Мята - значит любит

После четырёхчасовой прогулки пальцы ног и рук онемели от холода, лицо раскраснелось и в носу едва не начала скапливаться влага, которую писателю было бы крайне неловко подтирать ладонью в кожаных перчатках и шмыгать носом. Благо, они закончили с разглядыванием окрестностей когда первый раскат грома предупредил о грядущей грозе. И без того скользкие грунтовые тропы теперь казались ещё более ненадёжными и Тэхён крепче сжимал поводья, едва ли не подгоняя коня пятками в рёбра. Он любил дождь только когда мог оставаться внутри, там где тепло. Дождь становился прекрасным поводом для того, чтобы не выходить целый день из своей комнаты, пить чай с лимоном и задумчиво покусывать кончик пера в поисках гармонично сочетающихся между собой слов. Дождь шептал и подсказывал, дождь оберегал, не пускал на порог незваных гостей. Но снаружи под ливнем Тэхёну оставаться не хотелось. Однако и в тепло нырять без оглядки он тоже не мог. Потому что всё ещё был не один, всё ещё должен был помнить про друзей и своё обещание прочесть свою прозу перед шестью любопытствующими головами. Ну, возможно, не всем им было интересно. Чонгуку точно нет, и Тэхёна не волновало ничего, кроме возможности лицезреть его надменное безразличие. Какая глупость, делить мир на слабых и сильных. Какая возмутительная ошибка внушать позицию в социуме с самого детства, опираясь лишь на различие в анатомии. Тэхён не выбирал быть омегой. Нет, он не ненавидел себя за свою сущность, не ненавидел альф за их любовь пользоваться слабостью омег (которую они так же сами себе придумали), и даже не ненавидел Чонгука. Просто было… Тоскливо и скучно. Смотреть, как юноша, выросший под эгидой патриархата раз за разом недоумевает отказам и сопротивлению. Тэхён не выбирал быть омегой, но он выбрал быть достойным мужчиной. Просто человеком, вне зависимости от того как он пахнет, насколько силён, может ли родить ребёнка. Несмотря на все премерзкие послания от альф на пропитанных приторными запахами свёртках пергамента, несмотря даже на таких как Чонгук, которые с наивной надеждой упиваются своей властью и силой, сидя на троне из непрочных и явно со временем слабеющих социальных устройств, Тэхён просто был и закрывался от всего, чтобы расчистить собственный путь и не слышать унизительных шептанной о его месте в этом мире. Совсем скоро наступит двадцатый век. Новое тысячелетие, к которому Тэхён был готов и к которому стремился, веря, что там будущее принесёт большие перемены. И сам он сможет нести их, если будет и дальше настолько же твёрд и решителен. А если будет отвлекаться… Если будет отвлекаться на звонкий, почти детский смех, на густые сверкающие ночью волосы, собранные в маленький хвостик на затылке и большие ладони с длинными пальцами пианиста. Нет, нет, Тэхёну только этого не хватало. Поэтому он сел между Юнги и Хосоком, когда они все собрались перед камином отогреваться крепким спиртным и страстными поэзиями Намджуна. Было бы уместным сказать, что Тэхён не совсем выбирал, где ему расположиться. Диванчик с шёлковой алой обивкой был довольно просторным для троих человек, но всё же он мог бы сесть и в кресло… Однако Хосок буквально приволок его за руку и усадил рядом, тут же скрестив руки на груди и глядя куда угодно, но не на Юнги, который курил трубку, закинув руку на спинку дивана. Тэхён ощутил дискомфорт. Ему было очень душно, однако в аромате Хосока ютилась надежда и искренняя мольба остаться сидеть рядом. И Тэхён не мог отказать. Он лишь сел на край дивана, чтобы максимально отдалиться от двух напряжённых альф и почувствовал на себе взгляд Чонгука, который