Знаете, эти чувства защищённости, привязанности, любви? Конечно, знаете, но чувствовали ли их?
Когда после долгого трудового дня возвращаешься в свою уютную обитель, а там тебя наверняка встречают, набрасываясь со счастливым лаем, будто говоря, что очень скучали и тосковали. А ты сидишь и счастливо щуришься, взлохмачивая, перебирая пряди шёрстки на затылке, понимая, что хоть кому-то нужен в этом сером и скучном мире. И лишь ради таких моментов, лишь ради этого непоседливого существа, продолжаешь вставать, с улыбкой встречая новые дни.
А чувства надёжности, нежности и теплоты?
Когда после того, как предал любимый человек, что обещал разделить все горести и радости, что обещал вечную любовь до старости лет, тебя приходят утешать друзья — словами поддержки или просто молча. Друзья, что дадут выговориться и высказать всё, что накопилось, выплеснуть все свои чувства; или ты будешь слушать — просто слушать — их смешные истории из детства или юношества, или ещё чего — неважно. Друзья, что, ничего не говоря, накинут на плечи плед и всунут в руки чашку горячего шоколада, обнимут, давая обещание напоследок врезать тому, кто твоих чувств-то и не достоин. И ты сидишь и понимаешь, что, чтобы не случилось, вы всегда будете вместе. Ведь вы не просто друзья — Семья. Именно с большой буквы.
Знаете?..
… Вот и я нет.
Живя, как последняя помойная крыса, вряд ли вообще можно приобрести какие-то светлые чувства, кроме радости и облегчения, что всё-таки выжил, добавляя в копилочку ещё один день с относительно целым собой — не только физически, но и морально.
Да и какие ещё «светлые чувства»? В нашем-то мире такое понятие относительно условно, особенно для тех, кто прозрел истинную личину влиятельных мира сего — чиновников и подобных им. Не видят лишь слепые, да и те, кто живёт в своём собственном мирке, не желая вникать в настоящие реалии. Да и кто захочет? Но некоторых просто не спрашивают, а тыкают носом, как нашкодившего котёнка, или же выбрасывают на улицу — постигать самим.
Особенно сильно хочется смеяться с тех, кто верит в такие понятия, как «Доверие», «Надежда», «Любовь», ну, и, собственно, с тех, кто просто верит. Особенно в такие эфемерные понятия, как «Справедливость».
О каком «Доверии» может идти речь, если тебя подставят при хорошо подвернувшейся возможности по соображениям выгоды или чтоб просто конкурентов не разводилось? О какой «Надежде» и «Вере» может идти речь, когда надеяться, да и верить, можно только себе, причём даже это иногда делать попросту опасно — ибо почти каждый второй знающий, прозревший и вкусивший истинный лик жизни, является не от мира сего? Ведь не угадаешь, когда именно потечёшь крышей, а Бог, если ты не «избранный», точно не поможет — раньше-то он не особенно спешил этого делать. О какой «Справедливости» может идти речь, когда убийство можно заказать со всеми извращёнными подробностями, при том, что исполнитель и заказчик выйдут сухими из воды, а чтобы спасать жизни «денег не хватает»? О какой, в конце концов, «Любви» может быть речь, когда полюбить тебя сможешь только ты сам, и то не факт?
Когда жизнь — это изумрудный город, а тебе даже очки выдать забыли. Но даже так опасно-регулярно режешься о чужие осколки, прозревших, но так стремительно-неожиданно для них же самих, что те, пытаясь спрятаться от подобного дерьма, надевают их снова, рискуя ослепнуть навсегда.
Но убиваться над этим слишком поздно, да и опасно. Одно промедление может стоить жизни. А время — слишком дорогое удовольствие, особенно для таких как мы.
Спрашивается: «А зачем вообще жить»? Познав всю бренность и чёрную сторону жизни, прочувствовав на себе тошнотворный процесс гниения мира; познав всю безысходность и отчаяние своего, и не только, положения — как-то сразу пропадает желание. Вот и я так думал и думаю до сих пор.
