Ацуши в Стране Чудес

Битва окончена? Ацуши не верил своим ушам, слишком уж внезапно всё завершилось. Но о том, что Бармаглот не соврал, говорило многое: Скверна больше не появлялась из-под земли. А та, что вытекла из раскуроченного поезда, погибла, оставив после себя лишь несколько капель, высохших и потерявших свой смоляной блеск. Дышать стало легче; в небе разошлись тучи, открывая взору изобильную россыпь звёзд и Луну, огромную, круглую и яркую, такую, какой она бывает только в фильмах и на сказочных картинках. Вокруг тут же заметно посветлело. Бармаглот вёл за собой раненого Рыцаря, а Ацуши следовал за ними. Он и то и дело оглядывался по сторонам, ожидая, что в наступившей тиши раздастся чей-то очередной полный ярости или отчаянной боли крик, что из-под ног вновь выплеснется Скверна, набравшаяся сил и готовая пожрать его вместе со спутниками. Но ничего не произошло. Все вместе они добрались до лагеря, разбитого остальными на станции. Здесь прямо на мраморных плитах горели костры и кучками сидели уцелевшие: кто-то оказывал помощь раненым, кто-то отдыхал, кто-то пытался привести себя в порядок, а кто-то — попросту переваривал произошедшее. Рыцарь с драконом решили остаться отдохнуть у одного из костров (точнее, отдохнуть нужно было Рыцарю — навряд ли такое существо, как Бармаглот, вообще было способно устать), а Ацуши двинулся дальше по перрону в поисках знакомых лиц. Неизвестная ему крестовая семёрка сидела поодаль от всех, свесив ноги к рельсам, и покачивалась взад-вперёд. Ацуши, кажется, понимал, что она чувствует, но так и не решился подойти к ней и хотя бы утешительно положить руку на плечо. Оставалось надеяться, что найдётся кто-то другой, чтобы сделать это. На одной из скамей, где в мирное время пассажиры ожидали своих поездов, недвижно сидела Герцогиня, склонив голову к груди. Под боком у неё дремала измотавшаяся, перепачканная Соня-Мышь, и рука Герцогини, казавшаяся единственной живой частью её тела, монотонными, машинными движениями поглаживала взлохмаченные волосы подопечной. Соседняя скамья тоже была занята двумя участниками прошедшей битвы: Мартовский Заяц сидел рядом с Белым Кроликом. У последнего были забинтованы руки от локтей по самые запястья, а ниже запястий не было ничего. В переменчивых отблесках костра, Ацуши видел расплывчатые бурые пятна, проступившие сквозь повязки там, откуда полагалось расти кистям рук. — Не переживай, я смастерю тебе новые лапки, — успокаивал его Заяц. — Лучше прежних! И даже часы могу встроить, чтобы ты никуда больше не опаздывал. Обязательно встрою часы! Белый Кролик молчал, безразлично пялясь в пустоту, и на стёклах его очков плясало оранжевое пламя. Вряд ли даже самые искренние слова и самые крепкие обещания могли ему сильно помочь. Что же ему пришлось пережить? Впрочем, вряд ли Ацуши хотелось бы об этом знать. Он прошёл дальше по перрону и, наконец, увидел Шляпника и Чеширского Кота. Те обступили Валета, рядом с которым, по-кошачьи изогнув огромное чёрное тело, возлежал Брандашмыг. Косматый хищник уже не выглядел таким угрожающим. Он тоже принимал участие в изматывающей битве и устал. Из ноздрей его мерно вырывался густой пар, а грозные кровавые глаза сейчас были закрыты. — Повыше фонарь, пожалуйста. Чеширский Кот послушно поднял фонарь, который держал над Валетом. Тот сидел без пиджака, жилета и рубашки, которые были теперь аккуратно сложены неподалёку. Шляпник занимался его раненым плечом. Вытерев кровь и закончив обработку, он поднёс к ране то, что сначала показалось Ацуши бинтом, но на деле оказалось широкой полоской бумаги. — А зачем это? — спросил Ацуши. — Чтобы подлатать его, конечно, — ответил Шляпник, не оборачиваясь. — А... — он осёкся, подумав, что никогда не сможет до конца понять этот странный мир. — Да. Он ведь карта. Нежнейшим движением Шляпник приложил к ране заплатку, и на глазах Ацуши бумажная полоска слилась с кожей, повторив её цвет и текстуру. Спустя пару секунд раны будто бы не бывало. Валет встал и поклонился Шляпнику. — Большое спасибо, Чуя-сан. Тот широко улыбнулся в ответ: — Это было совсем несложно. После этого обмена любезностями Валет немедля оказался рядом со своей одеждой и поспешно облачился в неё. Быть обнажённым на глазах такого количества зрителей, даже не целиком и недолго, явно ему не нравилось. — А меня