недальновидность.       — Оно… Мерзкое? — негромко спросил я, не сильно желая, чтобы водитель что-то слышал.       — Ну… — неуверенно протянула Аннабет, скользя взглядом по строчкам сообщения. — Раз ты… Нелестно отзываешься о нем, то, наверное, не очень приятное.       — Сделай… Скриншот, — немного подумав, попросил я. — И отправь его Чарли. А сообщение можешь потом удалить.       Аннабет с готовностью покивала и выполнила мою просьбу, а я прижался щекой к прохладному окну. Небо горело закатными красками, и я невольно залюбовался подсвеченными облаками.       Чейз ткнула меня пальчиком в плечо, и я, сначала устало прикрыв глаза, перевёл взгляд на девушку.       — Мой день рождения двенадцатого июля, — сказала девушка, оживленно глядя на меня. — Я его тоже не отметила. Дела, все такое… Давай вместе отметим?       Я непонимающе глянул на неё и неуверенно дёрнул плечом.       — Не знаю… Начнётся суета, Силена начнёт причитать, что она не проверила мой день рождения, и… Можем отметить твой, — я кивнул на неё. — Но о моем я… Даже говорить не хочу.       — Перси, так нельзя, — Аннабет чуть покачала головой, глядя на меня. — Каждый день рождения полубога может быть последним, а значит, его нужно хорошенечко отпраздновать.       — Вот именно, что последний, — я тяжело вздохнул, все-таки отлепляясь от окна. — Я не хочу портить всем настроение своей кислой рожей на своём же дне рождения. Это максимально убого.       — Перси… — Аннабет толкнула меня в плечо. — Давай вдвоём отметим, м? — она попыталась меня расстормошить, и я только что-то рассеянно пробормотал. — Ты, я… Лео, например, можем взять. Его ничьи кислые рожи не останавливают от клоунады.       — Что верно, то верно, — фыркнул я, вспомнив своего друга. Я так и не видел его с самого пожара. Впрочем, и прошло-то всего несколько суток, из которых два дня я был почти постоянно в отрубе.       — Сядем в кафешку, поедим мороженого.       — А без привязки ко дню рождения мы не можем этого типа сделать?       — Боги Олимпа, Перси, — Аннабет вздохнула и уткнулась лбом мне в плечо.       Под рёбрами неприятно заныло, и я мысленно взмолился, чтобы эта медленная пытка прекратилась. Афродита, кажется, ужасно жестоко насмехается надо мной.       — Ты сам рассказывал мне, что друзья и близкие отнесутся с пониманием к особенностям любимого ими человека, — нравоучительно произнесла девушка, устроившись на моем плече щекой. — А сам думаешь, что твоя якобы кислая рожа всех вдруг распугает. Ты вроде как с ней живёшь… Без обид.       Я махнул рукой, мол, не обижаюсь, хотя лёгкий неприятный укол в груди все-таки ощутил. Тут же мерзкий внутренний голос прошептал мне будто на ухо «ты вечно ходишь с недовольной рожей, так чего комплексовать сейчас?», и такой ход мыслей мне не понравился.       — Я стараюсь быть бодрячком, — все-таки слабо возразил я. — Старался… До всей этой кутерьмы со златокровками. Но не переживай, мне уже почти каждый в доме сказал, как я надоел со своей пресной миной курсировать по дому тенью отца Гамлета.       — И кто же такое сказал? — вдруг как-то недовольно спросила Аннабет.       — Не суть, — я отмахнулся. — Я изменился… В худшую сторону. И хоть я и признаю это, от моего признания никому легче особо не становится. Так что мой день рождения больше похож на горькое напоминание о том, что я появился на свет.       Аннабет вдруг взяла меня за руку, и мне стало ещё тоскливее.       — Ты жалеешь о том, что родился? — негромко спросила девушка, покрепче сжав мою ладонь.       — Я ни о чем ещё так сильно не жалел, как об этом, Аннабет, — отчеканил я, инстинктивно устроившись щекой у неё на макушке.       Нельзя, Джексон. Что ты творишь.       — Знаешь… — вдруг тихо произнесла Аннабет, прижавшись ко мне, и я пропустил пару вдохов. — Мой друг заслуживает куда лучшего обращения.       Я растерянно скосил глаза на Аннабет, немного не понимая, о чем она говорит.       — Он, конечно, шокирован происходящим, — рассуждала Чейз. — Но он любящий брат и верный друг. Отчасти я наслышана об этом от других, но и сама уже успела узнать его довольно неплохо, так что могу подписаться под каждым словом. И он заслуживает гораздо большего, чем он себе позволяет, — она подняла голову с моего плеча и посмотрела мне в глаза. — Ты, Перси, заслуживаешь.       — Чем же? — я чуть ухмыльнулся.       Она так говорит от неведения.       Хотя Чарли простил мне кражу артефактов. Но Аннабет — не Чарли, она с меня шкуру сдерет, если узнает.       — Просто потому что ты — это ты, — девушка пожала плечами. — Потому что ты хороший парень, хотя усиленно отрицаешь это.       — Я… — я начал было говорить, но тут же получил кулаком в плечо. — Ауч! Больно!       — Это тебе за то, что ты обижаешь моего друга, — строго отчеканила Аннабет. — А он мне, между прочим, жизнь спас.       — Подумаешь… Ай! — я потер ущипленное бедро и возмущённо посмотрел на подругу. — Юная леди, это уже ни в какие рамки!       — Перси, я серьёзно, — она вдруг так крепко сжала мою ладонь, что я серьёзно забеспокоился за свои костяшки. — Ты же умный мальчик. Давай, разложи все факты по полочкам, но без лишней критики.       Я глубоко и раздражённо вздохнул, и, чуть нахмурившись, попытался задуматься над тем, что мне приказала сделать Аннабет. Её брови были сведены к переносице, у левого глаза образовалась еле видимая мимическая морщинка. От солнца на лице, под ровным лёгким загаром, просматривались бледные пятнышки веснушек. Её губы слегка обветрились, что было естественно — вряд ли в свой эпический поход она брала гигиеническую помаду, — и кое-где потрескались. Светлые волосы местами выгорели и теперь были совсем белые-белые, особенно тонкие пряди у лица. Чёлка была осторожно убрана за аккуратное ушко, с небольшой сережкой в форме совы на мочке.       Глаза смотрели на меня почти с яростной заботой, и я не могу назвать ни одного человека, кто смотрел бы на меня так.       А ведь я так сильно, так страстно ждал её домой. Боролся с бесконечными кошмарами, заставлял себя просыпаться, идти заниматься делами, тренироваться с Тесеем, занял себя в мастерской Лео, и даже пытался наладить сон медикаментами, пусть и безрезультатно. Да, было тяжело, но я все-таки верил, что они вернутся, что она вернётся, и все сбылось. И я снова могу любоваться её чертами лица, её строгими глазами и очерченным подбородком. И при этом все ещё веду себя как дурак.       