Несколько веков назад
Еще вчера улицы маленького поселения были в грязи, затоплены водой после продолжительного ливня, портя настроение этой серостью. Сегодня же почти что засуха и невыносимая жара. «Проделки ведьмы, темная магия», — шептались меж собой жители, моля у Бога прощения за грехи. Ливень забрал жизни десяток кур и отравил парочку прожорливых коров. Паниковать пока что рано — в погребах каждого домика есть запасы, прожить сложно, но можно. Только делать что-то нужно уже сейчас, иначе и без того маленькое поселение сойдет на нет. Женщины со своей безумной паранойей то и дело судачат о внезапной беде, что нависла над их деревушкой. Большинству мужчинам и дела не было до их слухов — лишь бы они не остались без работы и смогли прокормить свои семьи и дожить хотя бы до сорока лет. Однако… Уже за неделю дружные поселенцы стали агрессивны и подозрительны. Обычно играющие во дворе дети до позднего вечера бегали по полям, сейчас же — заперты по домам. Никому нельзя доверять — среди них есть ведьма. Такая логика. Мелкие неудачи в некоторых домах не пугали, но вносили вклад не только в психическое состояние каждого, но и в некие аргументы в правдивость черной магии. Последней каплей, как и полагалось, стал колодец. Черный и встрепанный от болезни ворон упал туда замертво, отравляя воду. Они остались без воды, да запасы подходили к концу. Все лошади были либо больны, либо при смерти, либо со сломанным копытом — ехать в ближайший город было чем-то непостижимым. Пешком отправиться в место, которое может спасти маленькое поселение, было самым логичным из всех вариантов. И снова промах, снова неудача — хищники. В одном из самых больших домов из всего поселения, как и всех, завелся разговор про ведьму. Больная на голову матушка не могла обойтись без этого, словно от этих разговоров ей становится легче. Её дети смиренно слушали, зная, что проще промолчать, нежели навлечь на себя гнев напуганной женщины. — Кто-то якшается с Дьяволом, нас наказывают за все грехи, — испуганно шепчет женщина, залатывая дырки на рубахе сына уже восьмой раз за неделю. — Чтоб отмолить грехи свои, нужно молить у Господа прощения, не вставая с колен днями и ночами. Старший ребенок бегло осматривает младших, разглядывая в их взгляде некий испуг. Сам же не отвлекается от дела, чтобы не навлечь на себя гнев отца. Тот, к слову, старается их не слушать, привыкнув к недугу жены. — Матушка, прилягте спать, вы совсем одурманены вашими травами, — сдержанно пресекает свою мать юноша, чиня колесо от телеги. — Речи ваши безумны, вы слишком долго не смыкали глаз. Он мельком осматривает ее покрасневшие глаза, которые время от времени слезились — аллергия на крапиву, с которой женщина работала каждый божий день. Не особо приятный бонус, учитывая ее психологическую болезнь. Всего-то. Однако самовнушение и вера в ведьм играла свою роль куда более важную, нежели аллергия, загоняя еще молодую женщину в могилу. — И это всё за то тепло, что тебе подарили руки мои? — не унималась хозяйка, уже который раз укалывая шершавые ладони до маленьких капель крови. — Приютив тебя, ты получил больше, чем отдал. Как смеет твой гнилой рот… — Кончай уже, — грозный голос главы семейства пресек бред своей жены, как всегда и бывало. — Тошно внимать слова твои ядовитые. Сама того гляди подстилкой Дьявола явишься в мой дом. Мужчина спешно крестится, мысленно помолившись Господу за свои грязные слова. Женщина вся сжалась, сгорбившись в спине и спрятав осунувшееся лицо. Слова мужа ее знатно напугали, вложив в ее голову здравую мысль — чем меньше будет судачить о Дьяволе, тем вероятнее неудача будет обходить их семью стороной. Мужчина отставляет в сторону миску с недоеденной и противной кашей — аппетит как рукой сняло. Приемный сын больше не смел встревать в разговор, боясь за собственную спину, которую вновь рассекут прутьями за излишнее болтовство. Он зол и раздосадован, но что-то сделать не в его власти. Не в этой жизни. Ему бы сбежать, да подальше, затем и чинит старую телегу, отчитываясь перед отцом всегда одинаково — «в хозяйстве пригодится». — Брось ерундовину свою и займись настоящей работой, — мужчина повышает тон, значит, до самой ночи парень будет занят семейным огородом, животными и прочей ерундой, лишь бы он работал. — Пойдешь в поле неподалеку, раздобудешь растения от недуга матери. Юноша кивает вынужденно, взяв в охапку инструменты и непочиненное колесо, худощавый паренек вылетел из душного помещения. За спиной остались младшие, которых любили и не заставляли пахать с утра до ночи. Противно. Чтоб не огрести от отца, он укладывает ящик на законное место, а колесо отставляет в дальний угол. Переодеваться не стал, лишь бы лишний раз не попадаться на глаза отца — не дай бог потом отругает за дырки в вещах. Для собирательства трав была своя плетенная корзинка, которую он и взял, небрежно кинув туда старую грязную тряпку — пригодится. — Не устал еще? — томно шепчет знакомый плут, опираясь о дверной косяк семейного сарайчика. Тут темно, на гостя даже не оборачивается, но юноша и так знает, кто говорит с ним. — Чего ж молчишь? Воды в рот набрал, аль чего-то другое? Он двусмысленно выделяет чего-то другое, пошло упираясь языком в щеку. Щеки у юноши обжигают жаром — смущен и стыдится. — У меня нет времени, сгинь с глаз, — проще не смотреть на него, мимо пройти широким шагом. — Что ж ты хмурый-то такой, тьмой ночной поцелованный? — его личный демон всегда следует за ним попятам, каждый раз, когда парочка остается наедине. — Ах, снова делами нагрузили, родненький? Он торопится, наивно думая, что сможет просто сбежать, не замечать настойчивого юношу около себя. «Тьмой ночной поцелованный» всё еще считает плута нереальным, его сном наяву. Бредит, видимо, вот и все. Явно уже который месяц… Вырывается во двор, минует соседние косые домики, выходя на тропинку, почти сорвавшись на бег. Плут скользит за ним, как тень, изредка подначивая, выводя на эмоции. А он велся… — И вот мы одни, — плут прильнул к спине искушаемого, руками накрывая подтянутую грудь. — Окстись же… Когда закончишь эту беготню от меня? Ласковым зверем ласкает его шею горячим дыханием, губами кожи касаясь. Точно ожоги получает, кожа мурашками покрывается, а он млеет от пальцев, что сжимают грудь. Точно Дьявол — и душу и тело терзает в облике парня, соблазняя его подобно девушке. Корзинка падает у ног парочки, будучи явно лишней. — Ты же так устал… — продолжает, зная, на что давить и где трогать, чуть задевая чужое ухо языком. — Мы всё еще у всех на виду. Брось это всё, плут, — прогоняет пелену, отталкивая нерадивого любовника. — Не за этим я сюда явился. Больше не лезет к занятому юноше с черной копной волос, лишь со стороны наблюдает, грациозно приложив тонкие пальцы к бледному лицу. Всё равно ведь своим сделает, как только юноша положит последнюю травинку в несчастную корзинку. Так и случилось. Сумерки. Пленник чужих чар накрывает травы той самой тряпкой, собираясь уже было возвращаться в дом. Плут неторопливо тормозит взволнованного юношу. Аккуратно тянет за узелок чужой рубахи, открывая место на груди. Тонкие пальцы ласково касаются лица, покрытого веснушками, влюбленно и бережно потянув к себе. Тянет так мягко, без принуждения, утягивает в очередную точку невозврата. Тепло и нежно сминает бледные губы, раскрепощая затасканного парнишку. — Само совершенство… Такие простые, но нужные слова. Сокрытое волшебство обволакивает парня, он чувствует, что должен был ощутить уже давно — он нужен и любим. Плут искренне любит, не колдует, терпеливо добивается, но без чужих глаз — от беды их бережет. Но не уберег. — Что ж ты, братец… Парочка слышит ее не сразу, но чутье бьет в грудь и вынуждает остановить ласки. Сестра смотрит на них с шоком, крестится и аккуратно назад отступает. Увидела. Расскажет. Любимец плута дергает его за рукав боязливо и нервно, взгляд его испуганнее, чем у сестры. Лишь мельком на любовника смотрит, просит что-то сделать, исправить то, что натворил. «Ты меня совратил», — истошно кричит его взгляд. Мягкий и игривый парень мрачнеет, пред своим любовником встает, защищая. Теперь он мало похож на плута: взгляд недобрый — злой и ненавидящий. Девчонка дергается точно в судороге, чуть не спотыкается, когда начинает убегать обратно в поселение, поднимая подол тонкого платья по самые колени. — Давай сбежим! — истерично бьет чужую спину, всего мелкой дрожью бьет, выбивая остатки сил. Отец не допустит, убьет его и его любовника. — Убьем ее. — Что… — А ты поможешь. Голос точно металл — твердый, ровный и непривычно безразличный. Словно это обычное дело, как рогатую скотину заколоть. Зато проблем не будет. Будет лучше. Всем.***
Настоящее.
