Ацуши в Стране Чудес

Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове.

Дерево Тумтум было видно издалека. Облитое последними лучами закатного солнца, оно будто бы тлело без дыма, значительно возвышаясь над прочими деревьями. Толстые, извилистые ветви стремились разодрать небесный свод. Говорили, что это дерево древнее самого королевства, древнее людей и всего живого. Говорили, что корни его пронзают землю на многие мили вниз и вокруг, а крона укрывает своей тенью площадь размером с небольшое поселение; потому поблизости от дерева Тумтум ничего, кроме чахлой травы, не росло. «Самое простое во всём этом – до него добраться», — подумал Джон, останавливаясь, чтобы приподнять забрало шлема и утереть пот с лица. Доспехи всё-таки ужасно неудобная штука, и тяжеленная вдобавок. Да ещё и меч этот бряцал и бряцал о бедро, перевешивая влево и мешая идти. Всё ещё ничего приятного Джон не видел в том, чтобы быть рыцарем, несмотря на годы тренировок, которым он посвятил всё детство и юность – с тех самых пор, как оказался героем пророчества. Он вообще во всякие пророчества и предания не слишком верил, но одно, то самое, сомнению не подлежало. Оно, пророчество это, гласило, что некий рыцарь, придя в назначенный час под великое дерево, должен уничтожить живущего в его корнях злобного дракона, дабы даровать королевству покой. В роли некоего рыцаря и предполагалось выступить Джону; до него многие пытались примерить на себя эту роль, но заканчивали плохо: никто не возвращался живым, побывав у корней дерева Тумтум и повстречавшись с Тем, Кто Там Обитал. Джон, в отличие от своих предшественников, собирался пережить эту встречу и выйти победителем из боя, согласно пророчеству, неминуемого и кровопролитного. Всё ради королевства, в котором ты либо крестик, либо нолик. Несмотря на игровую равноценность этих символов, в жизни быть крестиком лучше, чем нулём без палочки. А в семье Джона сроду не водилось никого, кроме нулей. Перспектива стать первым крестиком выглядела… заманчиво. Ему рассказывали, как свиреп и дик Бармаглот и как важно его победить. Ему обещали, что всё получится, ведь родился он под самой правильной звездой. Хоть победить ему и было предречено, всё своё детство и юношество он провёл в тренировках, на теле его не было места, где хоть раз не появился бы синяк или ссадина, но несмотря на это он не чувствовал себя закалённым — только очень-очень уставшим. Но всё это было для того, чтобы убить одного-единственного монстра и принести королевству покой, а себе — великую славу. Сплетники не врали: поблизости от дерева Тумтум не росло ничего, кроме чахлой травы. Траве мешала расти тень от его раскинувшейся на сотни шагов кроны; мешали корни, переплетающиеся и бугрящие землю; мешали разбросанные всюду человеческие кости. Они белели тут и там, беспорядочно выступая промеж обломков разрушенных временем и погодой доспехов. Никто из этих рыцарей после смерти не остался на своём месте, что-то разорвало их тела и разбросало их всюду. Джон поёжился, пока что испытывая не страх, а скорее тревожное любопытство, и взялся за рукоять меча. Чёрная тень, не то реальная, не то порождённая его воображением, мелькнула на горизонте, уже спустя секунды подтверждая своё существование гулким утробным рыком. То был не Бармаглот, а его спутник, падальщик, зверь, что быстрее всех. Звался он Брандашмыгом, и судьба погибших ранее смельчаков, скорее всего, была на его совести. Вряд ли сам древний зверь разменивался на то, чтобы глодать чьи-то кости. Джон брёл вперёд и вперёд, стараясь не наступать на останки (ему не понравился костный хруст под коваными ботинками), и чем ближе к дереву он подходил, тем необъятнее выглядел тянущийся ввысь ствол, и гуще становилась тень от кроны. У самого подножия Тумтум стало