Всё-таки, этот мир по определению не может быть нормальным, особенно когда сами люди тащат его благополучие в Бездну из-за своей эгоистичности, гордости, самоуверенности, алчности, «ради всеобщего блага» — чаще всего подразумевая только своё, истинно верное «Благо», не беря в расчёт мнения других, не задаваясь вопросом: «А точно ли нужно оно им»? — и множества других подобных причин. Мир давно утоп в грехе людей, что считают себя царями, радуясь тому, что находятся на вершине пищевой цепи. Люди, на самом-то деле, — это самые жестокие, лживые, алчные, но бесконечно трусливые существа.
Преимущественно из-за тех, кто кичится тем, что он на этой самой вершине, мир скатывается, как я уже говорил ранее, в Бездну. Слишком много грязи. Слишком много несправедливости. Слишком много жестокости. Всего
«слишком».
Но всех всё устраивает или же они просто не считают должным обращать на это внимание. Ну да, конечно, зачем? Каждый ведь думает, что на его веку ничего такого — глобального — не произойдёт, ну, а если и произойдёт, то в это время он бы уже был в «лучшем мире», правда?
Но даже так, у нашего рода появилась сила исправить бедственное положение, но, как говорится, подари миру чудо — люди превратят его в оружие. Воистину.
Всё дело в том, что некогда, когда мир нуждался в помощи больше всего, — нет, не пришёл Аватар — Боги решили помочь и дали людям их благословление, ибо полюбили они мир оный, да существ в нём живущих. Красивые слова, правда? Когда точно это произошло — никто так сказать и не может. Нет, могут, конечно, но вот только это неподтверждённые теории. Одни считают, что во времена Древней Греции, другие — что так было с самого начала времён. Так и получилось, что треть населения благословлённая самими Богами, хотя, скорее ещё меньшая часть — особую демографическую карту таких вряд ли дадут кому–то в ознакомление.
И вот, нашлись некоторые, кто нашёл в способностях этих иное, совершенно отличное от изначального предназначения, свойство — военную мощь. И всё пошло опять по накатанной дороге — в Бездну. Собственно, с чего и начинали.
Ещё одна особенность таких индивидуумов, которых иначе называют «зангами», метка. То есть, у тебя есть сверхчеловеческие способности, значит есть своеобразный штрих код. А метка, в свою очередь, — это что–то вроде небольшой татуировки, располагающейся на шее; она может быть как геометрической фигурой, так и каким-то рисунком, то есть чем-то, что больше всего характеризует силу Божества, хотя это тоже не подтверждено. Например, у Локи — скандинавского Бога хитрости, коварства и обмана — метка представляет из себя двух змей, что кружат друг вокруг друга, переплетаясь, образуя символ S. Подобные отметины сил Божеств подделать невозможно, да и вряд ли кто-то вообще пытался — влезать в подобное да шутить с такими силами себе дороже. И ещё один пунктик: лишь зная обозначение такой метки, можно было полностью понять природу силы, ну и пользоваться ей.
Надо ли рассказывать о судьбе таких «избранных»?
И надо ли говорить, что я был в их числе?
Но мы ведь не об этом.
Детский дом — мини Ад, а дети в нём твои личные надзиратели — только попробуй сделать, сказать что-то не то или сверх того, что можно было, то после можешь чего-то не досчитаться — вещей, друзей, пары здоровых конечностей и нормального отношения. Казалось, откуда в них может быть столько злости, ведь только-только вышли из-под стола? А, нет. Они просто вкусили несправедливости и пытаются отыграться за это на других, глуша свою боль и обиду, пытаясь забыть собственную неполноценность подобным образом. Что уж говорить обо мне.
Подкинули туда чуть ли не с самого рождения, хотя может и не чуть. Я слышал, как сетовали несколько воспитательниц с нашим медработником, когда у меня был первый сознательный медосмотр. Услышав, о чём именно они говорят, я просто не мог противиться зову любопытства, но это можно было узнать и не слишком вслушиваясь — они не очень-то скрывали сей факт, вероятно, просто искали тему для разговора, а тут удачно подвернулся я, так что великим шпионом побыть даже не удалось. Полученная информация была не то чтобы полезна и важна, но просто выбила пару рассуждений. Оказывается, меня нашли на ступеньках, на улице была глубокая осень — сырость, завывающий ветер, все дела — а я чуть ли не в простынке. Ладно, забыли, что такое контрацептивы, но закутать-то можно нормально, нет? Вот и они, видимо, думали, что нет.