— Проснись, — Ёнджун мягко толкает чужое плечо, натягивая на голое тело черную водолазку. — Нам нужно идти. — Который час? Бомгю даже не помнит, как заснул. Помнит лишь слова Ёнджуна: «То, что ты видел, дело рук другой куклы», а потом уже всё как в тумане. Чхве хрипит из-за пересохшего горла, уже было хочет попросить воды… Только связь с куклой решила облегчить тяжелое утро юноши. Ему подают стакан с водой со стола, терпеливо следя за тем, как поспешно хозяин освежает горло. — Куда ты собираешься? Он хмурится недоверчиво, даже с легким испугом, став лютым параноиком. Кукла кладет на кровать сложенные вещи для своего хозяина — вид у него при этом мрачный. Понимает какая реакция будет у него. Молчит. Тревога ползет по телу, как паутина, которую нельзя порвать. Сон как рукой снимает, откладывая очередное разбирательство того, что он увидел во сне. В спешке одевается, еще не до конца понимая, насколько сильно ему нужно торопиться сейчас. dead inside: Ребят, прошу, приезжайте к магазинчику. Точнее к тому, что от него осталось. У Бомгю трясутся руки. Ёнджун молчаливо сжимает одну из дрожащих ладоней, давая юноше всё обдумать. Второй рукой Гю сильно сжимает смартфон с открытой перепиской в групповом чате. Сначала кукла не хотел вмешиваться — они ведь договаривались, что Ёнджун не должен ничего делать без позволения. Правда, его решение изменилось, когда вспомнил, какими счастливыми может быть их компания. Да и угождать хозяину всё еще входит в, так скажем, прайс его услуг. Они осознают серьезность ситуации, заметив остатки магазина семьи Кан еще издалека. Какая-то часть постройки давала понять, что здесь что-то было, другая же — черный угол вперемешку с пеплом. Помнится, Сихван сетовал на ужасное качество небольшого здания, как оказалось, не зря. Пожар прожорливо забрал тут всё. Место обтянули лентой, рядом пару пожарных, которые помогали полицейским составить отчет. На их фоне Исо была маленькой, зажатой в угол. Ее укутали в большое и теплое одеяло, отпаивая горячим напитком. Тэхена нигде не было видно. Ни его, ни его родителей. Последнее добивало как-то больше всего. — Исо, — Бомгю рвется к знакомой с немного бешенным взглядом. Собственная трагедия его душила и выбивала из колеи. — Что у вас тут произошло? Ты в норме? Боже, ты что, в домашнем… А где родители Тэхена? Что… Чхве мягко касается спины хозяина, словно делясь с ним своим спокойствием и неким безразличием. Как ураган, Бомгю налетел на нее ненамеренно, закидывая вопросами, как мешками с песком. Ему страшно терять очередных людей в своей жизни. Она мнет губы, натягивая одеяло повыше, пытаясь спрятать лицо. Было весьма прохладно. Ёнджун бегло оглядывает ее открытые худые ноги, обутые в домашние тапочки — явно спешила выйти из квартиры, пошла в чем попало. Кукла стягивает с плеч куртку без указки, пока напуганная девушка пыталась сформулировать мысли в целую картину. — Идем, присядешь. Дошли до самой ближней лавочки. Убийца накидывает куртку на голые части ног, затягивая за рукава, чтобы не спадало. Он предпочел сесть, чтобы не смущать собой перед ее глазами, а вот Гю нервно мотается туда-сюда. Одно радует — раз Тэхен написал смс, значит, жив. — В общем…Этим утром.
— Тэхен, цветочный магазинчик твоих родителей горит! Исо плачет навзрыд, так и не услышав ответ от Тэхена. Она пришла слишком поздно, даже с учетом того, что выбежала в тонкой пижаме и тапочках в холодную утреннюю погоду. Пожарные уже тушат маленькое помещение, пока приближающаяся карета скорой помощи оглушала сиреной. Чо ощущает себя виноватой — не кинулась вытаскивать, считай, что не помогла вовсе. Она точно знает, что они там. Влага на лице блестит при свете пламени, которое уже сходит на нет. Не моргает, пока сотрудники скорой пытались выйти с ней на диалог. Первым делом ее закутали в одеяло, выводя из состояния шока, пока работники пожарной службы разбирали завалы — искали тела. Всё проходит как будто мимо нее. Спустя пятнадцать минут приехал Тэхен. Бледный, с надеждой, что это шутка, но, увидев, как всё предстоит на самом деле, мгновенно умер морально. К этому времени врачи скорой подготовили два черных пакета. Он готов был взмолить достать третий — для него. Всё равно ведь в нем всё умерло с их смертью. Нет облегчения, о котором он грезил, осталось ни-че-го — пусто. Эту пустоту не заткнуть, она вытеснит собой всё, что попытается заполнить пространство в душе. Нет ни слез, ни гнева, ни боли. Выгорел вместе с этим пожаром — затвердевший уголь, который легко раскрошить одним жестом ноги. Они не выжили оба. Остались в магазине, как всегда надолго, разбирая отчеты, рассчитывая расход и доход. В подсобке что-то загорелось, черт знает как, потянулся дым по маленькой щели. Первой спохватилась женщина — раскрыла дверь, стала искать источник пожара, но начала задыхаться от дыма. Отец, по всей видимости, настоял на варианте «не вызывать пожарных» — думал, что справится сам. Предположительно, они потеряли сознание до того, как их тела окутало пламенем, как горячее одеяло. Легче не стало. Не мучились перед смертью — да, но любой человек предпочел бы, чтоб они не умирали вовсе. Он всегда злился на них, обижался, когда они несправедливо строго к нему относились. Вынашивал эту обиду, не мог никак сбросить, а сейчас этого просто нет. Исчезло. Уже готов был мысленно оправдать их за строгость. Но нет. — Ты как? Сможешь остаться здесь? Мне надо… — он всего лишь оборачивается на машину скорой, лишь бы не произносить вслух. Она поняла. — Да, конечно, Тэхен, — она кивает часто, пытаясь казаться позитивнее своего друга. Хочет, чтобы знал, что не один. — Тэхен… Исо уже было потянулась к нему, чуть раскрывая одеяло, чтобы ненадолго поделиться своим теплом, но он остановил. «Не жалей», — просил ее об этом без слов, не торопливо отходя от нее. Она так и смотрела на него, раскрытая, всё еще ждущая, что сможет его обнять, пока он мертвым взглядом смотрит на два черных пакета, в которых находятся обгоревшие тела его родителей.Сейчас.