Спишем на шок.       — Ты такая красивая, — вместо ответа сказал я, и, кажется, водитель подавился воздухом. Впрочем, как и Аннабет.       — Рыбьи мозги, я ж думала, что ты над моим вопросом думаешь, — смущенно буркнула девушка и растерянно посмотрела на меня, на что я только улыбнулся и обнял её одной рукой за плечи.       — Значит, Лео позовём? Супер. Как раз надо бы его поздравить с выживанием, да прервать от реконструкции мастерской. Думаю, в последний раз он нормально отдыхал примерно никогда.       — Как и мы, — кивнула Аннабет, расслабившись в моих полуобьятиях.       Как мне хотелось её поцеловать. Но я не стал.       Всю оставшуюся дорогу мы обсуждали наши планы на предстоящее запоздалое празднование дня рождения, и больше по возможности не касались неприятных или тяжёлых тем. Благодаря нормальному дружескому разговору все мои мерзкие и грустные мысли испарились сами собой, настроение улучшилось, и я абсолютно забыл думать об идиотских смс-ках МакКейси, артефактах и своих проступках.       Видели бы вы лица моих приёмных родственников, когда я, на своих двоих, пусть и босой на одну ногу, зашёл в дом, ликующе раскинув руки в стороны и демонстрируя просто богатырское здоровье. Лейси, радостно подпрыгивая, хлопала в ладошки, глядя на меня, и я отвесил ей отдельно неуклюжий реверанс. Тесей с Малкольмом обменивались взглядами, но не перешептывались, а опекуны просто удивлённо смотрели на меня, как на вновь пришедшего Иисуса.       — Даже с лечением Соласа ты бы не встал с постели раньше, чем на следующей неделе, — наконец проговорил Чарли, осмотрев меня снова. — Признавайся, что тут за чудеса такие.       — Это все мой дедушка, — похвалился я, скинув на пороге и второй кроссовок, раз уж он в любом случае был бесполезен. Мне ещё предстоит отмыть босую ногу от песка, как-то добравшись до ванной.       — Дедушка? — Силена на мгновение взглянула на Чарли, но потом снова посмотрела на меня. — Ты имеешь ввиду…       — Божественный родитель моего папаши, ага, — я кинул быстрый взгляд на Аннабет, и та успела мне ободряюще улыбнуться.       — Ты… Знал? — немного погодя спросил Чарли.       — Этот негодник, — вступила Аннабет, взяв меня шутливо за ухо. — Знал имя своего отца. А я уже знала его божественного родителя, и план по излечению родился сам.       Опекуны снова переглянулись, и взглянули на меня слегка боязно. Я же, чтобы больше их не мучить, раскинул руки в стороны, и на весь коридор провозгласил:       — Мой дед — Посейдон!       Мне показалось, что за окном загрохотал гром, но в коридоре воцарилась полная тишина. Первым очнулся от шока Тесей — он, с победным кличем, смял меня в объятиях, громко крича поздравления и растрепав мои волосы, крепко прижимая меня к себе. Я слегка задумался, и понял, что исходя из той информации о греческих богах, которой я располагал, я единственный в доме потомок Большой Тройки. Пожалуй, напряжённые взгляды моих опекунов в таком случае имели место быть.       Малкольм смотрел на меня как-то задумчиво, а потом покивал своим мыслям и переглянулся с Аннабет. Они обменялись взглядами, но по лицам никак нельзя было понять, что они умудрились обсудить. Дафна просто радостно подпрыгивала рядом — она мне несколько раз за последний месяц говорила, что признание божественным родителем это большое событие, и теперь она была искренне счастлива за меня. Лейси оказалась каким-то образом возле меня и крепко обняла меня поперёк живота, и я, мягко улыбаясь, подхватил её на руки, за что тут же получил возмущенный взгляд от матери, и лишь невинно улыбнулся ей в ответ.       — Владыка Посейдон лично встретился с тобой? — заговорил Малкольм, пока родители ещё отходили от потрясения.       — Ага, — я широко улыбнулся, глянув на спокойно улыбающуюся Лейси. Ей явно нравилось сидеть у меня на руках, хотя она уже была достаточно большая для таких аттракционов, а я же уже был достаточно стар. Но нам, кажется, было на это плевать.       — Чо сказал? Он тебя то есть признал, да? Он что-нибудь тебе дал? Какие-нибудь суперспособности там… Вскипятишь чайник отсюда? — Тесей тараторил так быстро и восторженно, что я только растерянно хлопал глазами, и мне на щеку приземлилась резиновая лягушечка из коллекции Лейси.       — Дети, тайм-аут! — провозгласил Чарли, подняв руки в воздух и глядя на нас. — Мы обсудим все позже, за ужином. Думаю, Перси и Аннабет хотели бы переодеться во что-то удобное… — опекун взглянул на мои ноги. — И, возможно, заглянуть в ванну.       — С превеликим удовольствием, — объявил я, осторожно поставив сестру на ноги.       По дороге в ванную комнату Чарли ухватил меня за локоть и притормозил, и, убедившись, что в коридоре никого нет, наклонился ко мне.       — Когда закончишь, приходи в гараж, — пробормотал опекун, обеспокоенно глядя на меня. — Всё мне расскажешь, и мы… Посмотрим, что с этим делать.       Я немного растерянно посмотрел на Чарльза, но все-таки покивал, и прошмыгнул в ванну. Хорошее настроение слегка улетучилось, но не от просьбы опекуна, а… Просто быть в сговоре с одним из членов сплоченной семьи и врать всем остальным казалось мне гнилым занятием. Ладно когда я сам решал, врать мне, или не врать, и где именно скрыть правду — это мой личный грех, мой крест, который я несу на своей спине, и винить за это можно лишь меня, ну, или при оптимистичном раскладе, обстоятельства. Но когда Чарли активно принимал участие в выборе того, что я рассказываю честно, а где я вру или умалчиваю, то я чувствовал себя… Уязвимо. Даже можно сказать ведомым. Я понимаю, что у нас с ним была общая цель — уберечь наших близких от резких потрясений, выдавать им правду по необходимости и порционно…       Но контролируя мою ложь, он будто бы лишил меня малейшего контроля над ситуацией. Теперь будто бы он дёргал поводья, а я, построивший эту колесницу, сидел и хлопал глазами, растерянно прижимая коленки друг к другу.       Мне это не нравилось. О чем я решил рассказать Чарли в гараже, сразу после того, как я разберусь с песчаной ногой.