отвернулся, стоило их глазам пересечься. Чимин залез босыми ногами на кресло и курил тонкую сигару на длинном мундштуке, Джин и Джун любезно раздавали друзьям бокалы с напитками. Тэхён посчитал, что ему незачем сохранять трезвую бдительность и позволил себе бокал красного сухого вина. Нужно же было хоть как-то расслабиться после конной прогулки на холоде в компании одного несносного юноши. Бёдра тянуло приятной болью, Тэхён ещё долго будет вспоминать седло и своего мирного коня, полуголые кроны деревьев и пение сонных птиц. Глоток вина все приятные воспоминания сделал чуть ярче и омега даже позволил себе лёгкую улыбку, обращённую к камину и всем, кто мог бы на него взглянуть во время беседы. Поэзия Намджуна всего через несколько минут расслабленной тишины, призванной потратить её на наслаждение алкоголем, была для Тэхёна вдохновенным блаженством. Он рисовал себе каждое касание, каждый луч солнца и дуновение ветра из строк поэта, лениво аплодируя вместе с остальными после каждого стиха. Не в первый раз Тэхён становился свидетелем творческих вечеров, но впервые ему действительно стало нравиться на таком присутствовать. Наверное, потому что Хосок держал его за плечо и улыбался, потому что Чимин вставлял уместные шутки, а Намджун и Сокджин поцеловались, когда поэт закончил с декламацией поэзий. Даже звук рояля, рождающийся по велению пальцев Чонгука в конце концов разбавил в тэхёновом сердце напряжение. И, кажется, Юнги рядом с ним тоже расслабился и прекратил курить трубку. Ноты рояля впитывались в каждую клетку кожи, не прикрытую одеждой, кончики пальцев едва покалывало от спокойствия и мягкости танца рук по клавишам. Тэхён не заметил того, как впечатался взглядом в обтянутую как всегда черным пиджаком спину Чонгука и как тот повернул голову в его сторону, не переставая играть. Пианисту не нужны были ноты, не нужно было смотреть на клавиши, которые он выучил пальцами с детства, чтобы передавать свою страсть через звук. Поэтому в его больших чёрных глазах плескалась лишь умиротворённая нежность, которую Тэхён испытал на себе впервые. Только когда он понял, что пропустил мимо ушей заданный Намджуном вопрос, то вильнул головой и пришлось заново вспоминать вкус кислорода и ощущение того, как он заполняет лёгкие. — Прошу прощения, — Тэхён сделал ещё один глоток терпкого вина и улыбнулся чуть захмелевшей улыбкой. Глаза его давно сверкали огоньками всех свечей и огня в камине. Чонгук даже со своего места мог видеть всю прелесть этого тёпло-чёрного янтаря. Но сколько напускной вежливости в этом Тэхёне… Что не так? Когда уже пропустит в сердце тех, кто желал ему добра и не просил ничего взамен? Это ведь не так сложно, ведь раз Чонгук смог, то и этот рано или поздно сдастся. Во всех известных смыслах. Пока что в Чонгуке боролись избалованный альфа с человеком, готовым принять Тэхёна как равного. Однако эта его борьба грозилась стать мучением, ибо получать всё и сразу стало чем-то очевидным. И Чон внутренне воспринимал Тэхёна как врага. В голове проскочило унизительное сравнение с ребёнком и родителем, который отказывался баловать сладостями. Вот такая глупая детская обида, которую Чонгук изо всех сил пытался оправдывать и обвинять во всём писателя. Он нему банально не нравился. Вот совсем. Тэхён же едва ли занимал свою голову мыслями о несуществующем противостоянии между ними с пианистом. Второй был младше, в голове у него ветер, а Тэхён уже давно понял для себя, что способен обращать внимание лишь на зрелых альф, которые не будут сверлить взглядом и топать ногами, если не получат желаемое. Игры в догонялки с детишками его мало