Ёнджун всё еще спокоен. Лишь внимательно смотрит, как уезжают пожарные, пока полицейские заканчивали свою работу. Бомгю перенял это спокойствие, уже не маячил перед глазами уставшей Чо. Покорно присел напротив нее на корточки, положив ладони поверх ее. Одно на другое накладывается противным и липким клеем толстыми слоями. Бомгю, хоть и спокоен, но ощущает стойкое чувство вины. Со слугой он это не обсуждал, но уверен, что череда окружающих несчастий потянулась с того дня, как чертова кукла перешла порог дома. А виноват Гю, который по неосторожности закрепил их связь. — Давай мы проводим тебя до квартиры? — предлагает Гю из вежливости, стараясь как-то сглаживать углы. — Ты нужен Тэхену больше, чем мне, — улыбка у Чо кривоватая, нервная и вымученная. Чхве прикусывает щеку изнутри, зацепившись долгим взглядом за своего слугу. Отпускать ее с Ёнджуном… Насколько не опрометчиво это будет в сложившейся ситуации? Не понесет ли это проблем куда больше, чем сейчас? Оба заметили, что Гю мечется меж двух выборов, не зная, что лучше. Ёнджун задумчиво склоняет голову набок. Конечно, для него это тот нужный шанс остаться с ней наедине. Только вот если он ее убьет, то Бомгю сразу догадается, кто виновник. Рано. — Ты недалеко отсюда живешь? — Чхве привстает со скамейки, аккуратно потрепав Гю по плечу, призывая к тому же. Исо кивает. — Тогда давайте так: я провожу тебя, а потом сразу же поеду за тобой в больницу, Бомгю? Бомгю поджимает губы, явно напрягся весь, с трудом соглашаясь на подобный риск. Ему бы, конечно, на постоянной основе следить за ним, но… Тэхен… Они только-только решились на такой важный шаг, как дружба. Нельзя пропустить, он должен быть рядом. — Еще проще, — Чхве резко встает с корточек, мягко взяв куклу за локоть. — Ты идешь провожать ее, пока я жду такси для нас двоих. Не вопрос, а утверждение. Не предложение, а принуждение. Ему страшно, не может себе позволить совершить ошибку. Весь взгляд его кричит: «Если тронешь ее хоть пальцем…» Чхве обязан слушаться. Парень забирает у нее свою куртку. Ей приходится напоследок поговорить с полицией, для формальности, а уже потом парочка двинулась в сторону ее дома. Бомгю не спускает с них глаз, нервно заламывая пальцы. Точно, такси… — Страшно, наверное, было, — в полуухмылке и негромким голосом вкрадчиво обращается Джун, расслабленно закинув куртку на плечи. — Что? — Пожар, — она заметно напрягается. Милашка какая. — Запах едкого черного дыма, гари и подгоревшей плоти. Весьма изматывающее зрелище. — Ты и Бомгю… Вы же не просто были свидетелями пожара. Как ты можешь сейчас… Говорить такое? — у нее немного ломается образ, который он показал ей еще вчера. Ну, либо она грамотно придуривается. — Ты не так меня поняла. Став свидетелем множества горящих тел, мне просто любопытно: какого сейчас тебе, — он внимательно всматривается в ее напряженные скулы, потемневший взгляд и дрожащую улыбку. — Так же ли паршиво. Интереса ради. — А ты весьма интригующий человек, Ёнджун, — взгляды их сталкиваются с неоднозначными эмоциями. Их, пожалуй, даже больше, чем кажется, для их-то отношений. Между ними туда-обратно проносится искра. — А ты весьма превосходная актриса, Исо, — взгляд у парня колкий, заинтригованный тем, что будет дальше. Единственное чувство, которое в нем просыпалось перед убийствами. Девушка лишь на миг показывает тоже самое чувство, что и кукла, но вернулась к образу напуганной девочки. Полушепотом просит его больше не заводить такие разговоры, противоречиво обняв его руку, чтобы ближе быть и согреться. Ёнджун не отпихивает, всё равно недолго терпеть. Он что-то видит в ней, пытается зацепить, и ему удаётся продвинуться в этом на пару сантиметров, а потом она снова закрылась. Ну ничего, всё только начинается. Возвращаясь обратно, Ёнджун незаметно улыбается, видя волнующегося Бомгю. Заметив куклу, тот испытывает облегчение, потирая запястье. Уже было рот открывает, когда слуга подходит вплотную, но всегда вежливый и владеющий манерами, прерывает в спешке: — Я обещал не подводить тебя, — кукла неоднозначно осматривает его, выдывая свой настоящий пустой взгляд. Решился на аккуратный жест по плечу. Бомгю сглатывает громко, кивнув в знак благодарности. Они садятся в недавно приехавшее такси, пока юноша перестал отвлекаться от своего телефона. Раз по поводу одного успокоился, то теперь нервничает из-за остального. Чхве не решался встревать, хотя ему не составляет труда просто влезть в голову хозяина. Честно говоря, ему не хочется в принципе вникать в эту ситуацию с пожаром — не он его устраивал. По поводу Тэхена у него сложилось ужасное впечатление, учитывая, что если бы не добросердечный Гю, то Ёнджун убил бы его. Привкус убийства, которое так и не случилось, явно раздражало. Обычно такого не было, ведь все его хозяева доводили начатое до конца, если им кто-то не нравился и мешал, то простое «убей» звучало обыденно. — Тэхен еще в больнице, но… Он не может связаться с Каем и Субином. Кукла выгибает бровь, заглядывая в лицо взвинченного парня. Обычно в таких ситуациях шутят о гействе, не так ли? Пошутил бы и он, но лишний раз дергать хозяина не хочется. На нем уловки куклы не работают. Всё-таки сам Ёнджун загружен мыслями о последних видениях. Если он увидел это, значит, столкнулся с таким же, как кукла. Какое-то подобие хищника в нем приятно щекочет под языком — есть соперник, а он уже осознает, кто именно. Но для него есть еще так много нерешенных вопросов… Терпение. Чхве осматривает коридор больницы, следуя по некому маршруту, который расписал Тэхен в сообщении. Ёнджун молча и безразлично идёт за ним, испытывая настойчивое дежавю с того дня, как Бомгю впервые назвал свой первый приказ. Пожар, смерти и серая больница. Кажется, вспомнился привкус того поцелуя… Казалось бы, было так недавно, но он уже тоскует тому контролю, который у него был над глупым парнем. Ох, Бомгю всё еще глупенький — это факт, но стал осторожнее. Бомгю неожиданно умело нервирует того, кто терпеть не может, когда что-то идет не по плану. Они сворачивают за угол, кажется, наконец дойдя до нужного отделения. В пустом и узком коридоре, который еще и не хвастается количеством больших окон, Тэхен кажется небольшим темным пятнышком. Темный силуэт среди светлых стен, собрал в себе всю боль, захлебнувшись в собственной смертельной агонии. Все его движения отражают, как тело медленно умирает, он всего лишь живой мертвец — бросьте его в этом чувстве — и ничего не изменится. Он лениво, нет, скорее устало, поднимается с неудобной скамейки, вынужденно разворачивается к парочке всем телом. Лицо его скрывается в тени, словно всё вокруг нарочно насмехается над внутренним выжженным полем, теперь уже одинокого парня. — Ты не обязан был, но… Вежливо и тихо начинает парень, встречая быстро шагающего к нему Гю. Последний застает врасплох — обнимает его, как родного, не задумываясь ни на миг над их прошлыми обидами и ссорами. Крепкой хваткой Чхве прижимает обмякшего Тэхена, с сочувствием зажмурив глаза. Кан шокировано уставился перед собой, руки его безвольно в воздухе повисли, а тело расслабилось из-за неожиданной ласки и поддержки. Он непозволительно сильно опирается на худощавого Бомгю, который, к слову, всё равно держит, несмотря на то, что сил не хватает. Кан в замешательстве. Обычно такое случалось с Каем, которого сейчас рядом не оказалось — это пугает его. Он сталкивается взглядом с Ёнджуном, ищет какого-то толчка в спину, что ему нужно ответить на объятия. Чхве задумывается на миллисекунду, вливаясь в уготовленную им роль. Взгляд его полный сочувствия, кивает Тэхену мягко, без слов говоря, что решиться на объятия будет того стоить. Тэхен опускает глаза на собственные руки, такие бледные и покрытые ссадинами и шрамами. Он знает историю появления абсолютно каждого — бои. И он всегда думал, что нежность не для него, что он не сможет и лишь загубит всё. Неуверенно, но с благодарностью, Кан кладет холодные ладони на напряженную спину друга. Объятие внезапно стало куда более крепче и теснее, словно пытаются одним целым стать. Тэхен жмурится, понимая, что вот-вот заплачет, впервые с момента пожара. — Спасибо. Всего одно слово, сказанное шепотом, и он расплакался, уткнувшись лицом в тонкую шею своего друга. Бомгю спешно кладет ладонь на его затылок, аккуратно пряди