вылечишь, Чуя? — спросил Кот, всучив Валету фонарь. — Я тоже раненый, смотри! Больно просто смерть как! Он продемонстрировал Шляпнику свою левую руку: рукав был оборван по локоть, а всё, что ниже, до самых пальцев, казалось одной сплошной раной: то ли ожоги, то ли ссадины не оставили на ней живого места, кое-где воспалённая плоть покрылась корками, а оставшаяся кожа болталась лохмотьями. Шляпник покачал головой, и взгляд его наполнился болью. — Конечно. Конечно, вылечу, — выдохнул он. — Я просто обязан. Вскоре стала довольно очевидна разница между Котом притворствующим и Котом, испытывающим страдания всерьёз. Обработка такой раны не могла не могла ни причинять невероятную боль, и на лицо Кота, изо всех сил старавшегося не орать, было страшно смотреть. Ацуши и не смотрел: ни на лицо, ни на ужасную изуродованную руку, пока это всё не закончилось и увечья не скрылись под толстым слоем повязок. — Уф. Бумажным всё-таки быть куда проще, — подытожил Кот, заметно ободрившись после того, как процедура окончилась. — Правда, Акутагава-кун? — Возможно, Господин Чеширский Кот, — холодно отозвался тот, давая понять Коту, что ни капли не изменил своего отношения к нему. Оставив фонарь на свободной скамье, Валет вернулся к своему новому скакуну и принялся расчёсывать его топорщащуюся во все стороны шерсть. Кажется, он носил с собой гребень постоянно, так же, как и меч. Брандашмыгу, по всей видимости, расчёсывание нравилось не слишком, но он терпел, лишь иногда хмурясь и фыркая. Трудно представить, каким образом Валет смог добиться послушания от столь свирепого и грозного существа. Вскоре подошли Бармаглот с заметно прихрамывающим Рыцарем. Бармаглот осторожно усадил своего друга на скамью. — Поможешь ему? — обратился он к Шляпнику. Тот с готовностью кивнул и присел рядом с Рыцарем, помогая ему снять ботинок с повреждённой ноги. Рыцарь морщился от боли и виновато улыбался. Какой всё-таки потрясающий этот Шляпник, подумалось Ацуши. Добрый и мудрый, всегда готовый помочь, заботящийся о своих подопечных и даже о тех, кто ему совсем чужой. Наверное, если в этом мире тот, кого зовут Чуей Накахарой, может быть таким, то и в другом тоже? Собственно, что этому мешает? Чеширский Кот, возникший рядом, будто бы угадал его мысли. — Ну и славным же малым он иногда бывает, а? — хмыкнул он Ацуши на ухо. — И настолько же невыносимым, когда бесится. Ацуши отмахнулся. Ехидство Чеширского Кота не отличалось от ехидства Дазая-сан, которого он знал, и отвечать на него было себе дороже. Вместо того, чтобы обсуждать с ним Шляпника, Ацуши предпочёл подойти к тому и задать только что пришедший на ум, но, казалось бы, до ужаса очевидный вопрос. — Господин Шляпник, вы ведь можете управлять временем, — он не позволил себе запинки (а зря, ведь, если бы позволил, то успел бы заметить, как разом насторожились все, кто находился поблизости), и продолжил: — Разве нельзя было сделать так, чтобы жители Страны Чудес избежали своих ран? Или даже смерти? Надежды его рухнули сразу же, едва только затихли последние звуки вопроса. Валет посмотрел на него, как на полного идиота, Чеширский Кот разочарованно покачал головой. Бармаглот с Рыцарем переглянулись и ничего не сказали. — Ты серьёзно думаешь, что я не пытался? — голос Шляпника звучал обречённо. — Но я… не в порядке, а Скверна пришла из иных миров, и Времени здесь она неподвластна. Я был рядом, когда пострадал Белый Кролик, но все мои попытки спасти его от увечья привели к тому, что Дазай... Ты видел, что с его рукой? Видел?! Его заколотило. Ацуши тихо пробормотал "простите"; отпихнув его, Валет метнулся к Шляпнику, а за ним и Чеширский кот. Вдвоём они принялись успокаивать выбитого из колеи Шляпника, и Ацуши разумно решил не мешать им. Чувствуя себя полным дураком, он отошёл подальше. О чём только думал? Шляпнику и так больно от произошедшего, как и всем остальным, да ещё и чертовщина, творящаяся в его голове, не даёт покоя... Валет ведь просил не напоминать... — Что я за дурак? — вслух спросил он. Ему никто не ответил. Он сел на край перрона и свесил вниз ноги — как та семёрка на другом конце станции. Вниз, к рельсам, кончавшимся здесь, полетело ставшее ненужным копьё. Ацуши закрыл лицо руками. Радость от победы сменилась злостью на себя, а затем тяжёлыми воспоминаниями о битве и её жертвах. Скверна, погубившая