интересовали. Вот будь Чонгук постарше лет на пять… О, нет, вино, кажется, всё-таки выполнило своё предназначение и Тэхён прикусил щеку, вставая с дивана с черным блокнотом в руках. — Этот рассказ я написал ещё в шестнадцать, но чувства, изложенные там, до сих пор близки мне. Его так и не опубликовали, хотя я всегда очень гордился им, — Тэхён нервно перелистнул страницы блокнота, встал спиной к камину, ощущая его жар спиной и жжение всеобщих взглядов грудью. — Мы рады, что ты готов поделиться личным, — подбодрил Чимин. Тэхён от тёплых улыбок друзей стал чувствовать себя увереннее. — Мне было бы полезно услышать ваше мнение после прочтения… Простите, я нервничаю. Милый. В чонгуковой голове вертелось лишь это. Переминался с ноги на ногу, Тэхён теребил пальцами и без того смятые краешки страниц блокнота, облизывал губы и поджимал их так, что щёки его округлялись и лицо было похожим на сладкий румяный зефир в шоколадной глазури в виде копны вьющихся волос. — Порой мы засыпаем, с верой не проснуться… Чонгук подавил зевок на первых строках. Однако после, когда голос Тэхёна стал дрожать от переполняющего его мандража и увлечения, Чонгук опёрся локтями о колени и задумчиво подпёр рукой подбородок, неотрывно глядя на писателя. Ему казалось, что он может видеть всё то, о чём говорилось в рассказе. В строках было слишком много разочарования и сомнений. Тэхён писал это в шестнадцать и до сих пор испытывал те же чувства? Один Чонгук насмехался над его закостенелостью, а другому хотелось проникнуть лишь глубже, узнать и уничтожить всё то, что, как ему казалось, сделало Тэхёна таким замкнутым и вечно печальным. — …Мне хочется верить, что однажды для меня наступит хотя бы ещё одно утро. О чём это? О человеке, карьере или существовании в целом? Неужели нет ничего? Для Тэхёна так и не наступило утро? В что сделать, чтобы это исправить? Чонгук едва не искрился от интенсивности роящихся в голове мыслей. Он даже не заметил, как Тэхён занял своё место, сев ровно, как струнка. Не расслабился и слушал с широко распахнутыми глазами рецензии друзей. Похвала, восхищение, забота о его состоянии. Чонгуку даже в какой-то момент захотелось рявкнуть, чтобы прекращали смущать Тэхёна своей опекой. — А ты что скажешь, Чонгук-и? — к великому несчастью и до пианиста дошла очередь нахваливать Тэхёна. Повисла тишина. — Ну давай, выскажись, — Хосок лишь усугубил… Чёрт, порой Чонгук их всех ненавидел. — Это совсем необязательно, — первым даёт заднюю Тэхён и из последних сил избегает всеобщих взглядов, делая вид, что ищет свой бокал и чем бы его наполнить. — Я получил достаточно похвалы. — Кто сказал, что я собрался хвалить? — не выдержал Чон. Вот кто его за язык тянул? — Чонгук! — рыкнул на него Юнги, но Тэхён лишь примирительно прикоснулся к его плечу и покачал головой. — Всё в порядке. Получать критику вполне естественно для каждого из нас, — вот же засранец… Чонгук начинал злиться, что и теперь ему не удалось никак вывести Тэхёна на эмоции. — Я бы с удовольствием послушал ваше мнение. — Слишком уныло. Будто вы обесцениваете сам факт своего существования и требуете от жизни всего и сразу, — Чонгук краем глаза заметил, как Намджун, такая же страдальческая душонка, закатил глаза. — Вы пишете так, будто все должны вам сочувствовать и обвиняете мир за то, что этого не происходит, хотя дело исключительно в вас и вашей замкнутости. Это даже оскорбительно. — Вы почувствовали себя униженным от того, что услышали что-то о моей душе? — Тэхён едва успел подавить в голосе дрожь. Пальцы до побелевших костяшек сжались вокруг обложки блокнота. — В таком случае, дело тут