гладит, пока другая удерживала за талию. Ёнджун отошел на пару шагов от них, чтобы не мешать, скромно присев на узкую скамейку. Его воля — разругал бы их прямо сейчас, чтобы добить хотя бы одного из компании. Опять рано, снова рамки, которые он снова не может перейти. Кан нехотя отстраняется от Бомгю, а тот помогает ему не упасть из-за внезапной слабости в теле. Чхве присаживается, а Тэхен почти что оседает на скамейке. Ёнджуну пришлось пересесть туда же, подыгрывая своему образу приятного молодого человека. Повисло молчание, которое изредка нарушается всхлипами, такими тихими, хоть и разносящимися эхом по пустому коридору. Никто не решался с ним заговорить, давая ему успокоиться, прийти в вынужденную норму, чтобы как-то существовать в принципе. Кан упирается ладонями в колени, начиная шумно дышать, выравнивая дыхание, пока Бомгю, в поддерживающем жесте, сминает его сильное плечо. Хозяин выразительно на своего слугу смотрит, кивком головы указывая на Тэхена — «Поддержи, как это делаю я». Ёнджун с недоумением хмурится, а потом неуверенно тянет руку к свободному плечу Кана. Тяжелый вздох, пальцы вторят движениям Бомгю, испытывая внутреннее противоречие. Обычно Чхве было плевать на людские прихоти, он просто делал что-то в свою выгоду. Потрахаться с собственным хозяином, чтобы укрепить связь — так проще давить в свою пользу. О, или настроить против друг друга две стороны — прочистить себе дорогу. Лицемерные улыбочки, всё та же поддержка, изредка побыть подстилкой и, наконец, манипуляции. Раньше была пустота. Даже ненависти не испытывал — полное безразличие в угоду выгоды. Кукла явно никогда не брезгует. Но это странное чувство противоречия… Это царапает ему ребра изнутри, легкие мурашки прошли по затылку и ощущение тепла на ладони, которая мнет плечо недо-друга и недо-врага. Ему неприятно, но любопытно. Хочется вонзить свои когти, но хочется посмотреть на реакцию. Кукла чувствует, как мышцы под его пальцами расслабляются — Тэхен, кажется, в этом и нуждался. — Спасибо… — устало шепчет он, не спавший всю ночь. Откидывается на стену, неосознанно положив ладони на колени обоих. — Вам обоим. Кан внезапно на Ёнджуна поворачивается, выдержав долгий зрительный контакт. Ему так же непривычно, как и убийце. В первую их встречу его не покидала тревога и ощущение, что они знакомы. Это не пропало, лишь заглушилось, как незначительная проблема из миллион прочих. Чхве кивает ему с легкой улыбкой на губах, смыкая пальцы на юношеском запястье. Бомгю повторяет жест спустя пару секунд, тесно потираясь плечом о плечо друга. — Друзья, помнишь? Не благодари, — шепотом добавляет Гю, поднимая его руку, чтобы сплести пальцы их ладоней. — Поедешь к нам? Тебе нужно поспать. Кан потирает лицо ладонью, особенно сильно потирая глаза — он и правда устал. Голова и без того была тяжелой, словно свинцом набитая, теперь еще и боль в глазах, словно песок засыпали под веки. Он уже было поднимает голову, чтобы задать вопрос, но Гю терпеливо сжимает его ладонь: — Нет, ты нас не потеснишь. Да, ты можешь оставаться у нас, сколько хочешь. Кан удивленно вскидывает брови, оборачивается на Ёнджуна, который, в подтверждении чужим словам, искренне улыбается. Тэхен, кажется, снова плачет, судя по тому, как прячет лицо, просто опустив голову. Остаток сил он потратил на решение вопроса с похоронами. Еще по пути в дом семьи Чхве парень уснул на плече Ёнджуна. Последний явно не понимает за что ему такая внезапная любовь и это вселенское доверие. Исо пару раз написала юноше, спросила, как Тэхен, а, узнав, что он спит, решила последовать его примеру, судя по всему. Чхве же старался связаться с друзьями: ни смс-ки, ни звонки не работали. Самое пугающее, что даже до их родителей было не дозвониться. Ощущение, что еще одна проблема такого рода — и Гю тотчас упадет в обморок. — Расслабься. Ты очень громко думаешь, — ласково просит убийца, вынужденно откинувшись головой назад, чтобы смотреть Бомгю в глаза. — Предполагаю, что есть серьезные причины, из-за которых они не выходят на связь. — Я понимаю, но такого еще никогда не было, понимаешь? Я волнуюсь, — Чхве следует его примеру, не отводя взгляда с пленительных темных глаз. — Тогда как на счет того, чтобы уложить Тэхена спать и поехать к Субину и Каю? — Бомгю благодарно кивает за идею, ненадолго прикрывая глаза от всей степени моральной усталости. — У меня еще никогда не было такого. Бомгю как-то резко, что не удивительно, открывает глаза, явно взбодрившись. Ёнджун, как плут, улыбается, чуть сощурив глаза. — Обычно… — кукла покосился на водителя такси. Полноценного разговора не выйдет, придется завуалировать. — Мои прошлые… Друзья… Они были жестокими. Легко вычеркивали людей из своей жизни, относились к ним как ненужному мусору, который легко сжечь или выбросить. Только о себе думали, но ты… Мне кажется, ты готов о всем мире позаботиться, но не о себе. Гю краснеет, тут же отвернув голову к окну. За окном авто идет мелкий дождь, украшая окна частыми каплями, которые изредка начинали играть в догонялки друг с другом: кто быстрее скатится вниз. Ёнджун долго всматривается в его затылок, явно задумавшись. Что-то вспоминает — это вертится на языке, витает в воздухе, как запах, и всплывает в голове, как события какого-то фильма. Только это тут же уходит от него, легонько шлепнув по щекам, напоминая ему о том, кто он. Мама, по обыкновению своему, была дома. Они с Ёнджуном уехали даже не предупредив, поэтому она их ждала. Ёнджун, несущий спящего Тэхена на руках, лишь поджимает губы, когда сталкивается с женщиной взглядами — «Вы привыкните к новому темпу жизни вашего сына» — говорил он одним только взглядом. На долю Гю же выпала часть поделиться весьма шокирующей новостью. Не то чтобы их родители были лучшими друзьями, нет. Однако Хангёль частенько заходил в их цветочный магазинчик, какой-никакой шок будет всё равно. — Медвежонок, стоит ли мне привыкать к тому, что происходит с тобой в последнее время? — скорее шутливо, нежели с упреком. — Мам, пойдем, — он ведет женщину на кухню, усаживает за стол и заранее наливает стакан воды. Мирэ тревожно смотрит на серьезного сына, но терпеливо молчит, теребя пальцы от волнения. — Как бы преподнести-то… В общем… С утра в магазинчике семьи Кан случился пожар. Он шумно выдыхает, сев напротив матери, заламывая пальцы до хруста. Чхве невольно горбится, расслабляясь в спине от осознания, что новость еще недосказана. Гю же смотрит, как она делает небольшой глоток воды, а потом договаривает: — Теперь отцу не у кого покупать тебе цветы, мам… — шепотом заключает, всматриваясь на ее реакцию. Мирэ качает головой, прикрывая губы изящными пальцами. Она всегда была мягкосердечной: реагирует на такие новости с поистине сильными переживаниями. Гю замечает на ее глазах небольшую влагу, пока она залпом осушает стакан. Чхве пересаживается к ней поближе, приобнимая за плечи. — Мам, ты не против, чтобы он пожил у нас некоторое время? Ну, сама понимаешь… — Это даже не обсуждается, Бомгю. Конечно, поживет. Боже, бедный ребенок…***
вчерашний день
— Уверены, что это хорошая идея? — Бомгю поудобнее кутается в тонкую куртку, оглядывая двоих друзей. Они неоднозначно улыбаются ему, точно так же кутаясь в свои куртки. Начало июня выдалось прохладным… Субин в игривом жесте кладет локоть на макушку Кая, который, по всей видимости, не против. Парочка решила уйти из студии Чо пешком, пока Бомгю и Ёнджун вызвали такси. — Да брось, — Кай расплывается в солнечной улыбке, которая греет Бомгю сердце. — Еще не поздняя ночь, нормально дойдем. — Я его провожу, — Субин, не сговариваясь с Каном, улыбается точно так же. — Всё равно нужно будет идти гулять с Милки. Она меня съест за такое долгое отсутствие. Троица прижимается друг к другу в объятии, пища подобно маленьким котятам. Ёнджун смотрит на них подобно взрослому, который уже давно забыл, что такое веселье. Возможно, темная его часть действительно бы хотела забыть что это, но даже кукле не по силам стереть свое прошлое. Его не переписать, не пережить заново — либо принять, либо грезить о повторении этих чувств. Субин и Кай синхронно переключают внимание на Чхве, который в вынужденном вежливом жесте кивает. Парочка уходит от братьев Чхве, гогоча о чем-то своем, не сдерживая себя от тычков в ребра друг друга. Субин не смел сводить