целое королевство, густая, вездесущая, обжигающая, заполняла его рассудок. Те, кого она уничтожила, вновь и вновь являлись перед мысленным взором. Танизаки с его сестрой, которые даже не понимали чужих предостережений и до последнего оставались неразлучны. И Люси… Вредная, несносная, но преданная до самого конца. До чего же страшной выдалась её участь! Её последние крики звенели в голове Ацуши. Они становились всё громче и всё невыносимее, вытесняя всё прочее, и в итоге Ацуши сам разревелся. Не сдерживаясь и не думая о том, что кто-то может услышать, он выл белугой, раненым зверем, а слёзы рекой текли из его глаз. — С-смотрите! — крикнул кто-то надломленным голосом. Ацуши обернулся, отнял руки от лица и увидел, что все уставились на него. — Ч-что такое? — спросил он сквозь всхлипы, — Я просто… Взгляд его упал вниз, на собственные ладони. Те были сплошь покрыты чёрной смолой. Она же текла у него из глаз, из носа, лилась даже из ушей, вытекала из-под ног, жирными струями скатываясь на рельсы, которые под нею тут же шипели и плавились. Ацуши вскочил и принялся топтать смолу, сбрасывать с себя. — Нет-нет-нет! Почему?! Но Скверна не собиралась отставать от него. Напротив, напор её увеличился, и она начала всё быстрее расползаться, грозясь пожрать всё то, что не пожрала ранее. А самым страшным было то, что сам Ацуши от соприкосновения с ней совсем не испытывал боли. Не обжигая и не нанося ни малейшей раны, она скатывалась с его кожи и будто бы являлась его естественной частью. — Ты, — Валет шагнул вперёд, хватаясь за рукоять меча. У него не находилось слов, чтобы выразить свои эмоции, но взгляд его был красноречивее любых возможных фраз. — Ты ведь обещал! — обречённо простонал кто-то. — Ну что за дела, Алиса? Теперь здесь собрались все выжившие. Их осталось немного, но даже "немного" — это уже значительно больше одного. Односложные возмущения переросли в гвалт, и на этот раз оправданий и шансов на помилование не осталось. Ацуши даже ничего сказать не мог, преисполненный ужасом и скорбью, и каждый миг, что он испытывал эти чувства, давал всё больше и больше топлива адской смоле. Последним лучом надежды был Шляпник; в отчаянии Ацуши обратился к нему, но тот, измождённый, осунувшийся, лишь покачал головой в ответ на его беспомощный взгляд. — Я не хотел этого… я... — бормотал Ацуши, поднимаясь на ноги. Бежать ему было некуда: он стоял на самом краю перрона, а за его спиной плескалось свежее озеро Скверны. — Никто не хотел бы этого, Алиса, — сказал Валет. — Даже я. Боль, полоснувшая по шее, оказалась настолько внезапной, что Ацуши не успел даже вскрикнуть. А если и успел бы, то издал бы уже лишь невнятное бульканье. Перед глазами вдруг оказалось высокое небо, где таяли звёзды и начинался рассвет; запоздало он ощутил, что теряет равновесие и падает назад. Или это падала лишь его голова? *** — Продуктивность на высшем уровне, а, Ацуши-кун? Ацуши открыл глаза, поднял голову и увидел перед собой Куникиду. Тот, уперев кулаки в бока, смотрел на него сквозь стёкла очков самым недовольным взглядом, на какой только был способен. — О... ваши руки на месте, — с облегчением выдохнул Ацуши. — А куда они должны были деться? — Тот с наигранным вздохом закатил глаза. — Что тебе такое приснилось? И, что более важно, почему оно тебе снилось на рабочем месте? «Приснилось?» Ацуши осторожно потрогал свою шею. Болела она по-настоящему. Вернее, ныла. Так, как может ныть шея, когда затекает от лежания в неудобной позе. Он сел ровно, утёр дорожку слюны со щеки и посмотрел в окно: там клонящееся к западу солнце говорило о том, что пару часов своей жизни он всё-таки пропустил. — Я был здесь всё это время? — Конечно. Не в Стране же Чудес, — подбавив в голос ещё больше сарказма, Куникида поправил очки. — И не сделал ровным счётом ничего полезного. Ацуши был готов сорваться с места и обнять его, несмотря на весь этот тон и раздражённый вид. Отсутствие пушистых кроличьих штанишек и длинных ушей, отчего-то, убедили его в реальности происходящего сильнее всего прочего. — Простите, Куникида-сан, — чересчур радостно выпалил он. — Такого больше не повторится. — Дазай на тебя плохо влияет, — чуть смягчился Куникида, покачав головой, и вернулся к работе за своим компьютером. Пока Ацуши смотрел свой увлекательный, местами страшный и