вовсе не во мне, а в том, что, вопреки вашему поведению, вам не безразлично моё состояние. Злость вызвана непониманием или заботой? — Чушь! Пока двое спорили, остальные вжались в кресла и нервно пили из своих бокалов, пока Джин не решил вступиться за Тэхёна. — Как тебе не стыдно? Это уже не оценка произведения, а прямое обвинение Тэхёна в его искренности! — омега на каждом слове больно тыкал пальцем в бедро сидящего рядом Намджуна, который стиснув зубы кивал. Вот такая он подушка для битья. — Как он, по-твоему, должен делиться с нами личным, если ты осуждаешь его за первую же попытку быть искреннее? — Я не обвиняю его, я лишь хочу знать, откуда в нём столько этой черноты и неблагодарности, — Чонгук стал ощущать себя в меньшинстве, потому что Чимин явно на его сторону становиться на собирался, закинув руку на плечо Тэхёна. Хосок и Юнги молча переглядывались и явно в полемику вступать не планировали. Намджун поэт, с ним понятно, он сам вечно страдал по поводу и без. В общем, дело дрянь, но Чон собирался оставить последнее слово за собой даже если придётся биться на мечах. — Неблагодарности? Сам ты чем лучше, если не можешь принять чужое доверие? — Джин едва не воспламениться был готов. Бедно у Намджуна уже практически онемело, когда омега сжал его всей пятернёй. — Ребёнок… — Дело здесь совершенно не в моём возрасте! — Прошу, давайте прекратим, — попросил Тэхён, явно недовольный таким развитием событий. — Переход на личности нам тут совершенно ни к чему. Спасибо, Джин, но это всего-лишь его позиция. Ничего плохого в этом нет. Трус… Вечно идёт на попятную! Чону хотелось схватить Тэхёна за грудки и встряхнуть хорошенько, чтобы в нём затвердел стержень. Конечно, чего требовать от такого недовольного жизнью омеги как он. Ничего в жизни не добьётся без своего милого личика, потому что не в силах постоять за себя в нужный момент. — Не нужно защищать меня, — Чонгук фыркнул и резко встал со своего места, оставляя неприятный шлейф злости и непонятного разочарования, которые проникли в рецепторы Тэхёна. Если бы он стоял, то наверняка бы упал. Но плечо расслабляюще поглаживала ладонь Чимина, который пытался изо всех сил, если не словами, то хотя бы своим присутствием защитить. — Спасибо за вечер, господа, я ухожу. — Чонгук, вернись, — негромко попросил Чимин, но в ответ не получил ответа, лишь громкий топот ног по натёртому воском паркету. — Я схожу его успокоить? Все кроме Тэхёна согласно кивнули и Чимин, погладив омегу по затылку, вылетел пулей из гостиной. Даже если он не был согласен с Чонгуком, всё-таки тому лучше было не ощущать себя отвергнутым всеми. — Пожалуйста, прости этого ребёнка, — покачал головой Джин и протянул писателю наполненный спасительным вином бокал. Вот так стресс. — Я уверен, он никак не пытался обидеть тебя. — Я в порядке. — Тэхён пожал плечами и откинулся на спинку дивана, скучая по теплу Чимина, сидящего рядом всего несколько мгновений назад. — Возможно, в какой-то степени он прав на счёт меня. — О, нет, Тэ, не позволяй этим сомнениям закрасться в твоё сердце, — Хосок покачал головой, уверенно ловя взглядом глаза юноши. — Никто лучше нас не сможет рассказать тебе каково это, быть порой непонятым. Ты же знаешь, что можешь обратиться к нам в любой момент? — Конечно, — писатель улыбнулся, когда на его плечах сжались тёплые ладони Хосока. Он безопасный, как и все сидящие здесь. — Я благодарен. Юнги, сидящий всё это время молча, думал почему-то о том, что хотел бы как в былые времена посидеть с Хосоком перед камином наедине. Пусть между ними происходило нечто необъяснимое и причиняющее боль, Мин едва держался