взгляд с ангельской улыбки друга, мысленно гордясь тем, что юноша перестал замазывать бледноватые веснушки. Осознание, что он, оказывается, мог оказывать на него какое-то влияние… Да, пожалуй, его это не по-детски будоражит. Та самая темная часть, которая дремлет внутри абсолютно каждого, пыталась подкинуть мысли интимного характера. Ведь так просто соблазнить и затащить в постель, да? Не будь Субин собой, то точно бы воспользовался, однако уважение к Хюнин Каю не позволяло сделать хоть какое-нибудь поползновение к юноше. — Слушай, как тебе Ёнджун? — Камал с заинтересованностью облизывает губы, а Чхве с недоумением в лице прячет ладони в карманы куртки. — Даже не знаю, почему медвежонок прятал его от нас. — Ну, думаю, это просто потому что это ни разу к слову не пришлось, — предполагает неуверенно, ведь не может себе представить, что парень, который делится всем, что происходит в его жизни, умолчал о двоюродном брате. — К тому же, как я понял, они не так уж и близко общаются? Вопрос скорее риторический, хотя юноша пожимает плечами. Кай дергает головой, поправляя челку. Судя по выражению лица, у него есть противовес словам Субина, но, по каким-то причинам, не решался озвучивать. Неловкое молчание напряженной искрой мечется между ними. От этого ощущения, когда они случайно соприкасались друг с другом плечами, казалось, что прошибает слабым разрядом тока. Чхве нервно водит кончиком языка по обеим щекам, косо поглядывая за напряженными скулами Кая. Эта резкая смена в его настроение при разговоре о Ёнджуне явно напрягает. — А ты… — Нет-нет, — Кай перебивает старшего, спешно махая ладонями, отрицая мысль Субина, так и не дослушав ее. — Ёнджун прикольный, даже очень, он мне понравился, просто… Хюнин заметно сильно прикусывает губу, обдумывая, как вернее выразить свои мысли. Субин вежливо молчит, не сбивая друга с внутренних рассуждений. — Мне всё еще кажется странным, что мы ни разу не слышали о нем, даже без имени… Ты понимаешь, о чем я? — с какой-то надеждой Хюнин цепляется за локоть друга, будучи похожим на маленького и растрепанного воробушка. — Понимаю, — Чхве спешно кивает, утешая внезапно взволнованного парня, аккуратно взяв его за запястье, якобы согреть. — Если ты думаешь, что он нам не доверял, то это странно, не думаешь? С чего бы вдруг ему прятать от нас своего двоюродного брата, который, к слову, еще и старше Гю? — Он делился со всем, Субин-хен, а про брата говорить не стал? — с пассивной агрессией Кай морщит аккуратный нос. Чхве чуть нахмурил брови… — Бомгю даже про своих тетю и дядю не говорил, с какой стати тогда упоминать Ёнджуна? — слишком много вопросительных интонаций… Субин шумно вздыхает, обхватывая запястье посильнее. — Как я уже и сказал, у них наверняка были плохие отношения, поэтому он и не говорил о нем. — Не заметил что-то, — Хюнин, что ему явно несвойственно, резко отдергивает руку, пряча в кармане тонкой куртки. — Не уж-то ты действительно не заметил, как Ёнджун крутится вокруг него? Даже когда он поодаль, он всё равно присматривает. Чуть ли не тень его. — Ну, оно не удивительно — Гю единственный, кого Ёнджун знает. Около кого ему еще тогда крутится, а? — Субин хмурится, невольно перенимая раздражение юноши на себя. — Не очень вяжется с плохими отношениями, — Кай повышает голос, отчетливо демонстрируя, как его это всё бесит, но срывается на Субине, который очевидного не понимает. — Да что это, блять, с тобой такое? — не с злостью, скорее с легким отчаяньем, ведь еще совсем недавно Кай был самым счастливым человеком на свете. — Просто я единственный, кто понимает, что Ёнджун здесь не просто так! Субин отворачивает от него голову, не найдя в самом себе ничего, что могло бы ответь другу вместо него. Молчит и Кай, хоть и шумно дышит через нос. Субин аккуратно прикусывает свои щеки, подавляя эмоции. Сначала он злился, не понимая, почему парень пытается найти брешь в вернувшемся к ним спокойствии. Потом он просто принял его недоверие и некую ревность, понимая, что он общался с Бомгю больше, чем Субин с ним. А вот позже… Чхве встал как вкопанный прямо посередине проезжей части. Кай испуганно ойкает и тащит его за собой, говоря что-то про «совсем с ума сошел?». Холодок этого вечера словно пробрался ему под куртку и впитался в тело. Кай нервно оглядывает выражение лица друга, а потом неожиданно понимает: — Не уж-то ты додумался? — Сегодня ты ночуешь у меня и это не обсуждается, — Субин переплетает их пальцы в крепкой хватке, сменив направление. Он ведет его к себе домой по более короткому пути с внезапным смирением и решительностью во взгляде, пока за ним плетется Кай с весьма гордым видом.***
— Зря мы их одних отпустили домой. Они ведь даже не ответили мне: добрались ли они, — снова бухтит с волнением, по негласной классике сидя в такси рядом с Ёнджуном. В последнее время он явно себя избаловал этим видом транспорта, пора бы уже и на свои две ноги вернуться. Впрочем, сейчас Гю не был в состоянии на это. Голова беспощадно раскалывается, да и он еще ничего не ел с самого утра — его тошнит, а добивает слабость и легкое головокружение. Жалеть себя не смеет, не после того, что произошло по его вине. Ёнджун под боком задумчиво вздыхает через нос. — Ты так долго не протянешь, — легким жестом кукла укладывает голову хозяина на свое плечо, всматриваясь в вид за окном. — Хоть я и могу повлиять на состояние твоего здоровья, но было бы замечательно, если бы ты изначально не запускал его. — Это забота? — устало уточняет Гю, позволив себе ощутить в теле приятное облегчение хотя бы ненадолго. Мышцы у него от такой беготни неприятно болят. — Это рациональное мышление, — отнекивается кукла, прекрасно понимая, что сказать то, что он хочет, у него не получится. Знает, что ему состояние Гю важно исключительно из-за эгоистичной причины. — Не забывай, скоро тебе нужно будет вернуться на учебу. Бомгю морщит лицо, ощутив небольшую влагу на глазах — как же он устал. Тем временем они уже добрались до дома Кая, решив, что будет логично наведаться сначала к нему. Субин любил заглядывать в гости к семье Кая, поэтому будет просто замечательно, если они застанут обоих в одном месте. Ёнджун остается на первой ступени лестницы, пока Бомгю эмоционально стучит в дверь костяшками пальцев, периодически терроризируя звонок. Дверь резким жестом открывается перед носом парня, отчего он чуть не ударяет девушку. Бахи — младшая сестра Кая, судя по выражению её лица, ждала кого-то другого. Взволнованное выражение лица сменилось огорчением, ее красные глаза наливаются слезами, пока она молча пропускает юношу в дом. — Бахи, где Кай? — реакция младшей сестры друга вызвала новую волну страха и переживания. — Не смешно, — с ее тонких губ слетает нотка накрывающей истерики, вынудив ее спешно прикрыть рот ладошкой. — Мы у тебя это хотели спросить. Его со вчерашнего дня нет. Слезы окончательно взяли над ней верх, бедняжка разрыдалась перед ним, осев на полу, наплевав на присутствие Бомгю и незнакомого парня. У Бомгю закружилась голова, а в глазах потемнело. Нестойкий шаг назад, и он почти теряет сознание… Ёнджун пулей оказывается за спиной хозяина, аккуратно касаясь его поясницы, удерживая в горизонтальном положении. «Без паники, прошу», — шепчет ему на ухо, поглаживая по куртке, а казалось так, словно по голой коже. Наверное, дело в том, что у Бомгю от шока изменилось восприятие — чужой шепот казался чуть ли не криком, остальные шорохи слились в какофонию, еще больше надавливая на его голову. Картинка перед глазами плывет расплывчатыми мазками, словно на мгновение он ослеп. Слышатся голоса из дома, кажется, говорит в основном мама Кая, а чей-то мужской голос лениво угу-кает. Полиция. Гю закрывает рот ладонью, сгибаясь пополам. Свежая психологическая травма снова вскрывается, второй раз за этот день, вызывая тошноту. Джун за его спиной подталкивает внутрь дома, в туалет, парню остается лишь послушно соглашаться. На ходу они снимают куртки и обувь, чтобы соблюдать хоть какие-то нормы приличия в чужом доме. — Прошу прощения, — Ёнджун кланяется заплаканной девушке, помогая парню дойти до ванной комнаты по указкам хозяина. Они успели вовремя, Гю склоняется над унитазом, пока кукла отправляется на разведку. В большой гостиной комнате сидит заплаканная женщина, которая держится буквально на