Ладно, мы опять не о том.
В детстве был слишком тихим, иногда настолько, что меня могли попросту не замечать. Ну, а я что, мне же лучше — не слишком-то и хотелось, как говорится. Но вот только небольшой червячок постоянно грыз мой мозг, с целью того, чтобы сделать чего-нибудь такого, чтоб меня наконец заметили, но природная стеснительность и самоустановка того, что лучше не выпендриваться, а то будешь выглядеть глупо, действовала на все сто двадцать процентов. Так что приходилось лишь вздыхать и стоять в сторонке до лучших времён.
Но ещё не давал спокойно жить один момент. Там меня постоянно дразнили и задевали из–за внешности, называя девчонкой, причём иногда это делали сами девочки, что сейчас вызывает у меня когнитивный диссонанс — тогда у меня были немного другие проблемы. Нет, ну вот сами посудите, как можно оскорбить кого-то его половой принадлежностью, да при том к ней же и принадлежа? А те девки были вообще в курсе, что они принижали таким образом себя? Вот и я не понимаю.
Внешность моя была довольно экзотичной для той местности, в которой я проживал — всё-таки не каждый день встретишь альбиноса-азиата с чисто белыми волосами на севере России. Вот мне и доставалось. При всём при том, что у меня появились недетские комплексы в детском возрасте из-за этой самой внешности. А как иначе, когда тебя почти каждый день по этому поводу задирают. Поэтому я носил берет или капюшон, скрывая свои волосы, и преимущественно закрытую одежду, пытаясь хоть этим себя обезопасить от других, выстраивая таким образом некий щит.
После некоторых особенно жестоких издёвок со стороны сверстников, я решился записаться в какой-нибудь кружок самообороны, благо такие существовали при нашей школе, но их было всего ничего — дзюдо и бокс. Эти были не просто кружки, а что-то вроде школ боевых искусств, которые сотрудничали с нашим учебным заведением. Так что они в самой школе не располагались — надо было дойти до здания боевой секции. Так как я особо сильным тогда не являлся, то выбрал дзюдо, в котором приёмы выполняются с меньшим её применением, нежели бокс, где они опираются на физическую силу. Это было самым оптимальным вариантом, поскольку я был довольно болезненным, что в принципе неудивительно, в виду моей альбиносности. Был первый год обучения в школе.
Ха, мне всё-таки пригодились навыки, которым я обучался в кружке, в чём я, собственно, и не сомневался. Случилась ещё одна потасовка со сверстниками, где я уже мог отстоять свою честь как надо. Не то чтобы я раньше отпор не давал — давал ещё какой. Я не какая-нибудь там водоросль, что терпит все волны и потоки водные. Просто тогда не слишком эффективно это получалось делать — разница в силе да количество нападавших делали своё дело. Но теперь у меня получилось дать им отпор, да так, что я стал негласным участником их банды задир — взамен на неприкосновенность, иногда помогал им. Видимо, я смог их впечатлить. Тогда моей радости не было границ, и я уже думал, что хоть с кем-то подружусь или хотя бы налажу приятельские отношения и не прогадал. Пускай и не дружили, но хорошими знакомыми мы точно были — они со мной разговаривали, причём весьма дружелюбно, но не слишком, чтоб я влился полностью в их коллектив, но я был и не против — хоть что-то. Тогда я был счастлив.
Потом, в возрасте девяти-десяти лет, у нас в детдоме вспыхнул пожар. Причём слишком резко, что уже навевало на мысли чужого вмешательства. Многие не выжили. И я был прав, всё случилось из–за «причудошных». Ловили какого-то чудака, что был против политики местных властей — он оказался слишком свободолюбивым, но тут, я полагаю, сыграл и тот факт, что он перешёл кому-то влиятельному дорогу. Власти были в нём заинтересованы, но, скорее, в качестве новой могильной яме.
В том пожаре я, можно сказать, потерял пол лица — по левой стороне моего «прекрасного лика» проехалась горящая балка, сделав его ещё прекрасней, образовав рваный шрам начиная с района глаза, при этом едва его не задевая, заканчивая ртом. Не знаю, чем этому куску дерева не понравился мой рот, но на нём он особенно отыгрался, делая из моего и так не слишком презентабельного лица, такой же кусок, какой та палка и была. Видимо это была какая-то особая месть этого некогда несомненно величественного древа за то, что его срубили. Щека была обожжена и распорота настолько, что виднелись зубы. Одним словом — кусок лица.