от того, чтобы прикоснуться к пальцам сидящего рядом альфы, незаметно погладить кожу, вспомнить и впитать любимое тепло. Пара Кимов покинули их следующими, напомнив, что утром все желающие могут поехать на охоту или остаться в особняке за работой или приятной беседой. Тэхён, естественно, выбрал остаться вместе с Джином и, как он уверил, Чимином. — Я тоже не поеду, — заявил Юнги. Ему альфьи развлечения были неинтересны, а вот поработать целый день над картиной с Чимином он был бы очень рад. — Проведу день в оранжерее за рисованием. — Только если Чимин будет в состоянии ровно сидеть, — Хосок прыснул и вместе с ним Намджун, тогда как остальные лишь закатили глаза, а Тэхён так и не решил, смешено ему или стыдно… Его спальня прямо за стеной и по прошлой ночи он уже понял, что их с гоном кровати стоят изголовьями друг к другу. — Чонгук в гневе страшен. — Не выдумывай глупости. Они в состоянии поступить разумнее, — возразил Джин, свято веря в свои слова. — Брось, они оба юны, к тому же, ещё и выпили, — Хосок всё гнул свою линию. — Оставь детей в покое. — Ну да, это Сокджин плохой, не даёт людям спокойно отдыхать, — вздохнул омега и даже не стал требовать поддержки от Намджуна, который лишь сонно хромал на отдавленную ногу. — Доброй ночи. — Рот бы тебе помыть с мылом, — шикнул Юнги, но не мог не ухмыльнуться тому, как недовольно бурчал Джин, пока они с альфой отдалялись от гостиной. — А разве я не прав? — Хосок пожал плечами и посмотрел на отрешённо пьющего вино Тэхёна. — Да уж, вот у кого денёк не задался. Мне жаль, что твой первый творческий вечер с нами прошёл столь напряжённо. Я заметил, что Чонгук и без того создаёт тебе слишком много проблем. — Всё в порядке, просто мы не сошлись характерами. Думаю, и я пойду отдохну. Они поблагодарили друг друга за всё, чему подходило слово «спасибо», Тэхён едва не кланялся, проявляя воспитанную в нём вежливость и учтивость. Так что прощались долго, а потом Хосок сидел с умилённой улыбкой, глянув с ней на Юнги. — До чего очаровательный юноша, — прокомментировал он. — Просто сокровище. — Да, милашка, — Юнги опустил голову к своему бокалу с крепким неразбавленный ирландским виски и попытался посчитать грани на хрустале. Однако выходило плохо, а значит, он уже не совсем в себе. — Поедешь на охоту? — Думаю, да. Стрелять не буду, но полюбуюсь природой, — Хосок был так спокоен, что Юнги на его фоне казался накрученной пружиной, готовой выстрелить в любой момент. Чон обижен и это понятно. Юнги виноват и это тоже ясно как день. Но никто из них уходить пока не собирался, две пары глаз глядели на горящее в камине пламя. Думали они об одном и том же. Как сильно всё похоже на былые времена, но как неумолимо в душу бьёт понимание, что всё совершенно иначе. Те же кресла, тот же камин и мирное молчание. Вот только раньше не было такого понятия как Юнги и Хосок, они были сами по себе, каждый в своём мирке, однако сейчас между ними была натянутая нить, неумолимо грозящаяся в любой момент не выдержать напряжения. И тогда снова будет Мин Юнги и будет Чон Хосок, снова отдельно, но уже совсем по-другому. — Так и будем молчать? — осторожно поинтересовался Юнги, стуча ногтями по прохладному хрусталю стакана. — Можем и не молчать, если тебе есть, что мне сказать, — Хосок отбросил с лица волосы в жесте, от которого у Юнги подкашивались колени. Его по-серьёзному расслабленное лицо было тем зрелищем, от которого хотелось выть раненым зверем, потому что такой Хосок ужасал и одновременно восхищал. — У нас всё плохо. — Неужели? — хмыкнул Хосок, едва дёрнув краешком губ. Ему с трудом давалось сейчас не смотреть на