тонкой ниточке над пропастью. Она взяла на себя роль единственной, кто не будет плакать, пока сестры юноши утопали в слезах от волнения за брата. Напротив нее сидит работник полиции, который заполняет заявление с безучастным видом. В углу комнаты, около окна, взволнованно ходит туда-сюда, по всей видимости, младшая сестра. Девушка, к которой Гю обратился как «Бахи», все еще там, где и была, пытаясь привести саму себя в чувство. Кукла как никогда нужен тут, отзывчивый старший брат Бомгю, который всех в чувство приведет и поможет заглушить все страхи семьи. Одним выстрелом он убьет сразу двоих зайцев: заработает уважение в глазах семьи Хюнин, а еще наконец вдоволь поест. Несет стакан воды, заботливо помогая Бахи прийти в чувство, бережно держа ее за запястье, впитывая в себя каждую каплю ее горя. Легкая дрожь проходит по бледному телу куклы, вынудив ненадолго прикрыть глаза от удовольствия. Истома быстро уходит, когда он вспоминает, что должен делать дальше. — Спасибо… — в ней осталась незначительная часть тревоги за брата, как и должно было быть, заменив на опустошение и выгорание. — А ты…? — Ёнджун, — он лениво толкает входную дверь, пока сильные руки поднимают ее с холодного пола. Сдержанно придерживает за аккуратные локти на случай, если она вот-вот упадет от эмоционального истощения. — Покажешь, где твоя комната? Тебе нужно отдохнуть. Противиться на удивление не решается, смиренно подсказав, куда идти, а он, как истинный джентльмен, проводит до комнаты, убедившись, что она легла в постель. К этому времени Бомгю уже пришел в себя, сталкиваясь с куклой в коридоре второго этажа. Хватается за Ёнджуна, как за последний лучик света в жизни, часто открывая-закрывая бледные губы. — Мне плохо… — Не отключайся, подожди, — Ёнджун посильнее обнимает парня, который окончательно повисает на нем. Приподнимает его, обхватывая за талию так, как ему удобно, чтобы, как можно дольше, удерживать теряющего сознание парня. На него слишком много всего взвалилось — удивительно, что лишь сейчас тело дало знать о стрессе. Слуга мечется меж двух выборов, ему нужно помочь Бомгю, но случай тут не как с Бахи — забрать эмоции не получится, а есть то, что Чхве категорически запретил ему — поцелуй. Весьма иронично, что именно этот запретный плод сейчас нужен Гю, как глоток воздуха — он отдаст ему через него то, что поставит на ноги. Все же, опасно делать это прямо тут, мисс Хюнин и работник полиции не должны стать свидетелями того, что порушит легенду братьев в пух и прах. — Посмотри на меня, — ладонью он приподнимает его лицо, заглянув в затуманенные глаза Чхве. — Разреши поцеловать тебя. — Что? — хриплым голосом с непониманием переспрашивает парень, начиная вспоминать, чем всё закончилось в прошлый раз. — Нет… Чхве судорожно мотает головой, несильно упираясь ладошками в плечи своего слуги. Ему снова чудится, что пахнет гарью, горящей плотью, снова слышатся крики помощи… — Прошу, поверь мне, я не сделаю ничего из того, чего ты боишься допустить. Тебе сейчас нужны мои силы, иначе ты не сможешь помочь Субину и Каю. Прошу. Бомгю затих в миг, вымучено глаза закрыв, постепенно уходя в себя, там, где он сможет принять верное решение. Кукла надавил на самое больное в нынешней ситуации — на пропажу близких друзей. Одна его часть кричит — кукла причастен, значит, верить нельзя, а другая верит — он не посмеет это совершить. Он сломлен. — Поцелуй меня… — на одном дыхании просит Гю, не найдя других решений в этой ситуации, сдался окончательно. Ёнджун подхватывает его, затаскивая обратно в ванную, захлопнув за собой дверь. Так будет безопаснее. Не специально, скорее на эмоциях, парень усаживает его на бортик ванной, вынудив юношу еще сильнее сжать пальцы на кофте куклы. Ладони убийцы накрывают бледные щеки Бомгю, удерживая в одном положении, излишне эмоционально потянувшись к чужим, таким же бледным, губам. Чхве с огорчением и злостью на себя жмурится, представляет что угодно, но не того, кто по его приказу расправлялся с сотрудниками полиции в горящем участке. Редкие слезинки стекают по холодному лицу, что поспешно стирают горячие пальцы Ёнджуна. Голос в голове кричит, изнутри скребется наружу. Слезы — слабость. Не смей. И он слушается. Слушается, пока обжигающий язык убийцы проталкивается в чужой рот. Кукла целует в засос, позволяя себе коснуться голой кожи под футболкой парня. Свое собственное влечение его удивляет, но ему хочется следовать и соблазнять своего хозяина в угоду себе любимому. Темный сгусток чего-то черного, что так похоже на густой туман, проскальзывает в горло хозяина, подобно паразиту. Всё так, как и задумано. Бомгю лишь немного вздрагивает, что-то невнятно промычав в губы «брата», лишь только подначивая ненасытного чудовища продолжить. Однако Гю быстро расслабляется, потянувшись ладонью к затылку, распутывая неаккуратный пучок. Его черные, как перья воронов, волосы приятно ласкаются между пальцев, Чхве это нравится, он готов трогать их, пока не задохнется в этом поцелуе. Тьма растекается внутри него, сливаясь с той, которая уже была, дергая за невидимые ниточки, лишь бы Бомгю делал то, что тьма хочет. Парень даже не знает, что должен противиться, оттого и вся его детская беспомощность — он внемлет голосам в голове, слушается, превращаясь в куклу, а Ёнджун — в его хозяина. Длинные пальцы Чхве с силой сжимают любимые волосы своего слуги, чуть оттягивают, ненадолго прерывая поцелуй, так, что меж губ тянется противная тонкая влажная ниточка. Встает с бортика как ни в чем не бывало, поменяв парочку местами. Ему так нравится больше — смотреть сверху вниз за довольным выражением лица Ёнжуна, в глазах которого слишком красивые блики. Усаживается на бедра, намеренно поближе, так, что их ширинки соприкасаются. Ёнджун только и рад, пользуется, пока возможность есть. Только… Он точно не планировал заигрываться с ним, только вот его шаловливые пальцы уже поглаживают член хозяина. От игр отвлек чужой стон в губы, напомнив, что изначально цель была другая. — Вижу, тебе стало лучше, — констатирует факт в недо-шутке, устраивая руки на чужих бедрах. — Надо выйти, мама Кая явно скоро закончить беседовать с полицейским. Гю сначала огорчается, когда его бессовестно скидывают с бедер, но опьянение куклы довольно быстро проходит, вернув в напряженное состояние. Впрочем, стоит отдать ему должное — переживает он это куда проще, чем до поцелуя. — Д-да… Ты… Ты пока иди, представься, скажи, что мне плохо стало и извинись, — сумбурно просит, поправляя собственные волосы, которые Ёнджун как-то успел растрепать. — Чего встал? И-иди. Пристальный взгляд куклы его смущал и вызывал легкий укол вины за то, что чувства вырвались наружу. Кукла с легкой улыбкой чуть кланяется ему то ли с издевкой, то ли искренне, скрываясь за дверью ванной комнаты. Чхве включает ледяную воду и просовывает голову под струи. Холод, как что-то материальное, касается тела, где только может. Словно сжимает Гю до размера клубка, приводит в чувство. Волосы намокают, влага попадает в лицо, из-за чего он жмурится. К своим ощущениям прислушивается, пытается понять, не обманул ли его хитрый Ёнджун, но свежее воспоминание вновь и вновь подкидывает улыбающегося парня, пальцы которого ласкали член Бомгю через ткань штанов. Он едва дергает бедрами, пытаясь прогнать тактильное воспоминание куда подальше. Вспомнилось, как Ёнджун упомянул, чем именно он питается. Выходит, он хотел насытить обоих? Боже, как не вовремя… Гю поднимает голову над раковиной, всматриваясь в зеркало широко раскрыв глаза. Отражение улыбается ему зловеще, в глазах опасный блеск, пока взгляд высокомерно и гордо оглядывает испуганного мальчишку. Его темное «я» явно насмехается над ним и его слабостью, высмеивает его излишнюю эмоциональность, не говоря при этом ни слова. Чхве убеждает себя, что ему лишь чудится, ведь эти эмоции не его — это Ёнджун. Так ведь? — Не стыдно позорить меня, глупый мишка? — шепчет с шипящими нотками, подобно змею, величественно выпрямившись в спине, еще больше возвышаясь над сломленным Гю. — Пользуйся им. Тебе нужен секс? Так получи его. — Не правда, — дрожит весь, сжимая пальцами раковину. Темный Бомгю смеется над ним, так противно, что хочется уши закрыть. — Да что ты? — отражение резким жестом приближается к нему, словно вот-вот из зеркала выйдет. — Тогда