совсем темно. Или за то следовало винить спрятавшееся за горизонтом солнце? Выцветше-рыжая закатная полоска прощально блеснула и растаяла; наступили сумерки. Чудище должно было вот-вот появиться. Джон медленно, стараясь не греметь латами, снял со спины тяжёлый щит, извлёк меч и насторожился. Если быть начеку, всё пройдёт хорошо. Брандашмыг мягкий, хоть и быстрый, ему хватит одного удара. А вот дракон... Гром расколотил пространство и сотряс землю с такой силой, будто источник его был совсем рядом. Джон, оглушённый, едва удержался на ногах; он опёрся на щит, согнувшись, и это спасло ему жизнь в следующую секунду, когда на поляну у подножия дерева обрушился ядовито-зелёный огонь. Языки пламени разбились о щит, а когда они угасли, в него же врезался ураганный ветер, поднявшийся от хлопающих кожистых крыльев. Огонь обуглил разбросанные всюду осколки костей и выжег траву ровным кругом; в середину этого круга приземлился Тот, Кто Обитает У Дерева. Сложив крылья и тяжело переступив с одной когтистой ноги на другую, он изогнул длинную шею, приблизил голову к Джону и выжидающе посмотрел на него – нет, не на него, а в самое нутро, в самую глубину его, Джонового, дрожащего рассудка. Джон заорал и изо всех сил размахнулся мечом. Клинок с чавкающим звуком врезался в драконью плоть, преодолел её сопротивление легко и вновь вырвался на воздух, весь заляпанный антрацитово-чёрным. Голова упала наземь, прокатилась несколько шагов и застряла меж выступающих корней. Настала тишина; в ней отчётливо было слышно, как толчками с мерным «глык, глык, глык» выходит наружу густая, тяжёлая кровь. Страшные глаза снесённой головы затянуло плёнкой, из приоткрытого рта вывалился дымящий раздвоенный язык. Тело грузно осело, крылья распустились по обе стороны от него – ничто больше не помогало им держаться. Бармаглот был мёртв. – Убил, – вслух сказал Джон, опуская клинок и не отводя тупого взгляда от растекающейся блестящей лужи у своих ног. – Убил Бармаглота. Я убил. Он думал, что триумф совсем другой на вкус; думал, что снеся голову чудовищу, почувствует счастье, гордость и сладкий вкус победы. Но вкус был горьким и удушливым, а обуявшие его чувства совсем не походили на радость. В порыве отвращения он отбросил меч и щит прочь, сел на землю, шумно вдохнул, и его попытки засмеяться превратились в рваный плач. «Глык, глык, глык» затихло. Что-то поползло по земле, шурша и скребя о корни и кости. Джон поднял мокрое лицо к новому, неожиданному звуку и увидел, что тело, как и отрубленная голова, меняется. Съёживается, светлеет, становится иным. Становится человеческим. Обнажённый бледнокожий мужчина поднялся на ноги, сделал несколько шагов к лежащей голове – и Джону. Но на последнего он не обратил внимания. Подняв голову, он водрузил её на законное место, чуть повернул, прилаживая, откинул на спину густую гриву чёрных волос, развернулся и пошёл к стволу дерева, безразлично ступая по корням, костям, жжёной траве босыми крупными ступнями, будто ему было всё равно, если он поранится или запачкается. – П-подожди! – Джон крикнул еле слышно, потому что в горле совсем пересохло. Он откашлялся, вскочил и окликнул снова, но этот человек, если он был человеком, вновь игнорировал его. Неудивительно: захочешь ли общаться с тем, кто только что снёс тебе голову с плеч? Но Джон не мог отпустить его, не мог заставить себя просто уйти; кажется, целью его жизни в это самое мгновение стало понять, что произошло. Мужчина прислонил ладонь к коре дерева Тумтум. Та разошлась под его прикосновением, открывая проход. Когда тот расширился настолько, что можно было войти, он обернулся к своему преследователю. – Идёшь? – одно слово, а его хватило, чтобы пригвоздить Джона к месту. – Иду, – тот едва шевельнул губами и с огромным усилием