захватывающий, казавшийся бесконечным сон, в офисе Вооружённого Детективного Агентства ничего не поменялось: Кенджи не отлипал от заинтересовавшего его растения, а Наоми — от своего брата, и Ацуши был счастлив увидеть их обоих живыми. Место Рампо, однако, опустело, но он, скорее всего, вернулся в общежитие или, что вероятнее, пошёл за новой порцией снеков, которые в очередной раз закончились. На диване рядом дремал Дазай. Ему Куникида отчего-то не предъявлял претензий — видимо, знал, что это бесполезно. Едва Ацуши посмотрел на своего наставника, тот проснулся. Шумно зевнув и с хрустом потянувшись, он сел и потёр глаза. — М-м-м, а что, рабочий день уже закончился? — он поглядел на часы. — Можно идти по своим делам? — Ты бы на работе хоть каким-нибудь делом занялся, — вновь подал голос Куникида. — Да, да, — отмахнулся Дазай. — Я пошёл. Тут же, не теряя времени, он подхватил свой светлый плащ и принялся надевать его. Ацуши всё смотрел на него и не понимал, что именно кажется ему странным. Левая рука Дазая по обыкновению была умотана бинтами до самых костяшек пальцев. Натягивая рукав плаща, он держал её на весу, будто бы изо всех сил старался ничего не касаться. Лицо его при этом ничего не выражало; на миг он бросил ответный взгляд в сторону Ацуши, и тот, оробев отчего-то, поспешил отвернуться. — Что-то хочешь спросить, Ацуши-кун? Нет? Ну, ладно, — скороговорка пронеслась мимо ушей Ацуши, а спустя секунду дверь за спиной Дазая закрылась. Ацуши покинул офис Агентства только спустя минут пятнадцать, простояв всё это время у двери, словно выжидая время, чтобы дать Дазаю время уйти и точно с ним не столкнуться. Мысль, зародившаяся в его голове, была слишком страшной и неправдоподобной, чтобы он мог позволить себе обдумывать её и тем более обсуждать с наставником. Но и избавиться от неё так просто не получалось. Выйдя на улицу, Ацуши глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. Было зябко, впору надевать пальто — Ацуши так бы и поступил, если бы таковое у него имелось. Но, несмотря на холод, возвращаться в общежитие не спешил. В комнате ждёт Кёка, просто потому, что больше ей быть негде, а ему вдруг ужасно захотелось побыть одному. Люди возвращались с работы, учёбы или же наоборот только собирались туда пойти. Гудки и ворчание автомобилей, гомон прохожих, пиликанье сотовых, монотонные рекламные слоганы и джинглы заполняли каждый сантиметр пространства. Зажигались фонари, светились витрины и мигали неоновые вывески. Вечерняя Йокогама полнилась жизнью — но без единого неравнодушного рядом именно она была самым верным способом насладиться одиночеством. Ацуши брёл, куда глаза глядят, и размышлял о своём сновидении. Подобного он никогда не испытывал прежде. Целое огромное приключение, полное эмоций — не самых приятных, но зато настоящих. Ацуши было противно от себя-слабака; за каждую злую, эгоистичную мысль из посещавших его он был готов дать себе пощёчину. В противовес увиденным собственным тёмным сторонам в голову приходили и мысли о других участниках этого приключения, точнее, об их двойниках. Об Акутагаве, Накахаре Чуе, Дазае, приезжих из Гильдии. О заботе и отзывчивости Шляпника, смелости и упорстве Валета, жестоких шутках Чеширского Кота, мудрых словах Рыцаря, хладнокровной самоотверженности Бармаглота. Всё это сеяло сомнение в душе Ацуши. Выходит, всё и правда не так, как кажется на первый взгляд? Пусть это произошло лишь во сне, пусть это было лишь плодом утомлённого бездельем и скукой мозга — Ацуши не мог отделаться от размышлений. Что, если Страна Чудес приснилась ему не просто так? Что, если это повод пересмотреть собственные взгляды на то, что он считал добром и злом, на тех, в ком он видел святых и демонов? Может, стоит хотя бы извиниться перед Акутагавой за прошлый раз. Поднялся ветер, собрав за собой ворох сухой листвы. Скоро день подойдёт к концу, холод станет невыносимым, и придётся всё-таки пойти домой. Ацуши поёжился и спрятал коченеющие руки в карманы, надеясь согреть их хоть немного. Неожиданно в одном из них он наткнулся на что-то круглое, твёрдое, размером с большую монету. Неожиданно — потому, что не имел привычки носить что-либо в своих карманах. Вынув неизвестный предмет, Ацуши поднёс его поближе к глазам, чтобы рассмотреть, и обомлел: то была блестящая причудливая пуговица.