Юнги. Альфа ненавидел себя за то, что смел ранить человека, которого любил всем сердцем. Приходилось переступать через себя, чтобы не броситься в ноги с извинениями, чтобы не расплакаться и не прижать Юнги к груди так крепко, чтобы их сердцебиения обрели единый ритм. Больно. Но Хосок убеждён, что пусть лучше Юнги его ненавидит. — Мы, разве, ничего не решили в Лондоне? — Ты про ту чушь, где мы должны пытаться жить дальше и делать вид, что ничего не было? — Юнги пытался говорить тихо, но вместо этого хрипел, давясь отчаянием. Хосоку хотелось рыдать, руки его мелко подрагивали. — И тот поцелуй для тебя тоже ничего не значил? — Поцеловал меня ты, — ядом ответил Чон. — А ты ответил. Потому что влюблённый слабак. — Ты сам знаешь, что для нас всё это больше невозможно, — Хосок скрипнул зубами и закрыл глаза, глубоко вздыхая. — Говорит мне тот, кто начал первым, — обиду юноши делили одну на двоих. Юнги — за то, что у него отнимали первое и последнее дорогое сердцу, а Хосок — потому что наивно понадеялся, что отношения с альфой — больше, чем просто иллюзия нормальной жизни. — И я был неправ, когда поддался неправильным чувствам, — Хосок залпом выпил остатки вина из бокала, что остался после Тэхёна. Его собственный был уже пуст. — Я сожалею, что принудил тебя совершить преступление. — Преступление… Значит так теперь это называется? — Ты стыдился меня, разве нет? — Хосок глубоко вздохнул. — Смотрел на омег, на счастливые нормальные пары тогда, когда мне приходилось заставлять тебя верить в возможность быть счастливым со мной. Тебе это не нужно, поверь. Лучше уж нам остановиться прежде, чем станет слишком опасно. Неужели не понимаешь, чем это может обернуться, если кто-то узнает? — Не решай всё вместо меня, — в голове Юнги метались кометы. Отчаяние и боль, что и без того жили внутри него, теперь только сильнее воспаляли разум и травили сердце. Хотелось кричать на Хосока, хотелось выловить из его сжавшейся души хотя бы что-то, что Мин испытывал на себе раньше. — Ты выставляешь себя монстром, чтобы я тебя ненавидел… Так вот это не работает. Ты не мне делаешь больно, Хосок, а себе. — Пожалуйста, остановись, — Хосок крепко стиснул зубы и покачал головой. Слишком всё сложно, слишком всего вокруг много и одновременно катастрофически недостаточно. — Почему мы просто не можем попробовать заново? — осторожно спросил Юнги, опустив голову к полу. Раньше смотреть в глаза Чону было куда легче. В них была нежность, аномальная проницательность, поддержка, а теперь Юнги лишь сильнее запутывался в собственных чувствах. Глаза Хосока возводили между ними искусственную стену. — Ты сам показал мне, что значит любить. И я действительно тебя… Ты слышал? — Что? — Хосок вдруг широко распахнул глаза и повернул голову в сторону тёмного коридора, в котором виднелся свет канделябров, расставленных по ведущей к спальням лестнице. — Ничего там нет. Так себе попытка увильнуть, знаешь ли. Тэхён стоял у стены, зажав рот рукой. Он оставил блокнот на кресле… Только и всего. — Нам небезопасно о таком говорить здесь, — качнулся Юнги и резко встал, обтряхивая колени от невидимой пыли. — Прислуга может не спать. Но скажу одно: я знаю тебя слишком хорошо. Юнги подошёл к застывшему Хосоку, который едва сдерживал слёзы, наклонялся до тех пор, пока его губы не коснулись чужого виска. Никакого сопротивления его действиям Чон не выдал. Он сопротивлялся в эту секунду сам с собой, надеясь не взорваться. Но альфа ушёл, оставив после себя тёплый шлейф аромата, который Хосок когда-то чувствовал на соседней подушке своей кровати. — Ох, Тэхён-а, ты меня напугал. Что-то