***

      Гараж, как всегда, был переполнен всевозможными инструментами, и ужасно вонял бензином. Теперь, когда остатки Тумана спали с моих глаз, я видел и куски каких-то бронзовых механизмов, которые раньше никогда не замечал. Без особой цели прокрутив шестерёнку на одной из деталей, я увидел Чарли, копошащимся в дальнем от меня ящике.       — Эм… Чарли? — позвал его я, постучав гаечным ключом по столу.       Мужчина, тяжело кряхтя, выпрямился, осматривая ящик, и отчего-то расстроенно пнул его. Затем растерянно осмотрелся по сторонам, и вид у него сделался такой измученный, что мне ужасно захотелось его утешить.       — Всё в порядке? — неуверенно спросил я, и Чарли, тяжело вздохнув, сел на какую-то коробку, проведя по коротким волосам ладонью.       — Посейдон… Это серьёзно, — негромко произнёс опекун, глядя на меня чуть ли не с ужасом. — Нам нужна дополнительная защита, но… Я даже не представляю, какая.       Я неловко помялся на одном месте, положив гаечный ключ обратно на стол, и засунул руки в карманы. Мне было нечем утешить опекуна, я мог лишь подлить масла в огонь, рассказав о разговоре с Посейдоном, о силах, растущих во мне, и тогда он точно пойдёт вешаться.       Взгляд Чарли беспокойно метался по инструментам в гараже, а нога отбивала какой-то известный только ему ритм. Я видел, что он старался держать себя в руках, но все попытки успокоиться, кажется, проваливались. Не видя никаких других вариантов, я подошёл к нему и осторожно приобнял за плечи.       — Всё будет хорошо, — максимально уверенно произнёс я, и Чарли уткнулся макушкой мне в грудь, позволив мне гладить его по спине.       В отличии от меня, он умел достаточно быстро собрать себя в кучу даже из такого, казалось бы, абсолютно разбитого состояния. Стоило мне постоять возле него буквально пару минут, как он успокоился, и теперь, крепко сжав мои предплечья, смотрел мне в глаза.       — Как он настроен?       — Дружелюбно.       — О чем вёл речь? — он решил снова действовать тактикой быстрого допроса, и меня это устраивало.       — В основном обо мне, и потом я спросил про папу.       — Что он сказал?       — Что папа умер от горя.       — А о тебе?       — Что… — на этом месте я осекся, не желая сильно тревожить Чарли, и он, поняв это, насторожился и привстал.       — Он знает. Конечно, он знает про артефакты, — Чарли растерянно бормотал, нервно разглядывая моё лицо. — Он тебя предупредил о чем-то?       — Он? А, нет, — я покачал головой, и Чарли, вместо того, чтобы успокоиться, только напрягся. — Ему плевать на мои… Поступки. Он даже сказал, что впечатлен тем, что я смог в одиночку это провернуть.       Бекендорф тяжело выдохнул, глядя на меня, и сел обратно на коробку.       — Впечатлен? Он серьёзно? Его внук чуть с жизнью не распрощался, а он… Ох, — мужчина покачал головой глядя на свои ладони, и устало вздохнул. — Дальше. Что он о тебе-то сказал?       Я, честно говоря, надеялся, что об этой линии разговора он забудет.       — Что он… Благословил меня и дал некоторые способности, и что если бы не он, я бы не обладал ими, даже имея его сына… В своих отцах. Ну, ты понял.       Чарли какое-то время смотрел мне в глаза как-то отрешенно, а затем глубоко вздохнул.       — Что за способности, Перси? — коротко спросил опекун.       — Он не пояснил, ну, кроме тех, что я уже для себя открыл, вроде возможности дышать под водой, — как-то криво соврал я, прокрутив языком кольцо в губе. — Но он сказал, что… Кхм, есть потенциал.       — О боги, — пробормотал Чарльз, закрыв лицо ладонью. Затем, прикрыв ею только рот, он смотрел на меня взглядом, полным волнения, но больше без паники.       — Всё… Плохо?       — Если все так, то ты — его единственный известный наследник, и он поставит на тебя все, — наконец заговорил Чарли.       — Это… Опасно для вас? — я неловко кивнул на ящик, в котором копошился опекун.       — Это опасно для тебя, Перси, — проговорил мужчина, глядя на меня. — Боги, во что они тебя втягивают…       — Эм… Слушай, Чарли…       — Просто немыслимо! — воскликнул Чарльз, раскинув руки в стороны и встав с коробки. — Мало ему было сына… Теперь он решил и тебя погубить своим якобы благословением. Отлично!       — Ты… Знал моего отца? — неловко спросил я, глядя, как приёмный папа идёт к другому углу гаража.       — Кто ж не знал Талая Джонсона, — хмыкнул Бекендорф, похлопав по капоту машины. — Он был единственным потомком Посейдона за долгое время, так что тут не перепутаешь.       — Тогда почему ты меня не узнал? — непонимающе спросил я, глядя на опекуна. — Мы же с ним на одно лицо.       Чарли резко развернулся ко мне, вглядываясь в моё лицо, и задумчиво провел пальцами по подбородку.       — Или тебе просто так хотелось видеть во мне Кристофера? — я знал, что мне не стоит так говорить, но я вместе с тем чувствовал, что если я не озвучу это сейчас, то уже не скажу об этом никогда, и эта мысль будет грызть меня до конца моих дней. Опекун сморщился, будто мои слова ударили по больному, но потом, поджав губы, он все же посмотрел на меня без раздражения.       — В твоих словах… Есть правда. Уродливая, но правда.       — Я не говорю, что это плохо, или хорошо, — я покачал головой. — Просто факт.       — Но это не единственная причина. Даже… Не будь у меня на уме Кристофера, я бы скорее всего не узнал в тебе Талая. Мы виделись последний раз почти что лет двадцать назад, и никогда не были сильно близкими друзьями, — мужчина пожал плечами, разглядывая меня. — Хотя, может, потом бы вспомнил.       — Ладно. Мне не стоило в любом случае поднимать… Тему Кристофера. Извини.       — Ничего. Справедливое замечание, — немного помолчав ответил Чарльз, внимательно глядя на меня, и от этого взгляда мне становилось не по себе. Будто бы у него было какое-то подозрение, предположение, и он пытался молча выпытать из меня ответы на его вопросы.       — Наверное… Нам уже пора возвращаться, — я кивнул на дверь из гаража, и Чарли чуть нахмурился.       — Ты удивительно спокоен, Перси, — вдруг произнёс опекун, не отводя взгляд. — Хотя ты узнал о своих божественных корнях, и даже лично встретился с отцом твоего отца.       — Ну… — я не нашёл, что на это сказать, и непонимающе посмотрел на Чарли.       — Как давно ты знаешь, что ты потомок Посейдона, Перси? — наконец спросил напрямую Чарльз, и я невольно сделал шаг назад. — Признавайся.       — Ну я же не знал, что мир богов и монстров реален, — осторожно начал я, теперь радуясь тому, что между нами было расстояние.       Глаза Чарли расширились.       — Ты настолько давно знал?! — шокированно спросил мужчина, пораженно глядя на меня. — Персей, ты с ума сошёл?       — Это все были в основном намёки, или какие-то… Проклевывающиеся слабые способности, — тут же объяснил я, стараясь вернуть наш разговор в спокойное русло.       — Почему ты не сказал нам? Мне? — опекун скрестил руки на груди. — Ты уже почти полтора месяца в курсе, что боги существуют на самом деле. И все равно ты не сказал, что знаешь, кто твой отец, кто твой божественный предок.       — Вы не спросили, — ляпнул случайно я, и, увидев почти что свирепый взгляд Чарли, юркнул за машину.       — Мы?! Мы не спросили?! — кажется, теперь-то я его разозлил.       Я ненавижу, когда на меня кричат, даже если это мой горячо любимый опекун. Отчим орал на меня практически круглые сутки, и раньше моей безусловной реакцией было замолчать и прижаться к стене, в томительном ожидании удара — перекричать Гейба было невозможно, а если и пытаться, то можно потом получить такие увечья, что ещё непонятно, что было бы лучше, умереть, или остаться в живых. Моё тело все ещё слишком хорошо помнило бесконечную боль, не угасавшую ни на секунду, жжение в пустом желудке, и сейчас эти ощущения, вместо ступора, привели меня в ярость.       — Ладно! Ладно, я же не тупой! — я поднялся и выглянул из-за машины, стараясь не растерять решительность под строгим взором Чарльза. — Я не знал, как все отнесутся к Талаю в моих отцах! Вдруг это плохо! Мне нужна была фора, чтобы во всем разобраться самому, а потом уже просвещать остальных!       — Ты издеваешься? Ну и сколько бы еще ты молчал, если бы тебе не нужно было лечение, и Аннабет бы… — опекун замолк на мгновение и взглянул на меня. — Ты серьёзно знал все это время имя отца, Перси?       — Откуда я знал, что это секрет? У меня же есть свидетельство о рождении!       — Там не вписан отец! — развёл руками Чарли, глядя на меня. — В документах значится лишь Салли Джексон! Мы думали, что и ты-то не в курсе, как его зовут!       — Так а почему вы не спросили?       — А почему ты сам не сказал!       — Откуда я знал, что это важно?!       — Не ври мне! — Чарли пригрозил мне пальцем. — Ты прекрасно это понимал, Персей Джексон! Ты сам сказал, что тебе не хотелось говорить нам!       — Видишь! Ты уже знаешь, что я не хотел вам рассказывать об этом, и что ты тогда от меня хочешь?!       — Причину, Перси!       — Если бы я сказал вам имя моего отца сам, то дальше посыпались бы вопросы, и вообще я все ещё не…       — У нас нет времени ждать, пока ты поверишь в богов! — развёл руками Чарли.       — Да мой отец и сам в них не верил! — выпалил я. — Он их ненавидел! Они всю жизнь ему испортили, мне испортили! И они продолжат это делать, потому что им, блять, весело! Им классно портить жизнь людям, им это нравится, их это забавит!       — Ты сам сказал, что владыка морей настроен дружелюбно! Тебе он вроде как понравился!       — При чем здесь Посейдон вообще?! — я уже устал, и дыхание сбилось, но отступать я не собирался. — Златокровых ублюдков целый пантеон, а ты прискубался к моему деду! Он единственный, кто дорожил своим сыном!       — Ты предвзят, Персей, и при этом ничтожно мало знаешь о мире богов и монстров, — строго отрезал Чарли. — Признаю, я и сам не в восторге от большинства затей богов, но это и не даёт права так выражаться, мистер! Мы должны уважать богов, Перси.       — Кому должны?! Им должны? А они нам ничего не должны?! Это полукровки им нужны, чтобы влиять на смертных, а не наоборот! — я видел, что Чарли опешил и побледнел. — А для своих детей они лишь выдумывают ебучие испытания, травят на них монстров, закрывают глаза на бесчинства, и ради чего?! Своей забавы?       — Персей, успокойся, — заметка номер два, я ненавижу, когда мне велят успокоиться.       — Хватит! Я не собираюсь уважать не пойми кого из-за того, что они просто существуют, так мало того, ещё и вредят другим! Моим близким! Моим кровным родственникам!       Я сделал шаг в сторону и задел груду каких-то комплектующих, и чуть не повалился на землю. Несколько деталей со страшным грохотом повалились на землю, и я от неожиданности даже вздрогнул. И, как оно часто бывает, отвлекшись, я потерял половину запала, и я, скрывая усталость, снова вперился взглядом в опекуна, стараясь не выдавать, что настроения пререкаться дальше у меня почти нет.       — Перси, уймись, — повторил Чарли, подходя ко мне, но я сделал ещё несколько шагов назад. Силы были почти на исходе, и от осознания абсурдности и безвыходности ситуации мне хотелось то ли смеяться, то ли плакать, то ли крушить все вокруг.       — Ты поймёшь, что не все боги… одинаковые, — опекун стал говорить мягче и тише, что меня ужасно взбесило. Сначала довести меня до крика, а потом успокаивать, тоже мне, тактика на миллион. — Это все равно, что говорить, что все люди одинаковые.       И что, он теперь решил читать мне нотации, будто бы я несмышленый пятилетка? Я разозленно хмурился, глядя на опекуна. Ну же, давай, накричи на меня ещё, ударь меня, подеремся…       Неожиданно с глаз спала пелена ярости, стоило мне только подумать о том, что наш с Чарли спор может перерасти в драку. Какая глупость. Мы не станем драться с приемным отцом из-за какого-то глупого разногласия по поводу златокровок, это просто абсурд. Я тяжело дышал, чувствуя, как крупные капли пота стекали по шее и скрывались за воротником футболки.       — Всё, всё, — негромко приговаривая, Чарли подошёл ко мне и осторожно обнял меня за плечи, возможно, боясь, что я начну вырываться. — Успокаивайся.       Я хотел посмотреть на Чарли, может, взбрыкнуть напоследок, но он накрыл мою голову ладонью и прижал к себе, и я не стал сопротивляться. Я все ещё сердито сопел, пусть и устало, но все-таки ухватился за футболку приёмного отца, стараясь упросить себя уняться.       — Боги всегда вызывают противоречивые чувства, — тихо сказал Бекендорф, похлопывая меня по плечу. — Но главное — не терять головы, Перси. Жизнь и без того тяжёлая штука, а конфронтация с богами сделает её почти невыносимой.       — Значит, у отступников невыносимая жизнь?       Чарльз замолк на какое-то время, и затем крепко сжал меня в объятиях.       — Я тебя к ним не отпущу, Перси. В вопросах человеческих жертв они не сильно отличаются расчётливостью от богов, которых так ненавидят. И да, их жизнь не сильно длиннее, чем жизнь обычного, лагерного полубога.       — Так и смысл тогда пресмыкаться, если и так и так умрёшь?       — Ты… Ты хочешь об этом сейчас поговорить? — тяжело вздохнул Чарли. — Перси, я не говорю тебе идти строить храм во имя бога громовержца. Достаточно просто не грести всех под одну гребёнку.       