Дальше — лучше. Эта свободолюбивая птаха заприметила меня и, видимо увидев мою метку, забрала с собой. Ну, а я что? Что может сделать человек, не обладающий особой физической силой и выносливостью, плюс с сильнейшим болевым шоком? Для меня главное, на тот момент, было не отключиться и не сдохнуть, а не какой-то вшивый пернатый, видимо реально с птичьими мозгами, ибо я не знаю, чем он руководствовался при побеге, где тебе буквально наступают на пятки, взять ещё довесок, который нормально идти-то не может, не то что бегать. Так что я даже не возникал. Ожидаемо, прогулялись мы с ним относительно недолго — около получаса петляли по городу, пока нас, то есть его, не поймали наконец. Его, блюстители порядка и спокойствия города, передали госслужбам, ну и меня тоже, в придачу, так сказать. Только вот, если ту птицу посадили в машину, навевающую атмосферу катафалка, и я её больше не видел, то меня забрали с собой, по той же причине, что и некогда пернатый.
Везли меня куда-то далеко загород, благо медицинскую помощь оказали. Когда очнулся, оказался вообще в другой стране — о чём говорили вывески на английском языке — в огромном презентабельном здании. Сначала оказали более качественную помощь, а как более менее очухался, отправили на медосмотр, где проверяли абсолютно всё, забили в базу данных, ну, а метке уделили особенное внимание. После была проверка физического состояния, и потом меня повели разговаривать с их главным. Он пытался как можно качественней промыть мои мозги, особенно давя на детскую психику, но — фиг им — я так просто не дался. Меня заставили подписать какую-то бумажку и выделили место моего будущего проживания — комнату, что была довольно больше и определённо уютнее, чем в приюте.
То место оказалось специальной базой для таких, как я. В принципе, нас было немного, человек тридцать от силы, а может и то меньше. Они пришли либо по контракту, либо им просто некуда было податься, но все на добровольной основе. Вот только меня почему-то никто не спрашивал. Неужели у меня был вид настолько побитой собаки, что они думали, я за их предложение, как за последнюю кость, вгрызусь? Суть в чём —
меня не спрашивали.
Все последующие дни были заняты обживанием, знакомством с местом и расписанием оного, после — тренировками, тренировками и ещё раз тренировками. Там было всё строго по расписанию, абсолютно всё. Настоящий военный лагерь, как для меня. А после того как узнали природу метки, начались самые настоящие спартанские учения. Там настолько качественно пытались промыть мне мозги, что порой я опасался за нахождение оных. Но у них не получилось — у меня, видимо, было к этому какое-то сопротивление. Один плюс там был — я почти избавился от своих комплексов. Кому какая разница как ты выглядишь? Если только земле, откровенно в которой я регулярно «купался».
Но я смог сбежать из этого промывателя мозгов через двенадцать лет. Стал такой же свободной птицей, как мой недолгий и недалёкий спутник, правда, пока ещё живой.
Стал знаменитостью в узких кругах. Искали все, кому не лень, особенно за ту кругленькую сумму, что давали за мою голову.
И вот, сейчас, в свой двадцать восьмой день рождения, сижу на крыше высотки, размышляя: «Стоило ли это всё таких усилий? И ради чего, собственно, это было?»
— Действительно, для чего? — раздался хриплый тихий голос. Не знаю сам, кому задаю вопрос — себе или же луне, что светит сегодня особенно ярко. А больше некому, в принципе.