случилось? — послышался из коридора вздох Мина, на который Хосок обернулся, борясь с желанием вылететь вслед на голосом в темноту. — Я забыл свой блокнот, — Тэхён звучал спокойно. — Вы в порядке? — Да, в полном. Доброй ночи. Хосок отвернулся обратно к камину, облегчённо вздохнув. Однако ему всё же не переставало казаться, что тот шорох, который послышался Юнги, был издан их новым другом. Тэхён скромен и чист душой, даже если он что-то и услышал, то сразу признался бы в том, что подслушивал, непременно залившись краской стыда. Тэхён тихо подошёл к Хосоку, улыбнувшись ему натянуто и блекло. Однако блокнот он не обнаружил на том месте, где, как предполагал, оставил его. — Вы случайно не видели мой… — Ты слышал, да? — Хосок перебил и поднял на Тэхёна тяжёлый взгляд, следя за тем, как омега кусает губы. — Я… Я просто хочу забрать блокнот, — юноша паникующим взглядом забегал по комнате, а спустя секунду Хосок вытащил искомую вещь и повертел в воздухе. По его взгляду было ясно, что без ответа на вопрос Тэхён может распрощаться со своей драгоценной книжицей. — Не переживайте из-за этого. Я никому не расскажу, обещаю. Простите меня, что полез не в своё дело. — Ребёнок, — нежно хмыкнул Хосок и постучал по свободному месту возле себя. Тэхён прикусил язык и сел, а в его руки был вложен блокнот. — Знаешь, подслушай нас кто-то другой, я бы не пережил. — Почему? Я ведь чужак, — омега позволил себе окинуть лицо Чона изучающим взглядом. Но на нём не было ни злости, ни напряжения. Лишь только грусть и нежность. Однако эти два выражения были в сотни раз тяжелее и били в самое сердце. — У тебя добрая душа, Тэ, — улыбаясь произнёс Хосок и перевёл взгляд на потухающий огонь в камине. Они молчали дольше, чем Тэхёну хотелось. Ведь его другу явно нужен был сейчас кто-то рядом… И омега не думал, что он — подходящий человек. Однако, раз уже попался, то и уходить права не имел. — Чувства иногда играют с нам грязно, — спустя какое-то время сдавленно прошептал Хосок и вытер глаза от невидимых слёз. Хотя нет, даже очень видимых, отчего Тэхёну неловко. Должен ли он смотреть? Может, он должен предложить платок или вообще исчезнуть? Альфы перед ним никогда раньше не плакали. — Почему для некоторых любовь — смертный приговор, а не обещанное спасение? — Я не знаю, — Тэхён сочувственно поджал губы. Печаль Хосока проникла в каждую клетку кожи, жалила как пчёлы и омеге вдруг тоже захотелось плакать. — Я не лучший советчик… — Извини, — встрепенулся Хосок и с его губ сорвался дрожащий вздох. Альфа заметно расслабился. — У меня почему-то такое чувство, что ты не удивлён. Почему? Может, ты такой же как я? — Я не знаю, — снова буркнул Тэхён, ответив скорее на второй вопрос. И Хосок понял это, когда юноша продолжил. — Мне кажется, я с первого дня это заметил. Ещё когда Намджун познакомил нас. — И что тогда заставило тебя так подумать? — может, мысли Кима помогут Хосоку понять собственные? Страшно и волнительно было осознавать, что можно наконец-то с кем-то поговорить о своих настоящих чувствах. Чон ведь действительно за всю свою жизнь никому не рассказывал, что по нормам общества считается больным. — Вы на Юнги смотрели очень нежно, а он улыбался вашим шуткам ярче остальных. Мне показалось, что вы иногда забывали обо всех остальных, глядя друг на друга. — Тэхён невольно улыбнулся, окунаясь в воспоминания. — Тогда ещё, я помню, вы не пытались от него отгородиться, как сейчас. Сидели рядом и не отнимали руки от его колена, а он смотрел на ваши пальцы, улыбаясь. Это было так ненавязчиво, что я подумал, в вашей компании такое поведение считается обычным. Но я стал узнавать вас