шагнул вперёд. Проход за ними закрылся. Дом дракона, устроенный в полом стволе огромного дерева, выглядел точно так, как и должен выглядеть дом дракона: похожий скорее на берлогу или широкую нору, без малейших удобств, если не считать таковыми кучу слегка подгорелых палых листьев, возможно, служивших постелью. Такие же листья кое-где запутались в длинных волосах незнакомца. Пожалуй, именно это и убедило Джона окончательно в том, что это то же самое существо, которому он срубил голову Вострым мечом. Сев прямо на голую землю меж переплетающихся корней и обломков чужого оружия, бывший Бармаглот вновь взглянул на Джона, один в один тем взглядом, которым смотрела его драконья голова. Воцарилось долгое молчание. – ...Кто ты? – наконец, выдавил рыцарь. – ...Что ты? – Я – Бармаглот, – глухо ответствовал тот. – Это твоё имя? – Нет, я один из тысяч Бармаглотов, обитающих в тысяче миров. Если тебе нужно имя, можешь называть меня Лавкрафт. – Зачем ты пришёл? – Здесь – мой дом. А ты, человек по имени Джон, бравый рыцарь с Вострым мечом, зачем пришёл сюда? – Чтобы... – он сглотнул, боясь разгневать Бармаглота и правдой, и ложью – что можно было сокрыть от того, кто уже знал и его имя, и, наверняка, его цель? – Чтобы выполнить пророчество. Пророчество гласило, что он принесёт королевству покой. Ценой чужой жизни и своего рассудка, как оказалось. Велика ли эта цена? Равна ли содеянному? – Чтобы убить меня, – безразлично добавил Лавкрафт. – Ты не знал, что я мёртв уже многие годы, верно? Ты не знал, что меня не раз убивали до тебя? Никто не сказал тебе этого, человек по имени Джон? Его вопросы звучали как утверждения, да и являлись ими по сути. Джон ничего не мог возразить, лишь беспомощно качал головой. Всё, что он знал о Бармаглоте, о собственном предназначении и о том, как его выполнить, заключалось в пророческом стихе, передаваемом с поколениями. И всё, что он знал, оказалось пустыми словами. – Я был уверен, что ты неразумное чудовище, – признался он. – А на деле неразумное чудовище – я сам. – Бесспорно, ты имеешь разум. Иначе не добрался бы сюда. Иначе не взял бы в руки Вострый меч. – Лавкрафт говорил короткими, рублеными фразами, каждая из которых походила на падение тяжёлого камня в мягкую, расквашенную после долгого ливня землю. – Но разум простого человека хрупок. Те, кто был здесь до тебя, не выдержали моего взгляда и стали лёгкой добычей для чёрного зверя. – Брандашмыга? – Да, вы зовёте его так. Последний был здесь семь лет назад. С тех пор давно никто не приходил, и чёрный зверь голоден. – Почему он не захотел съесть меня? Я видел, как он наблюдал за мной. – Он почувствовал, что ты пришёл вовремя, – Бармаглот повернул голову, глядя на пятно света на земляном полу. – Время – неотвратимая сила. Не стоит ему мешать. – Ты знаешь много о прошлых временах? – любопытство было сильнее страха, и, поняв, что он может задавать вопросы и остаться в живых, Джон приободрился. Он тоже сел, постаравшись выбрать место почище. Сделать это в латах оказалось не так-то просто. – Я знаю... достаточно, – ответствовал Лавкрафт. – Я видел, как рождалась земля. Как двигались звёзды. Как возникала жизнь, и сменялись поколения. Этот мир был совсем молодым, когда я пришёл, а это королевство ещё не появилось на свет. Но теперь час его угасания близко, и я скоро уйду искать для себя новый дом. Джон поёжился. Слова Лавкрафта отдавали неясной обречённостью и ледяной пустотой. Существо, сидящее рядом с ним, называло себя мёртвым, но знало неизмеримо больше, чем любой живущий. Он растерялся: что можно спросить у столь мудрого создания? Что вообще может просить рассказать тот, кто по сравнению с подобным существом – песчинка в океане времени и пространства? Но один вопрос у Джона всё же созрел, и он не без страха задал его: – А что делать мне? Лавкрафт помолчал минуту. Затем сказал: – «...