«Своему покровителю?» — проносится у меня в голове, но сам после криво усмехаюсь подобной глупости. Некий диссонанс — метка есть, а самого Бога нет. Я не раз задавался вопросом, почему Он со мной даже связаться не пробовал, но выводы были неутешительными — недостойный, слабак, жалкий, урод и ещё много подобных эпитетов. А ведь со всеми остальными связывались — являлись во снах, на яву оставляли какие-то знаки, общались мысленно. А мне оставалось только сидеть в углу, да и только. Некоторые, хотя что «некоторые» — большинство там пребывающих думали, что я дефектный или что вообще метка поддельная. Правда я сам до сих пор размышляю на счёт правдивости тех слов. Да, скорее всего и вправду
дефектный. Если я всё-таки встречусь со своим Богом-покровителем, то, недолго думая, выскажу всё, что накопилось за эти года и плюну в лицо в придачу. Зачем вообще кого-то наделять сверхсилами, показывать особенность и выделять из общей массы, а потом как бы так ненавязчиво говорить, что он жалкий недостойный мусор? Я повёл плечами, фыркая и прикрывая глаза ненадолго, чтобы перевести дух и немного успокоиться.
А вид с высотки действительно красив — огни машин, что шустро проносятся туда-сюда; свет от неоновых вывесок города, что освещают улицы не хуже, чем днём это делает солнце; а особенно вид на озеро, чья спокойная водная гладь стелется за горизонт.
Перевожу взгляд ко своим рукам, получается более широкая кривая усмешка, отдающая горечью. Решил немного по-шиковать и купил этого красавца — праздник как-никак. Револьвер Манурин MR-73 посеребренный с зеркальной поверхностью, на которую красиво ложится лунный свет, отражая синеву звёздного неба, где редко проплывают облака, и с пулями полностью отлитыми из серебра. Если уходить, то красиво, особенно для себя.
Собственно, я уже сделал всё, что мог, кроме того, что всё-таки не пожил. Выживал — да, но не
жил. Да и какой там жить. Жизнь слишком наполнена шумом, а это идёт в противовес тому, чего я так хочу в последнее время.
С той же ухмылкой, что сейчас выглядит чересчур усталой, приставляю к левому виску револьвер и закрываю глаза, прекращая созерцать полноту луны на безоблачном звёздном небе, понимая, что сегодня я уже, наконец, освобожусь от этого гнилостного мира и, прошлые попытки мне свидетели, сегодня уж точно всё получится…
Глухой спуск затвора — выстрел. Яркая вспышка боли и тело заваливается набок, прямо там на парапете, на краю крыши, где я сидел, свесив ноги. И я проваливаюсь в такое долгожданное забвение.
Интересно, куда я всё-таки попаду в последствии? Точно не в Рай — если он существует, конечно — скорее всего в Ад. Да и я больше его предпочитаю. Не, ну, а что, сидишь, варишься в котле, тебя никто не трогает — только, разве что, пару раз вилами тыкнут — зато холодно не будет.
Стоп.
Что–то не так. Почему я до сих пор слышу свои мысли? Почему я мыслю вообще? Как говорят: «Мыслю, следовательно, существую», но мне-то этого добра не надо. Совсем не надо.
Резко распахиваю глаза, возвращаясь в изначальное положение.
— Опять не получилось? — в недоумении и неверии перевожу взгляд на такую же — хотя, скорее нужно сказать «всё ещё» — яркую луну. — Но почему? Я же всё учёл… — мой голос так и сочится безысходностью и обидой. Безысходностью от того, что это уже не первый раз, когда у меня не получилось, а обидой, потому что мне опять мешают, в чём я не сомневаюсь.
Нет, ну посудите сами, когда ты в упор стреляешь себе в голову, шансов остаться в живых не так уж и много. А может я просто схожу с ума? Да что уж там, давно сошёл, но чтоб так конкретно крышу снесло — впервые.
Рывком поднялся на ноги, чуть ли не рыча от досады. А всё ведь так красиво начиналось: наконец всем смог отомстить за свою судьбинушку, не попал в пробку, да даже утренний кофе в местной забегаловке подали раньше, чем обычно. Хотел проверить револьвер, вспоминая кто такую херню мне продал, что стреляет в холостую с полным барабаном, но обнаружил, что мои руки пусты. А, ну да, логично, я ж типа «сдох» — все дела — он должен где-то рядом валяться.
Обвожу взглядом крышу, точнее то место, где я собирался отправиться в Серые Чертоги, как вдруг натыкаюсь на тело. На завалившееся на бок тело, на которое красиво ложится голубоватый свет полной луны, со свисающей правой рукой, обливая холодными лучами с безобразным шрамом лицо, что было слишком умиротворённым для подобного места и положения. За спиной у него что-то поблескивало. Это была половина маски, на вид сделанной из металла, и которая, видимо, должна закрывать левую сторону лица.