Я глубоко вздохнул. Запах моторного масла и груши, исходивший от Чарли, по привычке успокаивал. От боли в ребрах я плохо сегодня спал, и день был такой длинный, что меня стало клонить в сон. Опекун быстро отличил сердитое сопение от сонного, и с тихим смешком отстранился от меня.       — Ну ты и чудо в перьях, — пробормотал приёмный отец, убрав крашеную чёлку с моего лица. — Только что так кричал, и тут же баиньки.       — Думаешь, у меня есть силы злиться? — я устало усмехнулся, глядя на мужчину. — Я вообще в шоке, что смог так надолго повысить голос.       — Вообще ты у нас немножко, конечно, агрессивный, — пробормотал Чарли, и, приобняв одной рукой за плечи, повел к выходу из гаража. — Прости. Мне не стоило на тебя срываться.       Я отмахнулся, стыдливо глядя в сторону.       — Просто… Я схожу с ума от беспокойства, что ещё ты можешь от меня скрывать, и чего я ещё не знаю, что может быть важным. И я рассердился, что ты даже сейчас не счёл важным сообщать нам подобного рода информацию. Мол, не говорил и дальше говорить не стану, — Чарльз чуть нахмурился, но руку с моих плеч не убрал.       — Просто я не хочу всех волновать, или вроде того…       — В неведении никто не в безопасности.       — Поэтому вы не говорили мне о мире златокровых?       — Это другое.       — Ой, ну да, — я подкатил глаза и скинул руку Чарли со своих плеч, шутливо обижаясь. — Вы не понимаете, это другое.       — Слыш, хулиган, — посмеялся Чарли, снова обхватывая меня и взъерошивая мне волосы. — Тоже мне, нашёлся оппозиционер.       Я подошёл первый к двери гаража, и осторожно толкнул её, открыв нам проход в общий коридор. Чарли, неожиданно притормозив, взглянул на меня.       — Дверь была открыта? — как бы между прочим поинтересовался Чарльз, глядя на меня, и я пожал плечами. Вроде я потянул её на себя, заходя в гараж, но после такой бурной ссоры я не мог вспомнить, щёлкнула она, или нет.       — Тогда нас ждёт раунд два, — тихо пробормотал опекун, и, толкнув дверь, жестом попросил меня пройти дальше.       В кухне царила тишина, несмотря на то, что почти все, кроме младших девочек, были в сборе, и, стоило мне появиться на пороге, как приёмная мама вспорхнула со своего места, и, взяв моё лицо в ладони, встревоженно осмотрела меня.       — Мой мальчик, ты в порядке? — негромко спросила она, осматривая меня.       — Эм… Да, — я виновато улыбнулся, постепенно осознавая, что нас с Чарли, должно быть, было отлично слышно во всем доме, пусть этот разговор и предназначался лишь для нас двоих. И все потому, что я не закрыл плотно дверь — в таком случае комната становилась практически звукоизолированной, и мы бы не потревожили всю семью своими криками. Но, увы.       — Болит?       Этот её вопрос я вовсе не понял, и посмотрел на опекуншу слегка растерянно.       — Чуть что, так это Перси «мой мальчик», — устало вздохнул появившийся в дверном проёме Чарли.       И тут Силена резко изменилась в лице. Брови вдруг почти соединились на переносице, так сильно она нахмурилась, нос чуть сморщился, а взгляд её красивых синих глаз был убийственно яростным, и я никогда ещё не видел приёмную мать с таким выражением лица.       Мама, впервые поднявшая голос на Гейба, из-за того, что он проиграл все деньги, отложенные на выплату коммунальных услуг и квартальных налогов. Ругань, она, кажется, разбивает что-то, в её голосе сквозит отчаяние, её лицо, наверняка, искажается в подобной яростной гримасе. За три месяца до её исчезновения среди больничных коек.       Сердце ушло в пятки от столь болезненных воспоминаний.       — Чарльз Бекендорф! — воскликнула женщина, осторожно отодвинув меня в сторону. — Что вы себе позволяете?!       — Я? — Чарли старался оставаться спокойным, и даже шутливым.       Я скользнул взглядом по присутствующим за столом — все смотрели на меня с сочувствием. Аннабет встревожено осматривала меня, Малкольм немного отстранённо поглядывал на Чарльза, а Тесей беспокойно надрывал края салфетки, пожевывая нижнюю губу. Что они успели себе придумать?       — Сначала ты поднимаешь голос на нашего ребёнка…       — Я уже извинился перед ним за это, Силена…       — А потом и руку?! — воскликнула женщина так разъяренно, что мне стало реально страшно за опекуна, и я в первые мгновения даже не понял смысл её слов.       А потом резко понял.       — Что? Я и пальцем…       — Мы все слышали, мистер Беккендорф! — отрезала Силена, глядя в глаза супругу. — Я понимаю, тяжело, когда подросток под твоей опекой повышает голос и не желает слушать твои доводы, но раньше ты даже с Клариссой себе такого не позволял! Хотя эта юная леди трижды сбегала из дома, воруя наши деньги, а тут-то что?! Если ещё хоть раз…       — Он меня не трогал! — наконец дождавшись паузы в монологе моей приёмной матери встрял я, сделав шаг между ней и Чарли. — Я задел детали, и они попадали на пол!       — Не надо его покрывать, Перси, — взмахнула рукой Силена, и я отступил на шаг назад, столкнувшись спиной с Чарли.       — Честно, мам! — снова перебил её я, чувствуя, насколько сильной сейчас была её аура.       Я был в ужасе от того, что приёмные родители ругаются из-за меня. И вместе с тем поражён, что Силена вдруг стала защищать меня, хотя в последнее время я был не сильно хорошим сыном.       То, что я обратился к ней «мама», кажется, сбило с неё всю спесь. Растерянно опустив на меня взгляд, она снова осмотрела меня с ног до головы, а затем взглянула на Чарли. Каким-то образом Силена всегда понимала, кто врет, а кто нет, и, видимо, сейчас её радар также исправно показывал на сектор «правда». Сердито выдохнув, она строго посмотрела в глаза своего супруга, но уже без прежней ярости.       — Ладно. Извини. Я просто… мы услышали шум после ругани, и подумали, что вы там подрались. Но больше не повышай голос на ребёнка, ещё и в таком тоне, — негромко сказала Силена, взяв меня за плечо и притянув к себе. — Ему нужна защита, а не обвинители.       — Мне лишь надоело его вранье, — устало вздохнул Чарли.       — Я не врал, я лишь не говорил всего, — возразил я, не глядя на опекуна.       — Не важно.       — Важно, — снова возразил я, теперь уже глядя на мужчину, и увидел сердитый огонёк в глазах Чарли. — Я не лгун! Я просто не могу говорить всё и всем подряд, мне нужно время на раздумья!       — Так, ну, может хватит? — теперь уже подключился Малкольм, сидя на своём месте. — Когда вы уже прекратите ругаться?       — Когда Чарли прекратит… — я запнулся, и выглядел наверняка в эту секунду очень жалко, что было до обидного позорно, особенно под пристальным взором Аннабет, но я просто забыл на мгновение нужное слово. — Лжесвидетельствовать!       — Воу, воу, брат, легче, легче, — Тесей встал со стула и, осторожно взяв меня за плечи, отодвинул ближе к приоткрытому окну, видимо, чтобы я подышал свежим воздухом и остыл. — Теперь по слогам, я вообще не понял, что ты сказал.       — Брешет он на меня, — сказал я, глядя на брата. — Клевещет!       — Ну ладно тебе, — парень улыбнулся, похлопывая меня по плечу, и обернулся на Чарли. — Все свои, чего нам ругаться на пустом месте? К тому же возле еды, примета плохая, она вашей руганью заразится и будет горчить.       — Не думал, что ты из суеверных, — хмыкнул я, глядя на Тесея.       — Не придирайся.       — Ладно, всё, — я тряхнул головой и осторожно скинул с себя руку брата. — Я позже поем, — постаравшись улыбнуться маме, я направился к выходу из кухни, и вдруг передо мной возникла Аннабет, и я чуть не влетел в неё. Наши лица были так близко, что я, наверное, тут же сделался красным, как варёный рак.       — И куда же мы одни направились?       — На крылечко, мисс шлагбаум, — вежливо ответил я, пытаясь обойти девчонку. — Подышать.       — Ты же завязал, — окликнул меня Тесей, но я, проигнорировав его, обогнул все-таки блондинку и протиснулся в коридор, спустя мгновение запустил ладонь в карман куртки. Сигареты, зажигалка, жвачка.       Выходя на крыльцо, я услышал тихое «я поговорю с ним», и, ухмыльнувшись, закрыл за собой дверь. Интересно, кто же пойдёт со мной разговаривать? Аннабет попытается меня успокоить и вернуть на кухню? Тесей? Чарли вновь попытается завести со мной разговор, несмотря на то, что оба наших диалога стремительно стали агрессивными? Запрыгнув на перила, я устроился на них пятой точкой, и, перехватив зубами сигарету, прикурил, с азартом ожидая, кто же покинет дом следом за мной.       Из приоткрывшейся входной двери вырвалась полоска тусклого света, скользнувшая по доскам, которыми был вымощен пол крыльца, и в следующее мгновение из проёма показалась блондинистая макушка. Я усмехнулся своим воспоминаниям о самом первом дне в приёмной семье, когда отчего-то именно этот, скупой на эмоции заучка, взял на себя ответственность позвать меня на ужин.       — Навевает воспоминания, а, Малли? — хмыкнул я, выпуская изо рта облако светло-серого дыма. Знакомая горечь опалила мой рот, поверхность языка стало слегка пощипывать, и дым несильно обжег гортань. Злость и обида улетучились, оставив после себя лишь обломки спокойствия и усталость, на грани с изнеможденностью.       — Да… Это было так давно, да? — ухмыльнулся Малкольм, закрыв за собой дверь, но я был уверен, что нас подслушивают.       Я любил этот дом, но все в нем были слишком взволнованы и встревожены, причём круглые сутки, отчего не могли не лезть в дела друг друга, желая установить не видимость идиллии, а в действительности настоящий мир и покой. Я думал, что когда я пробуду в доме достаточно долго, то это прекратится, но то ли срок ещё был мал, то ли мои надежды изначально были несбыточными.       Я сделал вид, что задумался, вдыхая очередную порцию дыма, и просто ради интереса посчитал, сколько же действительно времени прошло с тех пор, когда мы встретились с ним наедине на этом крыльце.       Ровно восемь месяцев назад. Время бешено летит вперёд, и от осознания этого у меня даже мурашки пробежали по спине. И, кажется, Малкольм подумал о том же самом.       — Восемь месяцев, — хором произнесли мы, и тихо рассмеялись.       Несмотря на то, что мы существенно отдалились друг от друга, что между нами всеми осталось ужасно много недомолвок, а временами даже претензий, я больше не мог себе вообразить жизни без этих оболтусов. Да и при всей моей побитой психике и растоптанной самооценке, я все-таки был уверен, что и они больше никогда не смогут представить себе жизнь без меня.       Эта мысль была мне приятна. Быть нужным тем, кого ты зовёшь своей семьёй. Тем, кто нужен тебе.       — Одновременно и будто бы вчера, и будто целую жизнь назад, — вторил ему я, выпуская дым через нос, чувствуя, как ноют сухие ноздри. — Даже не верится.       — Да… — Малкольм какое-то время ещё стоял на расстоянии, но потом подошёл ко мне, видимо, решив оставить в стороне светские беседы. — Ты…       Я ждал, что он скажет, не помогал и не перебивал. Сигарета тлела между моим указательным пальцем и средним, волосы слегка шевелил нежный вечерний ветерок, а на губах, наверняка, играла лёгкая выжидающая полуулыбка.       — Ты в порядке? — вдруг наконец спросил брат, чем ввёл меня на пару секунд в ступор. Не таких вопросов от него я ждал. Но раз уж я пытался убедить весь мир, что я не лгун, мне придётся отвечать честно.       — Нет, — я пожал плечами, снова прикладываясь к сигарете. — Я практически погиб в пожаре, затем этот уебок Форд как-то достал телефон в тюрьме, и снова мне написал, мой дед хоть и вылечил меня, но намекнул, что если я не поправлю дела с башкой, то все будет плохо, я чуть не поцеловал твою сестру, и моё желание уберечь всех вокруг от лишних потрясений и уберечь себя от необходимости всех вокруг убеждать и успокаивать, привело к тому, что мы с Чарли друг на друга накричали, и я пришёл в себя только при мысли, что мы с ним подерёмся, если так всё пойдёт. Я не в порядке, — закончив свой монолог, я снова затянулся сигаретой и прикрыл глаза, позволяя Малкольму переварить полученную информацию в тишине. Он же этой правды хотел, не так ли? Я был горд собой — несмотря на припекающую где-то в грудине обиду, я ни разу не упомянул свой день рождения, как и хотел.       — Он снова писал? Что ему нужно? — тут же встревожился Малкольм.       — Ничего, кроме моего прощения, — я пожал плечами, глядя на подростка, и лениво прикурил.       Тяжёлый день сказывался на мне неблагоприятно — я чувствовал, как дрожат мои руки, и подозревал, что мой мозг сейчас только ищет, за что бы зацепиться, чтобы удариться в новую ссору, а может быть и небольшой нервный срыв — как говорится, а почему бы и нет?       — Да пусть подавится, — возмутился Малкольм. — Что-то ещё он сказал?       — Поздравил меня… Там, — я отмахнулся, с ужасом осознав, что чуть не проговорился. — Я не прочитал. Попросил Аннабет заскринить сообщение и отправить Чарли, а саму смс-ку удалить.       — Сменить номер?       — Он достанет и новый мой номер, и сам свой сменит, — я пожал плечами, выдыхая дым и потушил окурок. — Это бесполезно.       — Подожди, а откуда у Аннабет доступ к твоему телефону? — вдруг удивился Малкольм.       — Она теперь знает от него пароль, и я попросил её вызвать нам такси, и всё в таком роде.       — Значит, она-то пароль знает.       — Ой, не начинай, уже полмира мой пароль от телефона знает, — я закатил глаза, оглядывая деревянные перекладины крыльца.       — Не важно… Так, минутку. Ты чуть не поцеловался с Аннабет? — вдруг спросил Малкольм, и меня чуть не прорвало смехом.       — Я знал, что ты однажды это заметишь, — пока что сдерживаясь, и лишь посмеиваясь, произнёс я.       — Так не шутят, блин! — мальчишка ударил меня в плечо, и я чуть не свалился с перил, уже громче смеясь.       — Кто сказал что я шучу? — я поиграл бровями и Малкольм спихнул меня наконец с крыльца прямо на траву. Благо, я не успел снова прикурить, и горящая сигарета никуда не летела, и теперь я беззаботно хохотал, лёжа на земле, и чувствуя, как начинают от удара болеть ребра.       — Перси! — Малкольм был весь красный, и, ухватившись за перила, перегнулся, чтобы, походу, видеть мою довольную физиономию. — Ну ты и артист!       Я расслабленно раскинул руки на траве, уставившись в чистое бесконечное небо. На Манхеттене оно было другим. Огни города делали небо слегка припыленным, звёзд было совсем-совсем не видно, может, только парочку. Здесь же, в слабо освещаемом районе малоэтажных построек, где свет ярких фонарей и вывесок не портит ночную благодать, можно было насладиться монументальностью и безграничностью небес. Но это было все ещё то же самое небо, что я видел сотни раз, полулежа на подоконнике в своей прокуренной комнате. То же самое небо, которое видела моя мама. Может, и сейчас, если все-таки жива, она вышла на балкон, задумчиво вглядываясь в далёкие звёзды. Может, вспоминает обо мне.       В сердце заныла старая рана. Мне почти нестерпимо захотелось кинуться в объятия моей родной мамы, зарыться носом в её уютный свитер крупной вязки, пропахший запахом домашней стряпни, почувствовать её тёплые руки на моей спине, мягкое касание её пальцев к моей щеке…       От неожиданно нахлынувшей боли я резко вдохнул и задержал дыхание, одновременно пытаясь ухватиться за мимолетное воспоминание о матери, и уговорить себя отпустить эти мысли, чтобы не довести себя до сердечного приступа. Однако остановиться я уже не мог. То, что показалось поначалу тупой тянущей тоской на душе, стало стремительно становиться невыносимым, удушающим чувством отчаяния. Мои глаза были раскрыты, но я уже ничего ими не видел. Тело выгнулось в беззвучном припадке — а в беззвучном ли? В ушах стоял оглушающий звон, воздуха в лёгких не было, глаза пекло, и я уже даже потерял ориентацию в пространстве.       Мне ещё никогда, никогда не было так плохо.       Мне казалось, что если я сейчас же не окажусь в её объятиях, то я не смогу глотнуть даже немного воздуха, что меня разорвёт на куски, если я снова не увижу взгляд её нежных синих глаз. Думалось, что мои воспоминания о матери постепенно блекнут, что я начинаю стремительно забывать звучание её голоса, изгиб её улыбки, седые пряди в её волосах. Какие-то детали будто бы вспышками озаряли моё сознание и гасли, как бы сильно я не хотел задержать это воспоминание ещё хотя бы на мгновение. Ощущение, что я теряю последние, самые сокровенные воспоминания о матери, не покидало меня, как и чувство всепоглощающей вины.       Вины за то, что я все-таки посмел вслух назвать чужую женщину своей матерью.       Я и предположить не мог, что такой, казалось бы, случайный поступок, вдруг окажется таким значимым. Я и раньше называл её мамой — в разговорах с братьями и сёстрами, для быстроты общения, сокращая дополнение «приёмная», ведь все и так знали, о ком я говорил. Но я никогда не обращался так именно к ней, и, как оказалось, просто так простить себе подобное предательство я был не в силах.       Впервые за долгое время я на полном серьёзе мысленно взмолился о смерти. Боль в груди была столь невыносимой, что я даже не мог пошевелиться, ком в горле перекрыл дыхательные пути, и мой мозг мучил меня, бесконечно подкидывая воспоминания о матери, пока её голос призрачным эхом слышался где-то вдали, еле уловимый сквозь ужасный звон.       На мгновение я вновь ощутил свое тело. Не могу сказать, в каком положении я был, но все, что я смог сделать, это вцепиться руками в футболку на своей груди, и, надрывно вздыхая, попытаться выплеснуть хоть часть боли наружу. Несчастная одежда заскрежетала под моими пальцами, и я почувствовал, как руки начинают рывками выпрямляться — футболка разорвалась, и теперь я лишь беспричинно портил свою одежду. Я попытался себя успокоить и выпустил обрывки ткани из рук, но моим пальцам не было покоя — я тут же вцепился в свое лицо, одной рукой схватился за свои волосы, и, не в силах выдерживать бурлящую в груди боль, медленно согнулся пополам, уткнувшись носом в свои колени.       До моих ушей донесся странный, неприятный звук. Звонкий, но прерывистый, тревожащий и очень, очень громкий. Спустя пару мгновений я понял, что это был мой собственный, надрывный, и к концу уже подозрительно хриплый, крик. Мне было стыдно, что я позволяю себе такое, но на короткое мгновение я даже почувствовал некое подобие облегчения — я смог вдохнуть полной грудью, и вцепиться во что-то руками, прежде, чем меня снова накрыло. Воздуха катастрофически не хватало, каждый вдох давался мне мучительно тяжело, а тело сводило в болезненных судорогах.       Вдруг моё зрение прояснилось. Сначала я просто видел что-то неопределённо синее. Затем, по мере того, как я смог более-менее фокусировать взгляд, я рассмотрел малюсенькие петельки хлопковых ниток, местами потрепанных стиркой. Тело ощущалось как нечто совершенно инородное, тяжёлое, неуклюжее, но у меня не было сил даже раздражаться. Я был даже не то что усталым, или измотанным, я вовсе сомневался в том, что ещё способен существовать. Изредка меня слегка потряхивало, но мне пока удавалось в беспамятство не впадать. Поднять руку, повернуть голову, или хотя бы подать голос казалось сейчас неисполнимой задачей. Горло болело так сильно, будто бы у меня вырвали кадык, а лицо было обжигающе горячим.       Я смог скосить взгляд вниз. Помятая трава, моя обессиленная ладонь покоится на земле, измазанная в чем-то тёмном. Рядом чья-то чужая ладонь, испачканная, кажется, в том же самом. Красивые пропорциональные пальцы, коротко стриженные ногти, на двух костяшках слегка содрана кожа — я почти сразу узнал руки Аннабет.       Аннабет… Хорошо, что у неё ко мне нет никакого романтического интереса. После такого, наверное, ей было бы тяжело увидеть в моем лице мужчину. Жалкий червь, которому и на свет не стоило появляться. Каким бы был её избранник? Нет, я не хочу об этом думать. Это уже чересчур. Но я верю, что она не ошибётся с выбором. Им будет самый достойный из достойных, смелый и воинственный.       У меня не было сил даже усмехнуться своим мыслям, хотя порыв был, и в следующее мгновение моя голова сама собой запрокинулась назад, и я наконец-то потерял сознание.       Долгожданное спокойное беспамятство.

