***
— В который раз они тут? — Лениво спросил лаборант, вносящий в карточки данные по тестируемым объектам. — В пятый, по-моему. — Так же лениво ответил ему напарник, наблюдающий за подопытными через огромный монитор, на который выводились картинки с десятка камер наблюдения. — О, смотри-ка, у объекта 15-09 нестандартные реакции ещё есть. — Странно. — Первый лаборант пролистал записи на несколько листов назад. — В прошлый заход он уже был стабилен. Добавь-ка им дозу. Второй лаборант пожал плечами и отстучал команду на лежащей перед ним клавиатуре. На экране сбоку появилась шкала, которая чуть увеличилась. Бесцветный и безвкусный, газ, разливающийся в комнате с восемью молодыми людьми, стал чуть гуще. Почти незаметно, но этого хватило, чтобы выровнять реакцию у всех подопытных. — Через пару минут пускай сонный и будем их паковать. В лаборатории уже готовят комнаты. — Контрольный побег когда? — Через шесть недель вроде. На что ставишь? — Опять сбегут. Но прошляются меньше недели и вернутся. Продолжая разговаривать и строить предположения, лаборанты пустили в помещение к подопытными сонный газ. Затем они надели противогазы, спустились вниз и подготовили подопытных к перевозке. Они не заметили, что один из подопытных сжимал в руке связку из трех небольших ключей…Chronosaurus
30 июля 2020 г. в 23:51
Они сидят в каком-то старом, обшарпанном помещении. Ржавчина на двери, крошащаяся кирпичная кладка, обрывки невесомых занавесок на заколоченом досками окне. Два ряда стульев и стол перед ними. На столе стоит музыкальная шкатулка, играющая незатейливую мелодию, от которой, почему-то невозможно оторваться. Рядом со шкатулкой стоит праксиноскоп. Он вращается и в его движении легко можно увидеть бегущую лошадь. Это зрелище завораживает не хуже музыки, льющейся из шкатулки.
Он потянулся поправить бандану, что носил на шее, но его пальцы наткнулись на шершавую ткань. Он опустил взгляд вниз. На нём не было той темно-синей, почти черной, банданы и красной рубахи. Но была полосатая черно-белая кофта под горло и черная куртка. Кончики пальцев похолодели от страха, а сердце зачастило пойманной птицей. Он оглянулся. Его товарищи, его друзья, его семья. Они сидели рядом, все семеро. Но разве их, всех вместе, было не девятеро? Он же помнит, что они всегда делились на три тройки, когда охотились или искали воду. В этом странном мире, где были только они, сложно ошибиться, разве нет? Нет, они всегда делились на четыре двойки или две четвёрки. Это он тоже помнит. Как же так? Он же помнит. Он помнит…
Бандана на шее его всегда раздражала. Но самый старший из них, когда отдавал её ему, сказал, что на улице холодно и надо прикрыть горло, чтобы не заболеть. И ничего, что она иногда душит, зато согревает. Самого младшего тогда вообще одели в самые тёплые вещи, старший даже где-то шерстяные носки нашёл.
Он оглянулся на младшего. Тот сидел в тонкой футболке и легком плаще. Ему было тепло. Конечно, ведь на улице всегда было тепло. Он это помнит. Только ночами бывает прохладно, но накинутой куртки хватает. А младший, вертясь во сне, и свой плащ обычно с себя скидывает.
А где шарф? Младший носил шарф с тех пор, как выздоровел. Он помнит, когда младший болел, они все с ним сидели. Разбились на четыре смены по двое и постоянно с ним сидели, чтобы ему не было страшно. Ведь самый младший у них совсем молодой. Чуть слабее остальных, чуть пугливее, чуть веселее. Да, они сидели с ним по двое и держали его за обе руки, а младший пытался их развеселить и цеплялся за них, боясь остаться один. Как-то, после особенно жестокого приступа кашля, когда старший взял младшего на руки и укачивал, чтобы хоть как-то утешить и облегчить боль, младший сказал, что боится просто исчезнуть, если никто его не будет держать. И они держали его. По двое, в четыре смены. Но их всего восемь, считая младшего. Который никогда не болел. Он же помнит…
Он ещё раз оглянулся на спокойных, даже умиротворенных, друзей, его взгляд мазнул по праксиноскопу и застыл на нем. Сердце успокоилось и снова начало биться в ритме музыки из шкатулки — размеренно и неторопливо.