Моего лица.
— Н-не может быть… — в неверии распахиваю глаза в понимании того, что это МОЁ тело лежит на самом краю крыши, в сломанной позе, словно марионетке обрезали все нити, с таким умиротворённо-счастливым лицом, что даже шрам его не портит.
Это иллюзия? Меня нашли? Почему-то всё моё естество противится от подобного предположения, а душа, что ещё недавно была в теле — как бы это не звучало — отвергает данное предположение с поразительной лёгкостью. Стоп, так моё тело сейчас — душа?
Более усугубило ситуацию возникшее прозрачное окно, отливающее голубым, с жёлтовато-золотой надписью. Мои глаза округлились до такой степени, что ещё немного и они точно выпадут из орбит — кажется, я их так никогда настолько не напрягал. До этого момента.
Меня пробивает на истерический смешок, закрываю рот рукой, пытаясь унять свои бушующие чувства, но получается откровенно хреново — руки трясутся как у алкаша со стажем. Большим стажем. А я всё больше надеюсь, что меня глючит (я уверен на все сто процентов, что точно умер — хотя на счёт дел относительно себя, я никогда не уверен полностью), что это бред моего воспалённого мозга, но нет! Чёртова надпись, словно издеваясь, маячит перед глазами, перемещаясь вслед моему взору — туда, куда ни посмотрю — и переливается золотым, будто подмигивая, не давая усомниться в реальности происходящего и совершать какие-то подвижки в мыслительном процессе. Не помогло ни то что я пытался проморгаться, ни то что я неистово тёр глаза — это грёбаное окно всё равно не исчезало!
[Игра окончена]
Это единственные два слова, что были написаны в том чёртовом окне, которые, словно выжженным клеймом прямо на моих глазных яблоках, отдаются эхом в моём мозге, передавая болезненные импульсы сердцу.
Всё же не могу унять, рвущийся наружу, истерический смех. Он становится всё громче и громче, наполняясь безумными нотками в своём звучании, напоминая смех душевнобольного, что не хочет возвращаться из своих грёз, но его насильно вытаскивают оттуда. От бессилия тяну волосы, от чего и так не самая ухоженная причёска распалась — резинка, что держала небольшой хвостик, отлетела, а чёлка, что честно выполняла свою работу по сокрытию левой стороны лица, была захвачена в плен рукой и терзалась. Глаза предательски повлажнели.
Не хочу верить в это! Не хочу!
Вы знаете, это чувство, когда обнаруживаешь, что вся твоя жизнь — игра?
А вот я да.
Когда осознаёшь, что всё это время жил по чужой указке, чужим правилам, в которые тебя даже не удосужился никто посвятить. Когда даже не дали пройти грёбаное обучение, сразу макая головой в «сюжет». Когда вся твоя жизнь — это результат действий — не себя — кого-то другого, оставляя тебе играть выведенную, прописанную роль. А как иначе? Если ты сам не управляешь своей жизнью, значит кто–то это делает за тебя, дёргает за нужные ниточки, наслаждаясь ведением игры. Ведь игра, прежде всего, придумана, чтобы доставлять удовольствие. И точно не тебе…
Столько эмоций разом я ещё не испытывал. Это был дикий коктейль из отчаяния, что буквально сдавливало в тиски всё моё естество, от понимания, что вся моя дерьмовая жизнь была кем–то прописана; ярости, что клокотала внутри меня, наоборот, стремясь выбраться и попортить жизнь всем тем, кто к этому причастен, кто потешался за мой счёт; страха, что это ещё не конец, а дальше будет ещё хуже; и обиды, такой, какая бывает у побитого, брошенного и преданного всеми щенка. Преданного людьми, Судьбой, Жизнью, Смертью… всеми! Всё это смешалось и вылилось на меня бурным потоком, настолько сильным, что я не смог его хоть как-то остановить, да и не хотелось, собственно.
— Почему я? Почему именно я?! — кричу так, как не кричал ни разу в жизни, пытаясь вымести всю свою боль, ненависть и отчаяние. Яростные слёзы брызнули из глаз, застилая взор, делая его ещё более мутным, а я всё продолжаю повторять, продолжаю задаваться всё теми же вопросами.