***

      Стоит ли уточнять, в каком состоянии я пришёл в себя?       По крайней мере я знал, что я дома. В своей комнате. Стоило мне открыть глаза, как взгляд упал на прибранный рабочий стол. Ручки и карандаши аккуратно стояли в стаканах, тетрадь по литературе лежала сверху на томике Гёте. Телефон лежал возле края стола, подключенный к зарядке, ноутбук лежал в сумке, на специальной полке, встроенной в тумбочку стола. Фотография моих родителей все ещё лежала рамкой в стол.       Кажется, никто ничего не трогал, помимо телефона, которого здесь в прошлый раз не было.       Скосив взгляд в сторону, я увидел кое-как заправленную кровать Малкольма. Брата не было в комнате — его рабочий стол, оставленный в полном хаосе, одиноко простаивал без своего феноменально умного хозяина.       Я осторожно приподнялся, чувствуя, как тело ноет и ломит, но постарался не обращать на это внимания. Голова была тяжёлой и болела просто ужасно, будто бы сотни кузнецов Гефеста ковали прямо у меня на лбу боеприпасы для целой армии.       Дверь открылась, в комнату зашла Аннабет. Увидев, что я встал, она тихо охнула, и в пару шагов преодолела расстояние между нами, присаживаясь на край моей кровати.       — Перси, — она говорила тихо, видимо, подозревая, что у меня болит голова. — Как ты себя чувствуешь?       — Паршиво, — признался я, и мой голос оказался таким хриплым и жалким, что мне захотелось провалиться под землю, прямиком в Аид. Взгляд упал на тумбочку, на которой стоял стакан с водой, и я почти залпом выпил его.       — Удивлена, что ты вообще голоса не лишился, — тихо сказала Аннабет, убрав чёлку с моего лба.       — Я так сильно кричал? — удивлённо спросил я.       — Ну… Если кому-то из моих знакомых понадобится группа поддержки на рок-концерте, я передам ему твои контакты.       Я понимал, что она пытается меня подбодрить, и её маленькая шуточка даже была смешной, так что я улыбнулся ей.       — Какое позорище.       — Ну что ты такое говоришь, — Аннабет мягко улыбнулась мне и взяла мою ладонь. — Всё в порядке, Перси. Такое… Может случиться с любым из нас. А неделька была насыщенной, и тот день такой… богатый на события, так что это неудивительно. Но мы испугались за тебя.       — Что я там такого делал, что вы перепугались? — устало улыбнувшись спросиол я. — Бросался камнями?       — Ты не мог вдохнуть, — покачала головой Аннабет. — И тебя так трясло, и… на лице столько… страданий. У тебя физически тоже что-то болело?       Я немного подумал и кивнул.       — Я думал, что умру, — негромко поделился я. — Всё началось с простой тоски, и в мгновение превратилось в какой-то бесконечный ужас. Это… какой-то кошмар.       — У тебя такое раньше бывало?       — Чтобы так сильно — нет, — сразу же ответил я. — Но нервные срывы у меня случаются. К сожалению, — я тяжело вздохнул. — Прости. Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Мне очень стыдно.       — Почему тебе стыдно, Перси? — кажется, я услышал в её голосе удивление.       — Это… недостойное «героя» поведение, — я хмыкнул, выделив кавычки жестами. — Не то чтобы я когда-то верил, что смогу им стать.       — Герой — это не тот, кто ничего не боится и ничего не чувствует, — покачала головой Аннабет и дёрнула меня за руку, и я повернулся к ней лицом. Её щеки были слегка розоватыми, а глаза усталыми. — Это тот, кто несмотря на всё это всё ещё готов встать на ноги и идти дальше. Кто способен это пережить, — она крепко сжала мою ладонь, и я смутился.       — Значит, думаешь, что стыдиться нечего? — неловко уточнил я, глядя ей в глаза.       — Нечего, — подтвердила Аннабет. — Тем более, я почти уверена, что это всё не просто так. Кто-то из богов наверняка считает, что тебе давно пора бы умереть, и портит тебе жизнь. Но мы же им не позволим этого, правда?       Я улыбнулся, глядя на полуулыбку Аннабет. Вот я, сижу на кровати, прежив, пожалуй, самый страшный нервный срыв на своей памяти, да такой, что я даже не помню, что именно происходило со мной и с моим телом в эти моменты, и несмотря на это Аннабет Чейз приходит ко мне в комнату первой, готовая взять меня за руку и помочь оправиться от этого ужаса, хотя я уверен, что героизма и чести в моём поведении во время припадка не было. Она готова принять эту часть меня, самую, пожалуй, уродливую.       — Не позволим, — согласился я. — Кто бы этот… — я пропустил крепкий мат, не желая портить пламенную речь Аннабет. — ни был, пусть подавится. Мы будем в порядке.       Девушка ласково улыбнулась мне, глядя прямо в глаза, и мягко вздохнула.       — Правильно. Я горжусь тобой.       Моя жизнь похожа на яростный шторм — меня мотает из стороны в сторону, накрывает волной разочарований, и тут же подхватывает другой волной, и теперь я уже на самом её гребне, и в лицо летят солёные брызги, и восторг на душе, и в голове лёгкий дурман от счастья…       И я, наплевав на голос разума, предрассудки, страх и неловкость, со всей присущей мне — здоровому мне — резвостью, целую Аннабет Чейз прямо в губы, не чувствуя ни капли сожаления на этот счёт. Да, где-то на краю сознания мелькнула мысль по поводу того, что от меня может пахнуть спиртом или кровью, но я подумаю об этом потом. Сейчас же в моей груди будто бы разливалось что-то очень тёплое и тягучее, нежно обволакивая мои несчастные внутренности.       И я почти потерял голову, когда она причмокнула в поцелуй, вместо того, чтобы меня отпихнуть, или вежливо попросить отстраниться, и мягко прижалась носом к моей щеке. Я думал, что снова потеряю сознание, хотя теперь уже от восторга, но, к моему счастью, этого не случилось.       Её губы были слегка сладковатые на вкус, хотя, возможно, мой мозг от радости выдумывал всякие поэтичные сравнения или эпитеты, в попытках описать то наслаждение, что я получал. То, как мы вместе подавались навстречу друг другу, не споря, и позволяя поочерёдно «наседать» один на второго, целуясь так, как нам нравилось.       Наконец, понимая, что ещё немного и мне будет уже совсем нечем дышать, я заставил себя отстраниться от девушки, неловко улыбнувшись ей.       — Извини, если напугал.       — Только самую малость, — Аннабет улыбнулась мягко, и, я бы даже сказал, довольно. Её рука все ещё крепко сжимала мою.       Мы смотрели друг на друга какое-то время, и я решил заговорить первым, чтобы сгладить неловкость.       — В следующий раз я почищу зубы.       Девушка рассмеялась и, взяв подушку, легонько шлепнула меня ею.       — Да уж почистишь, Рыбьи мозги. Я попрошу Дафну проследить.       Теперь уже засмеялся я, убрав подушку с лица и глянул на Аннабет. Затем, хитро ухмыльнувшись, я вытянул ладонь из её хватки, и, максимально осторожно обхватив её за талию, утянул Чейз на кровать, на что та снова легко рассмеялась.       — А у тебя тут уютненько, — поделилась со мной Аннабет, подковыряв скотч, которым плакат с полным составом «Линкин Парка» был прикреплен к стене.       — Так, декор не портим, тут все по фэн-шую, — пробормотал я, оставив лёгкий поцелуй на щеке девчонки. Я все ещё сгорал от смущения, проделывая это все, но моего восторженного запала пока хватало, чтобы не проявлять это как-то внешне.       — Кажется, тебе уже лучше, — она взглянула на меня и мягко улыбнулась.       — Ты даже не представляешь, насколько, — мне было даже дико представить, насколько странной и резкой была перемена в моём настроении. И она все ещё не отвернулась от меня, решив, что я попрощался с кукушкой.       — Рада слышать, Рыбьи мозги, — она чмокнула меня в губы, осторожно похлопав меня по плечу. — А теперь тебе нужно ещё отдохнуть.       — А ты будешь тут?       — Мне нужно отойти, но потом я обязательно вернусь, — она села на кровати, поправляя испорченный мною хвостик. — А ты засыпай. Или побыть с тобой, пока ты не уснёшь?       Просить, чтобы кто-то с тобой посидел, когда ты засыпаешь… Казалось мне очень жалким занятием. Так делают, наверное, только маленькие дети.       Например, маленький мальчик, который сам наглотался снотворного, и, в ужасе осознав, что в этот раз он скорее всего уснёт навсегда, что это его последние вздохи, просит своего друга остаться с ним ненадолго, всего лишь пока он не уснёт. И получает отказ, и далее переживает просто восхитительные пятнадцать минут одинокого ожидания смерти, содрогаясь в беззвучных рыданиях, со стыдом глядя на фотографию родителей, которых опозорил своим существованием.       Однажды я обещал, что больше не буду тем мальчиком. Что никогда не буду на том дне, хотя бы эмоционально, на котором был тогда, но не скажу, что у меня это вышло.       — Да… Если тебе не сложно, — негромко попросил я, стараясь не пускаться в воспоминания. — Побудь со мной, пока я не усну.       И она осталась, устроившись обратно рядом со мной на кровати и накрыв нас обоих пледом.