ближе, хотя думать о вас в таком ключе было неловко и я правда старался поменьше влезать не в своё дело. Однако запахи я игнорировать не могу и… Извините, я заболтался. — Нет, нет, мне приятно знать, что ты задавался подобными вопросами, — Хосок не мог выбросить из головы то, как Тэхён описал их с Юнги взаимодействие. На душе стало тепло, будто никаких ссор между ними не было и быть не могло. — И от твоего обоняния действительно ничего не скрыть. Забавно, мы позвали тебя на отдых, а ты окунулся с головой в рой интриг и ароматных загадок. — Я почти научился с этим справляться, — смущённо покачал головой Тэхён. Он чувствовал верящее от Хосока любопытства и знал, на какой вопрос альфа хотел получить ответ. — Он вас любит. Пускай даже ему тяжело произнести это вслух. Однако я знаю разницу между его запахом, когда он вас видит, а когда — нет. И это невыносимо игнорировать. Уверен, ваша связь достаточно крепка, чтобы вы согласились со мной. — Тебе ведь известно, что делают с такими как мы и как нас называют? Как думаешь, мне лучше отпустить ситуацию и подвергнуть Юнги риску или обезопасить его самого и его будущее от клейма преступника? — Тэхён пытался понять, как ответить на это, но Хосок, похоже, ещё не закончил. — Он упрям. Чертовски, и за это я его ненавижу, но и люблю не меньше. Продолжаю ревновать его к каждому вздоху, которым он не делится со мной, даже к кистям, к которым он прикасается чаще, чем ко мне. Ах, если бы мы родились в другое время… Хотя, кто знает, сколько ещё десятилетий и веков должно пройти, чтобы люди наконец смогли свободно любить.Потому что о любви к Юнги мне хочется кричать. — Вы верите в истинных? — Тэхён вдруг вспомнил легенду о предназначенных друг другу парах, о красивой беззаботной любви, о кружащей голову страсти… Может, и правда то, что говорят. Потому что, кажется, Тэхён впервые в жизни встретил кого-то, столь безуспешно пытающегося разорвать нить судьбы, скрепляющую его с другим человеком. — Красивая сказка о простом совпадении, в котором нет ничего магического. У нас с Юнги нет общих родинок, отметин или одинаковых шрамов, не звучит в голове эхо воспоминаний прошлой жизни, не снятся одни и те же сны, — Хосок повёл губами и улыбнулся. — Хотя было бы забавно. У вас с Чонгуком одинаковые родинки под губой. Если вы сойдётесь — я буду вынужден признать, что был неправ. Слова Чона ударили Тэхёна звонче пощёчины. — Думаю, как вы и сказали, всё это чушь, — омега скрипнул зубами. Никаких истинных не бывает. А даже если и бывают, то дело вовсе не в родинках или одинаковых снах. — Однако позвольте мне быть откровенным. — Валяй, — настроение Хосока от беседы явно улучшилось. Тэхён был рад, что сумел помочь другу. — Не отпускайте Юнги. Признайтесь остальным, они не осудят, я уверен, — Ким позволил себе нагло говорить за остальных. — Я не могу говорить за всех, но на мою поддержку можете расчитывать сполна. Я никому не позволю вас тронуть, обещаю! Хосок ярко улыбнулся и потрепал Тэхёна по волосам, приобнимая за плечо. — И кто послал нам такого ангела? — рассмеялся альфа, чувствуя, как на душе на время стало легче. На время только потому, что в его душе слишком уж много тяжести, а Тэхён всё же светился наивностью, хоть и пытался искренне помочь. Однако во многом юноша был прав. Хосоку хотелось бы так же легко, какими были тэхёновы слова, позволить себе расслабиться. Всё-таки человеку, не знающему, что для альфы значит любить другого альфу, трудно в полной мере осознать, что скрывать отношения является не самой простой задачей. Как минимум потому что страшно. Обречь себя и любимого на гибель с позором.