Что я сделал не так? Почему всё это происходит именно со мной? Чем я так согрешил? Родился? Уж простите, это не моё желание было! И тем более не в моих силах было повлиять как-то на это!
Всё тело пробивает дрожью, и я чувствую, что не могу устоять на ногах. Непроизвольно сползаю на колени. Горло уже саднит, голос переходит на хрип, а смех — на тихие отчаянные рыдания. Хочется выть от осознания, что вся та боль, все те унижения, когда тебя смешивали практически с грязью — были просто игрой, и что эта игра кому-то доставляла удовольствие. Что за счёт моих страданий, кто-то коротал свой досуг. Что вся моя чёртова жизнь была прописана кем-то на листочке! Что я был всего лишь какой-то сраной массовкой, за чей счёт главный герой сей пьесы «возвышался». А сомневаться в этом не приходится. Я даже имею представление о том, кто бы это мог быть. И — о, какая ирония! — этот «герой» считал меня ступенькой, которая приведёт его компашку к победе над «Мировым Злом».
Очередной ступенькой.
Глядя на эту табличку, у меня вымораживало все внутренности, слёзы текли не переставая, как будто прорвало плотину, и сейчас выходило всё то, что сдерживалось годами. Зло посмотрел на неё, делая ещё одну жалкую попытку избавиться от этой херни, и смахнул рукой. Окно пошло рябью и надпись неожиданно начала меняться. Настороженно осматриваю мутным от слёз взглядом возникающие буквы, переливающиеся золотым, прикусывая нижнюю губу, пытаясь хоть как-то немного успокоить бушующие внутри себя чувства и погасить истерику. Когда неожиданно осознал, что немного перестарался, почувствовав железный привкус во рту, надпись сформировалась полностью.
[Желаете начать новую игру?]
[Да]/[Нет]
Опять в непонимании замер.
— Это вы… ты… Да вы издеваетесь?! — от удивления и необъяснимой наглости того, кто над всем этим стоит, я отпустил руки. Я тут убиваюсь на счёт этого, а мне предлагают повторить?!
А где такой выбор был в самом начале?! Да и вообще. Разве может начинаться история тогда, когда всё уже закончилось? В чём смысл?
В невообразимом отчаянии проносятся мысли, образуя ещё большую пустоту в сердце.
— Почему вообще сейчас? Можно же было, не знаю, это сделать раньше. Я не согласен с идиотскими выводами того, кто вообще всё это придумал! — с шоком и яростным выражением лица продолжил я. Дожили. Пытаюсь торговаться с неведомой хренью. Я горько выдохнул и опять криво усмехнулся. От подобной ситуации у меня даже истерика начала спадать — слёзы прекратили лить, дрожь тела успокоилось, правда, в руках ещё наблюдался небольшой тремор.
Протираю глаза, пытаясь избавиться от мутной картинки. Меняя положение ног, сажусь по-турецки, обречённо и устало глядя на то же плавающее окно. Положив локти на колени сгибаюсь и падаю лицом в раскрытые ладони, пытаясь успокоиться и ожидая окончательного конца истерики. Находясь в подобном положении, пришло осознание, оставив после себя пустоту и ощущение горечи, что да — это всё происходит именно со Мной. Поднимаю голову и для профилактики, чтобы убедиться в незнамо чём, ещё раз провожу рукой сквозь табличку, пытаясь смахнуть — не получилось.
Окончательно успокоившись, откидываюсь назад на руки, прикрывая глаза и смотря на луну-свидетельницу моих несдержанных эмоций. Устало усмехнулся и тут же скривился. Это плавающее окно сильно мешало обзору, пусть и было оно полупрозрачным, но буквы-то цветные — жёлтые, так ещё и подсвечиваются.
Надеяться, что мозг переклинило и всё это мне видится, уже глупо, да?
Сменяю положение, подпирая подбородок левой рукой, что локтём опирается на колено. Пытаюсь не смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на своё мертвое тело и не скатиться в очередную истерику. Поджимаю губы и прикрываю глаза, стараясь всё меньше думать об этом.