что же это с тобой? Верить убийце, знакомить его со своей семьей, друзьями… Уж не думаешь ли ты, что изменишь его? Темный надавливает на собственное лицо, вдавливает пальцами в щеки до костей. Гю дрожит телом, ощущая эти самые пальцы на собственном лице. Отражение ехидно посмеивается, одним жестом отпустив «себя». — Он тебе нравится мордашкой, — отражение обводит пальцем очертания своего лица, придав себе лицо куклы. — Бомгю, разреши поцеловать тебя, а потом оттрахать в ванной в доме пропавшего друга. Нечто пародирует слугу, а потом, вернув лицо Бомгю, изображает, как парнишка скачет на чужом члене. Чхве жмурится, не в силах этого видеть. Правда слишком горькая, и ее всё труднее сбить сладким. Отражение смеется безумно, повторяя одно и то же: — Глупый мишка, — всё громче и громче, этот голос везде, кружится вокруг него, не давая сбежать от реальности. Сильный стук в дверь выдергивает из этого болота одним жестом. Он начинает дышать судорожно и шумно, словно всё это время не мог вздохнуть. Боль в груди и лице дает знать — это всё было по-настоящему, а женщина за дверью успокаивает. — Милый, ты как там? Твой брат сказал, тебе стало плохо. Могу ли я чем-то помочь? — Нет-нет, всё хорошо! Со мной всё нормально, я сейчас выйду. Резким жестом Гю поворачивается к зеркалу — ничего. Всего лишь он, мокрый и мечущийся меж двух сторон. Облегчение защекотало у него в горле, заставив согнуться пополам с небольшим кашлем. Набирает воды в ладони, умывает ими свое лицо, несильно похлопывая по горящим от чужих касаний щекам. Влажные волосы откидывает назад, выпрямившись в спине, снова в зеркало смотрит — всё тот же он, мокрый и сбитый с толку, и лишь только взгляд выдает — это уже не совсем он.***
Первым просыпается Кай. Все его тело покалывает и зудит, местами, судя по ощущениям, как будто расцарапано. Сено… Не самое лучшее место для сна. Впрочем, ему всегда было тяжело угодить в этом вопросе. Пожалуй, в этой ситуации это можно назвать неким плюсом. Голова болит с неприятными импульсами, с каждым таким толчком боль становилась сильнее, словно кто-то по четко установленному времени бьет по ней. Хочется привстать, осмотреться, но тело толком не слушается, видимо, онемело. Юноша лежит на животе, руки его за спиной, судя по ощущениям — связаны. Такая же ситуация с ногами и коленями. Сколько же он провел времени в таком положении? Хюнин начинает задыхаться. Своя собственная фантазия пролезла ему в горло, начала душить… Собственные мысли несомненно пугают, тревожат и не дают рационально думать, того гляди — паническая атака не за горами. Тусклое освещение не облегчает ситуацию, лишь усугубляет. Полная беспомощность, незнание происходящего, что уж говорить о том, что ждет его дальше… Напрягая спину, Хюнин приподнимает корпус тела, чтобы было удобнее оглядеть ближайшие окружение. Сбоку, чуть подальше от Кая, лежит Субин, который в отличие от друга еще не пришел в себя. Прямо, в конце, так скажем, помещения стоит стол. Рассмотреть его получилось из-за стоящей на ней свечи, которая служит единственным источником света. Камал напрягает светлые глаза, высматривает еще что-нибудь полезное, но мешает головная боль и начавшая болеть поясница. Он сваливается обратно, чтобы перевести дух, терпя противное сено. Тело бьет легкая дрожь — это просто странный кошмар, да? Наверняка насмотрелся с Субином ужастиков на ночь, вот теперь и страдает. Точно? — Субин… Кай шепчет отчаянно, боясь повышать тон, зная, что если закричит, то точно расплачется. Субин даже не поморщился, впрочем, Камал этого даже не увидел. Измученно припав лбом к импровизационному полу, Кай трется о колючее сено сквозь ткань. Надо что-то придумать. Для начала бы успокоиться, но выходит у подростка не очень. Судорожно в голове копошится, старается вспомнить, чем закончился прошлый вечер. Всполошившийся мозг способен лишь на воспоминание улыбающегося Субина. Камал дергает щекой, не зная, как реагировать на тепло в груди, учитывая, что сам находится в опасной ситуации. Хюнин сжимает челюсть до тихого скрипа, начиная неуклюже подбираться к спящему другу. Не спортивный подросток переводит дух самую малость, а потом уверенно подталкивает Чхве в плечо, тем самым тормоша. Судя по невнятному мычанию, Субин борется с желанием Кая разбудить его. Вот лучше бы его можно было разбудить по щелчку, как Кая… «Ну же, Субин-ни, ты нужен нам как никогда…», — едва шмыгает, но продолжает пихать в плечо еще чаще и сильнее, пока есть силы. Чхве с шумом вдыхает воздух через ноздри, от чего хмурится и мотает головой. От ткани пахнет грязью и пылью, мешаясь с резким запахом сена и уже потом можно было уловить нотки земельной почвы. Субина будит это похлеще вспотевшего Кая, который только что сдал один из нормативов по физической культуре. — Наконец-то… Голос предательски дрожит, выдавая всю степень ужаса и отчаянной необходимости Субина рядом. Чхве озирается часто, вертится как уж на сковороде, толком не проснувшись, но тут же жалеет об этом из-за боли по телу. Связан он, как и его друг, но вместо головной боли ощущает, как ноет губа и пульсирует в ребрах. Судорожно облизывая губы, Субин понимает, что нижняя разбита и раньше кровоточила, судя по толстой корочке. Невольно вздрагивает, ненадолго припав обратно лицом к недо-полу. Кай устало тычет носом куда-то в его макушку, словно Субин мог уснуть снова, осознавая ситуацию. Снова корпус поднимает, вернув взор к столу. Сейчас либо встать, либо ползком добраться до свечи. Так они хотя бы избавятся от веревок и это их чуть-чуть успокоит. — П-план т-такой… — начинает заикаться Хюнин, то ли от собственных мыслей, то ли от обостряющегося ощущения удушья. — Надо добраться до свечи. Хотя бы развяжемся. — А потом? — хриплым шепотом уточняет Чхве, не в силах приподнять корпус, как это сделал его друг. — У меня… У меня что-то с ребром… Чхве на удивление держится на плаву. Возможно причина в страхе и беспокойстве за встревоженного Хюнина. Хотя, признаться честно, Субину трудно вникнуть в свои ощущения. Сознание еще не до конца выстроило в его голове — «нас похитили». Кай нервно кусает свои тонкие губы, сдирая с них тонкий слой, разодрав в нескольких местах. Ползти друг не сможет, уж тем более встать — слишком рискованно, ребра, все-таки, не шутка. — Кай, ты… Субина прерывает даже не Кай, уж тем более не он сам — по тому самому столу кто-то тарабанит пальцами. Ритм словно насмехается над ними, — «я был тут все это время». Кай, видимо от наплыва адреналина, переворачивается на спину. Тело понемногу разогрелось, но покалывает невидимыми иголками, не позволяя ему в полной мере своих возможностей попытаться спасти обоих. Неизвестный тенью проносится мимо свечи, сдув ее и погрузив парочку в мрак. Судя по копошению, поднимается по лестнице, еще немного возится, а потом открывает путь наружу. Свежий воздух и дневной свет этого вечера просачивается в их временную тюрьму, став неким глотком воздуха, которого их по итогу лишили. С глухим ударом надежда на спасение захлопывается за похитителем. Тьма. Кай судорожно и часто дышит, с периодическими всхлипами и протяжными стонами. Субин морщится в лице, когда пытается приподняться, либо, как друг, перевернуться на спину, но лишь больнее себе делает. Надо успокоить… Надо привести в чувство… — Кай-Кай-Кай, драгоценный, слушай мой голос, молю, — тараторит юноша, повысив голос, не позволяя паузам образовываться между ними. — Помнишь, как-то раз, когда мы ночевали у меня, я рассказывал о отважном светлячке, а? Хюнин не может нормально дышать, лишь вдыхает, но не выдыхает — паника давит ему на грудь и мешает. Его душат и слезы, которые отражают в себе и боль, и страх, и обиду, его душит и страх неизведанного — выживут ли они? Он жмурится сильно-сильно, попутно напрягая слух, лишь бы вслушиваться в родной голос, который при других обстоятельствах был подобен колыбели. Субин же не прерывается ни на миг, немного путается в сказке, которую ему рассказывала его мама. Его цель — внимание напуганного друга. Но… Как успокаивать, когда даже самого себя не в силах успокоить? Чхве дергает руками за спиной, старается растянуть веревки, чтобы высвободить руки, но лишь царапает кожу на запястьях. Зовет его к себе отчаянно, продолжая мотивировать отважным светлячком, который светит вопреки