Ты победил в бою. О храброславленный герой, хвалу тебе пою». Так говорится в конце твоего пророчества. Ты можешь вернуться домой. Тебя признают победителем и воздадут почести. Ты ведь шёл сюда за этим. – За этим, но... Я совсем не герой, – поник Джон. – Мне стыдно возвращаться к ним и принимать награды за то, что я убил столь мудрое и величественное существо. Пусть даже ты на самом деле не умер. – И всё же ты выполнил предначертанное. Посмотри наружу, и поймёшь, что всё вышло так, как до́лжно. Джон встал и огляделся: в берлоге дракона не оказалось ни единого окна. Тусклый свет поступал откуда-то сверху, из прорехи в коре, но через неё был виден только кусочек темнеющего неба в рваных облаках. Значит, нужно выйти отсюда, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть. – Ты меня выпустишь? – с опаской спросил Джон. Лавкрафт не ответил, но, повинуясь его взгляду, за спиной Джона дерево разверзлось, образовав достаточное отверстие, чтобы тот мог выйти. И Джон покинул дом Бармаглота. Снаружи ощутимо пахло тлением; кругом, куда ни глянь, чернела сожжённая трава. Джон обратил внимание на то, что кости, которые были разбросаны здесь, тоже обуглились и рассыпались мелкими кусками, а обломки оружия и лат – выржавели до дыр. Лишь его собственный – Вострый – меч блестел, как новый, воткнувшись в землю неподалёку, и не имел на себе ни следа недавнего убийства. – Погоди... – пробормотал Джон, невольно оборачиваясь. – Разве ты выжег настолько много травы? – Нет, – последовавший за ним Лавкрафт встал рядом. Босые ноги тут же испачкались золой; волосы-водоросли опутали белое тело. – Это моя кровь. Она пролилась на корни Великого Дерева, и теперь оно погибает. Вслед за ним погибнет всё живое, поскольку его корни – артерии этой земли. – Ч... Что? – Пророчество, Джон, – напомнил Бармаглот. – Покой для твоего королевства. Вечный и незыблемый покой. Джон тяжело опустился на колени. Он коснулся одного из торчащих корней, кора на котором облупилась, обнажая иссохшее, выеденное драконьей кровью нутро. Пальцы зажгло сквозь латные перчатки; но сильнее жгло глаза – разлитым вокруг духом смерти и усиливающейся с каждым мигом душевной болью. – Пророчество говорило об этом? О том, что я помогу собственному королевству умереть? – Так и есть. Время – неотвратимая сила, – повторил он свою недавнюю фразу. – Время этих земель подошло к концу. Иди домой, Джон. Ты ещё успеваешь получить свою славу... И попрощаться. – Не хочу, – глухо ответил он, поднимаясь на ноги. Неуклюже расстегнув шлем, он стащил его вместе с подшлемником и уронил себе под ноги. Так же он поступил и с перчатками. Латы он не снял – в одиночку это сделать было невозможно, а Бармаглота ему не хотелось просить о помощи. – То, что другие будут считать моей победой, на самом деле – мой самый большой позор. Да и что толку куда-то идти, если я всё равно погибну вместе с этим местом. – Не обязательно, – многозначительно произнёс Бармаглот. Джон, простреленный осознанием, вздёрнул на него взгляд. – Ты возьмёшь меня с собой? – Возьму. Ты мне интересен, маленький сильный человек. Ты станешь хорошим спутником. Пусть и ненадолго. – Ненадолго? – До тех пор, пока твоя жизнь не закончится, – сказал Лавкрафт. – Но, покуда ты со мной – когда ей закончиться, решаю только я. Джон кивнул, соглашаясь, и выпрямился. Затхлый ветер холодил лицо и лениво перебирал взмокшие от пота волосы. Перед ними простиралась долина смерти; Джон уже не различал ничего вдалеке, всё стало едино-чёрным. Королевство готовилось исчезнуть, но отчего-то он не чувствовал сейчас той тоски, что сжимала его сердце совсем недавно. В конце концов, смерть – это всего лишь покой, а время – неотвратимая сила.