— Ладно, пусть будет так, — с фантастическим, для данной ситуации, спокойствием произношу я, пускай и бесконечно усталым, даже апатичным голосом — прогресс, что я не пытаюсь что–то сломать. Я был бы даже горд собой, если б не эта ситуация. Даже привычную улыбку-усмешку поддерживать нет сил.
— Но если Вы — неизвестно кто-то там — в серьёз думаете, что я соглашусь, то глубоко ошибаетесь, — вновь открывая глаза произношу я, рассматривая звёздное небо, из последних сил натягивая на себя кривую ухмылку, — Какова вероятность, что меня не ожидает в следующей «игре», — не могу сдержать жёсткую усмешку в голосе, да, собственно, и не пытался, напитывая это слово ядом и желчью. — подобная «счастливая» жизнь? И вообще я просто, мать его, устал. Для чего были вообще прошлые попытки, м? Так, в песочнице поковыряться? Дайте мне уже просто то, чего я так долго хочу уже, а. Всего лишь тишины и спокойствия. Пожалуйста, — последнее слово произношу полушёпотом, выливая в него всё то отчаяние, усталость и боль, что сейчас присутствовало во мне.
Так как табличка не менялась, решил нажать на кнопку — неспроста же их дали, верно? Когда я не пытался смахнуть, окно было на ощупь, как сенсорный экран, а после нажатия послышался тихий перезвон — видимо кнопки сопровождались звуковыми эффектами.
Табличка вновь поменяла надпись, вновь переливая золотым нововозникающие буквы:
[Выбор принят. Передаю запр–р–рf№»%;]
[Ошибка. Выбор сделать невозможно]
Послышался скрежет заедающей программы, а по окну пошли небольшие помехи. От очередного удивления и недоумения, рука соскользнула с колена, и я чуть не клюнул носом в бетон крыши, благо вовремя скоординировался и перевёл себя обратно в устойчивое положение. Вновь посмотрел на, выдающие помехи, окно, еле удерживая в себе яростный рык.
— Вы серьёзно издеваетесь надо мной?! — я зло фыркнул, с саркастической усмешкой подмечая. — Хотя, о чём это я? Странно было считать, что моё мнение хоть как-то учитывается и кого-то вообще волнует! — полукрича выдаю я, впиваясь пальцами в свои колени до побелевших костяшек.
Ха, а я надеялся. Но, опять-таки, о чём это я? Надежда, да и остальные подобные эфемерные понятия, постоянно показывали мне свои филейные части. Стало больно. Слышу скрежет своих зубов и прячу глаза за распущенные волосы — единственным тем, что осталось девственно белым в моей жизни. Но всё равно больно.
[Выбор класса–а–а#@&8f]
[Выбор класса недоступен]
[Выбор рас–с4r#@]
[Выбор расы недоступен]
[Выб@gf пола]
[Выбор недоступ–п–е–е–е–н]
— О, класс, — встряхиваю головой, пытаясь прогнать ноющее чувство в сердце.
Натягиваю так привычную лицу и душе усмешку, пряча подобным образом за ней все свои чувства, как я это обычно делаю.
«Так за мной и сейчас наблюдают? Я им так понравился, что они хотят и из моего посмертия сделать шоу?» — проносится у меня в голове, из-за чего я начал привычными действиями-убеждениями возводить образные щиты и стены у себя в голове и на своём сердце, всё сильнее натягивая, сквозь боль и тихую ярость, свои губы в надменную и саркастичную полуулыбку.
— О, — протяжно тяну я, — вы настолько не хотите давать мне свободу воли? Даже имя не дадите выбрать? — ехидно подмечаю, но с особой обречённостью наблюдаю за продолжающими сменяться надписями, пытаясь, хотя бы утопить вновь подступающее отчаяние в яде. И эта херня «Высших сил» не подвела.
Словно издеваясь надо мной, появляется новая надпись, да ещё и такая подозрительно чёткая.
[Выбор недоступен]
[На–Ач–Ч–чинаю загрузку…]
[1… 9… 37… 99%…]
[З–з–загрузка завершена]
[Приятной игры]
Неожиданно «Оно» — что бы то ни было — подало голос. Механический голос, который я не смог определить по гендеру. И это было последнее, что я услышал, прежде чем провалиться во тьму.
