Линейка и зажигалка

      Вечно гордая Лидия робко подошла к отцу и положила белую коробочку на стол.       — Отец, я принесла вам подарок.       — Что это? — Густав нахмурился, недоверчиво глядя на маленький предмет перед собой.       — Запонки. Я помню, на днях вы говорили, что ваши в неисправном состоянии. И я решила, — голос Лидии почти дрожал от напряжения.       Мужчина открыл коробочку, всё так же недоверчиво разглядывая её содержимое.        — С чего это вдруг такая щедрость?       — Просто я решила, что вам они могут понравиться и…       — Не ври мне, Лидия, — Густав начал закипать, у него есть гораздо более важные дела, чем разговор с непутевой дочкой.       — Да, дело в том, что… мне нужно, вернее говоря, я хотела попросить разрешения уехать на пару дней, это действительно важно для… для меня, — последнее слово она почти прошептала. В сущности, ему никогда не было дела, что важно для неё.       — Уехать?! Ты что хочешь оставить меня одного в доме полном прислуги, что только и ждёт момента убить меня! Отвечай, — наконец, Густав раскусил эту паршивку и не мог сдержаться от крика.       — Да, но. Но, пожалуйста, хотя бы примерьте, — Лидия ссутулила плечи — совсем как в детстве — этот голос всё так же повергал в ужас.       Густав презрительно поднял маленькие серебряные украшения, разглядывая их на свету. — Серебро, алмаз около одного карата. И ты считаешь, что этого достаточно, чтобы откупиться от родного отца?! От человека, который вырастил тебя, неблагодарная мразь. По-твоему, я столько стою?!       На лице Лидии вдруг появилась странная абсолютно не подходящая сюда улыбка.       — Отец, не чувствуете ли вы чего-нибудь ещё?       — Что? — Густав опешил, мысли медленно перекатывались в голове. Улыбки — вот, что пробуждало в нем поистине животный страх.       — Запах миндаля. Я правильно понимаю? А знаете ли вы, дорогой отец, что ещё пахнет миндалём? — ехидно спросила Лидия.        Глаза Густава неестественно расширились. Возможно, от осознания происходящего, а, возможно, это просто побочное действие цианида. Страх липкими пальцами прикоснулся к спине. — Что?! — голос дрожал, но в нём слышались те устрашающие нотки, которые не раз вырывались во времена его неистовой злости.       Перед глазами вместо всей жизни пронеслись все возможные способы мести этой гадине. Судя по сорванному его голосу и выражению лица дочери, Густав произнёс их вслух.       Воздуха отчаянно не хватало, казалось, что именно воротник рубашки мешает дышать. Пальцы напрасно цеплялись за пуговицы костюма, в попытке освободиться от него. Густав вдыхал и выдыхал с сумасшедшей скоростью, но воздуха всё равно не хватало. Мысли застлал животный ужас, мешая сосредоточиться на тех благородных вещах, о которых принято думать перед смертью. Хотелось заорать, что есть мочи, но и её не было. Сил хватило только на беспомощный хрип. Уши заволок шум океана. Перед глазами растеклись пятна бензина. И душа металась из стороны, в сторону словно под толщей воды. Пара секунд нереального спокойствия.        Лидия с брезгливостью замерила пульс, убеждаясь в смерти отца.

***

      Сидеть на чтении завещания оказалось почти так же сложно, как и на похоронах. Под конец глаз Лидии и вовсе начал дёргаться от напряжения. Естественной защитой реакцией, чтобы скрыть настоящие эмоции, была агрессия, благо подвернулась эта несчастная лодка. Наконец, чтение закончилось, и можно было спокойно выдохнуть.       — Лидия, — до боли знакомый голос. В голове сразу всплыли неприятные воспоминания. Женщина поморщилась.       — Чего тебе, Себастьян? Хочешь посягнуть на моё наследство? — её самое презрительное выражение лица. Годы в высшем обществе не проходят бесследно.       — Ни капельки. Я просто хотел поговорить.       — И о чём же я могу поговорить с тобой?       — О смерти отца, — вечно улыбающаяся маска на его лице дрогнула лишь на секунду.       — Что ж, я слушаю, — Лидия высокомерно изогнула бровь. Неужели он знает?       Женщина почти чувствовала, как сердце пытается выбить ребра изнутри.       — Мой сын рассказал мне о вашей беседе на эту тему, — на лице Глэма заиграла многозначительная улыбка.       — Радует, что у вас такие доверительные отношения, — в голосе женщины не слышалось и капли радости.       — Я просто хотел выразить тебе своё глубочайшее уважение. Тебе удалось сделать то, о чём я мечтал многие годы.       — Что ты имеешь в виду? — скорее настороженно, нежели презрительно, спросила Лидия.       — Ничего, — легкомысленно усмехнувшись ответил Глэм. И, снизив голос до шёпота, добавил. — Я бы на твоём месте использовал омежник. Представь, как это было бы иронично. Отец, ненавидящий улыбки, погиб с усмешкой на лице, от рук любимой дочери.       Лидия нервно сглотнула. Себастьян знает. И не осуждает? Кажется, её замешательство можно было разглядеть невооружённым взглядом.       — Глэм! Где ты там шароебишься? Такси уже приехало, я не хочу платить лишнего «за время ожидания», — откуда-то издалека послышался голос разраженной Вики.       — Прощай, сестра.       — Прощай, Себастьян.       У Лидии не было сил посмотреть брату вслед. Казалось, что сил не хватит даже чтобы вздохнуть. Но нужно, ведь не зря же она столько пережила, столько сделала, чтобы, наконец, освободиться, быть счастливой.       Женщина подошла к машине на не сгибающихся ногах, проклиная эту неудобную обувь. Только мысль о любимом человеке, с которым она наконец-то может уехать куда угодно, придавала сил.       — Как прошло? — медовый голос с нотками искреннего сопереживания. Лидия до сих пор не привыкла, что такое возможно. Даже если он говорил о ценности человеческой жизни, даже если он молчаливо отговаривал. Сейчас он рядом, а страх быть покинутой единственным по-настоящему родным человеком исчез.       — Странно, хотя могло бы быть и хуже, — слова звучат устало и обезличено. Ей нужно время чтобы подумать. Лидия достала сигарету.       — Не мог бы ты? — женщина стыдливо опустила глаза. Она ненавидела, когда курят в закрытых помещениях, тем более в машине. Но сейчас ей это было почти физически необходимо.       — Конечно, — ни намёка на упрёк в его глазах. Чес достал зажигалку, даже не задумавшись, почему ее не было у Лидии. Говорить не хотелось, но слова сами вышли вместе с дымом.       — Себастьян знает.       — Я знаю, что он знает. Это же Глэм.