всему. Кай, кажется, спустя пятнадцать минут припал лбом к чужому плечу, то ли влагу с лица утирая, то ли ища в одном жесте исцеления. Субин облегченно улыбается, ощущая горячее дыхание вперемешку со слезами. Теперь-то они замолчали оба. Хюнин приводил себя в чувства, а Субин ждал, когда его солнышко снова покажется из-за туч. Камал пристраивается еще немного выше, найдя носом чужую горячую шею. Чхве прошибает как-то неоднозначно: негатив мешается с искренним блаженством. Покусанные губы елозят по гладкой коже, иногда делая так же носом. Кай весьма весомо целовал шею друга, иногда зарываясь лицом в мягкие волосы. — Кай… Шепчет так, словно надеется, что друг не услышит и продолжит свои ласки. Его пугает мысль, что он весьма эгоистичен, раз в такой момент думает о ласках чужих губ, опошляя теплое солнышко-Кая. Последний вымученно выдыхает, особенно обжигая кожу, словно оставив после себя раскаленную лаву. Камал отстраняется, утыкаясь обратно в плечо, судорожно и себе под нос шепча извинения перед Субином. — Я не должен был, но… — Всё нормально. Главное, ты успокоился, — успокоился он, а всколыхнул все в Чхве… Кай облегченно вздыхает, окончательно выровняв дыхание. Теперь можно и подумать, что делать. — Для начала, до того, как мы начнем что-то обсуждать, нужно придумать, как развязать веревки. Кай закивал пустоте, а потом вспомнил, что из-за темноты и положения тел друг этого жеста не увидел. — На ум только зубы приходят. — Я понял. Кратко соглашается парень, которому предстоит еле-еле разворачиваться, чтобы добраться до чужих запястий. Они молчаливо пожелали друг другу удачи в тот момент, как зубы Камала начали «пилить» веревки. Время тянулось, стекало песком в одну огромную кучу, что складывается в часы. Не ясно, как долго еще придется играть роль пилы, мотая головой туда-сюда, как маятник. Субин, конечно, поддерживал его, хоть и молчанием — оба решили, что слова сейчас и правда лишние. Раздался легкий треск. — Получилось… Чуть ли не пищит, как маленький мальчик, с огромным энтузиазмом начав распутывать зубами затянутую веревку. Уже через пару минут Чхве облегченно стонет, подтягивая руки куда-то перед собой. — Лежи, где лежишь, сейчас постараюсь встать. Кай снова сам себе кивает, вытирая пот о вонючую и старую ткань. Чхве быстро растирает руки, гоняет по ним кровь, а уже после упирается ладонями в импровизационный пол. Мысленно отсчитывает три секунду и на счет три отталкивается от земли, сквозь боль перевернувшись на спину. Тихий вскрик и стоны боли служат Каю сигналом, что друг справился со своей задачей. — Субин? — голос невольно вздрогнул, когда Чхве внезапно замолкает. Ему устало мычат в ответ. — Теперь снова лежи, я сейчас. Решительно заверяет Камал, вновь напрягая все тело. Сначала на спину перевернулся, а потом сел, аккуратно подползая к отдыхающему другу. Запястья, обвязанные веревкой, ловко находит сильная рука, огладив большим пальцем нежные участки кожи. Сейчас ему проще — подключил обе руки и вслепую распутывает. Выходит это быстрее, чем у Кая, что логично, но радует, как и планировалось. Теперь очередь Кая счастливо потирать ручки, чтобы хоть как-то унять легкую судорогу. Первым делом он освобождает ноги Субина, который вымученно придерживается одной рукой за ребра. Темнота была и плюсом, и минусом одновременно: Субин скрывает всю степень боли, но им трудно снимать веревки. Хюнин злобно швыряет надоевшие путы, устроив ладони на чужом бедре. — Хэй, ты как? Субин едва морщится, уже не из-за боли, когда Хюнин чуть сжимает напряженную ногу. Благо дыханием себя не выдал… Кай аккуратно поднимается руками выше, сжимая пальцы на талии Субина. Последний испуганно накрывает пальцы Камала своими, дабы не позволить парню достать до самих ребер. — Вот ты и попался… — без упрека, но в попытке пошутить, пока пальцами все же пробирается куда хотел. — Где именно болит? Он нежно надавливал попеременно на косточки, а по реакции Чхве понимал, насколько плачевной была ситуация. Вспомнились уроки по оказанию медицинской помощи, где учеников учили определять наличие переломов. — Просто сильные ушибы, — облегчение в его голосе особенно подчеркивает, насколько он волнуется, переплетая их ладони в крепкие замочки. — Придется полежать, пока я ищу что-то, что нам поможет. — Интересно, как же ты собрался тут что-то искать? — судя по тому, как Чхве тянет руки друга к своей груди, он явно не хочет, чтобы тот уходил. — Давай сначала вспомним, что было вчера. Тут-то Кай «вспомнил» о головной боли, которая словно нарочно дала о себе знать именно после этого предложения. Хюнин аккуратно ложится рядом с Субином, дабы не задевать ушибленные ребра. Обычно Субин шел на поводу милого Кая, но нынешняя ситуация явно иначе обставлена. Чхве счастливо улыбается, пользуясь полным мраком в помещении. Впрочем, улыбается и Хюнин… Удивительно: в таком мраке они излучают такой сильный свет… Чхве влюбленно прильнул губами к макушке Камала, чувственно задерживая один единственный поцелуй. — Не хочу казаться банальным, но всё будет хорошо. Мы выберемся отсюда, да и Бомгю, Тэхен и Ёнджун заметят наше отсутствие. Ты только не волнуйся, я приложу пик возможностей, чтобы нас вытащить. Кай, не смотря на улыбку, был вполне способен разрыдаться. Подобные темы всегда его пугали — и вот, он оказался в одной из них, как главный герой. Это кошмар, который скрашивается присутствием юноши. Он сильно сжимает его руку, одновременно бережно трогая подушечками гладкую кожу и костяшки. — Я и так в нас верю, — Хюнин, хоть и неуверенно, тянет ладонь друга к своим губам и, едва касаясь, уделяет все свое внимание длинным музыкальным пальцам. — Ты… Ты хоть что-то помнишь? Что мы вчера делали? Такие простые вопросы, но остаются загадкой для тех, кто перерыл в голове всё, что только можно было. Пусто. Субин протяжно вздыхает ему в макушку, задумавшись в последний раз. Запомнился перекресток, то, как они переходили дорогу, как Чхве внезапно осенила какая-то мысль, и они… Что они? — Не помню… Ничего, — в один голос высказались парни, что обычно вызвало бы смех, но сейчас лишь кривые усмешки украсили их лица. — Мне знатно приложили по голове судя по тому, как она болит, — Субин тут же взволнованно отстраняется, неуверенно поглаживая ладонью голову. — Ну, брось, просто шишка. — Этот кто-то усадил нас в созданной им яме. Когда он убегал, я заметил, что стены деревянные. Через щелочки видна почва. Возможно, мы в каком-то заброшенном поле. — Пожалуй, да… Он всё завалил тут сеном, чтобы лежать на земле было не так уж и холодно. Он готовился. — Значит, и вспомогательных для нас штучек мы не найдем, — уверенно и реалистично подытожил Чхве, потирая мокрый лоб. — Хотя бы… Нужно хотя бы создать источник света. — Сено хорошо горит, — Кай широко улыбается ему, поняв суть логики. — Нужна какая-то палочка. Вот теперь Кай пополз по полу, выискивая ладонями хоть что-то, что может пригодиться. Добравшись до стола, Камал резво обыскивает стол. Нашлась и та самая свеча, а еще простой деревянный карандаш. Пока что всё было на их стороне. Парень отодвигает ткань, убеждается, что выделил область, покрытую сеном, и начинает муторную попытку зажечь огонь. Ладошки терли карандашик, пока сам Кай навис над будущим костром. Он должен увидеть искру, позволить ей разгореться… Снова время сыграло злую шутку, минуты тянулись издевательски долго, а огонь даже не планировал разжигаться. Субин лишь мог давать небольшие советы, словно проверяя терпение Кая на прочность. Искринка вспыхнула, а Кай спешно не дает ей сгинуть просто так. Раздувает маленький тлеющий участок, который постепенно разрастается. Субин предусмотрительно попросил парня отделить другое сено, что не будет участвовать в костре, чтобы огонь не пошел дальше. — О боже! Вышло! — быстро утирая слезинки некого счастья и гордости за себя, Кай первым делом усаживается около друга. Субин хвалит его, как обычно бы хвалил старший брат младшего. Камал тянет футболку Субина вверх, дабы еще лучше рассмотреть ребра. Пока юноша противится, Кай рассматривает торс в свете огня. Страшные и темные синяки большими пятнами растянулись по обоим бокам. Не удивительно почему ему так больно что-либо делать. И только Субин открывает рот, как чей-то властный голос заключает: — Поздравляю! Испытание огнем успешно пройдено.