33 несчастья или Герой спешит на помощь

- И что же мы будем делать? – Альфред скопировал позу Ивана и внимательно посмотрел на него. – Не знаю, - честно ответил Иван и развел руками в стороны. – Здесь все должно получиться само собой. Если начнем прикладывать усилия, станет только хуже. И знаешь, - немного помедлив, добавил он, - я никогда не думал, что у нас тобой когда-нибудь возникнет такой разговор. Больше Брагинский ничего не сказал. Он молча встал и вышел из беседки, оставив Альфреда наедине с собой. - Я тоже, - тихо сказал парень и поднялся на ноги. Он подошел к окошку, оперся одной рукой на раму. На небе ярко светило солнышко, ласково согревая Альфреда; где-то далеко в лесу куковала кукушка и щебетали собирающиеся на юг птицы. Американец глубоко вздохнул и отвернулся. Он еще немного померил шагами беседку и решил вернуться в дом. Сейчас ему больше всего нужен был какой-нибудь совет. Но чей? Артура? Альфред усмехнулся одной только мысли о том, какова будет реакция Англии на все происходящее. Ведь всякий раз, когда Альфред более или менее сходился с другими странами, Артур только сильнее отдалялся от него, ибо выяснялось, что вся «европейская коммуналка» – это злобная тайная организации, которая только и делает, что строит против Англии козни. А если брать Восточную Европу и Азиатов, тут Керкленд окончательно выходил из себя и называл Альфреда «проклятым предателем», обещая в один прекрасный день навести на него порчу. Раньше Джонса это все только веселило, но теперь… теперь ему не до смеха, потому что сейчас он совершенно один. Подобные мысли не покидали Джонса всю дорогу до дома. Поднявшись на крыльцо и только положив руку на дверную ручку, Альфред услышал громкие истерические вопли, в которых иногда можно было расслышать немецкий и французский мат. Америка обреченно вздохнул и с тяжелым сердцем открыл дверь. Благо, что интуиция в этот раз обманула проницательного американца, и ему не пришлось уворачиваться от летящей в него сковороды или чего потяжелее. Но на кухне и в правду развернулась вторая франко-прусская война. Тихо подойдя к дверному проему, Альфред осторожно заглянул в него и увидел Франциска в боевой стойке с половником в руке и грозно надвигающегося на него озлобленного Гилберта. Ситуация показалась бы невероятно комичной, если бы не неподдельный ужас в глазах Франции и злобные рыки Пруссии. Еще чуть-чуть и прольется кровь. А что в подобных ситуациях обычно делают добропорядочные американцы? Правильно, уходят и как можно скорее. Альфред пулей взбежал по лестнице к себе в комнату, прикрыв за собой дверь. - Эти двое когда-нибудь точно прикончат друг друга, - мрачно пробормотал Альфред. Он подошел к столику с телефоном, взял трубку и его рука зависла над диском с цифрами. Кому звонить-то? Приглашать сюда еще одно звено этой вечной междоусобицы, что весь дом точно стоял на голове, и Иван выпроводил всех к чертям? Альфред положил трубку на место. Нет. Лучше он сам как-нибудь разберётся. Внезапно осенившая парня мысль немало удивила его самого: почему бы не сходить в библиотеку и почитать какой-нибудь русской классики или чего-нибудь в этом духе. Может быть, он застанет там Ивана. В конце концов, лишние пару часов в его обществе (если Брагинский, правда, не выгонит его в очередном приступе гнева), Альфреду будут далеко не в тягость, а совсем даже наоборот. Альфреду до чёртиков хотелось общения с Россией, но холодность и некоторая отчужденность его всегда была помехой. В любом случае, Джонс отправился в библиотеку. На секунду он вспомнил о том, что дал себе обещание больше никогда не появляться в этой комнате, чтобы не видеть те треклятые стеллажи. Но он тут же отмахнулся от этой мысли и продолжил свой путь. Днем библиотека не казалась такой темной и мрачной, как тогда вечером. Альфред только теперь понял, что в тот день высокие окна этой комнаты были занавешены плотным ночными шторами, да так, что Альфред принял их за декорацию стен, и единственным источником света здесь была большая хрустальная люстра, в которой горело всего лишь несколько лампочек. Сегодня библиотека казалась больше из-за наполнившего ее света, стены не выглядели таким темными и грязными, а стеллажи уже не вызвали у Альфреда рвотные позывы. Он легко улыбнулся и огляделся. Да, так ему определенно больше нравится. - Так гораздо лучше, как думаешь? – раздался откуда-то сверху голос Ивана. Альфред в недоумении завертел головой и, наконец, увидел Брагинского, стоявшего на самом верху стремянки и у противоположной стены (и как он сразу его не заметил?). - Я просто решил, что читать в темноте – не самое лучшее решение, - к удивлению Альфреда, Иван слегка улыбнулся. – Да, и ты просто молодец. Расставленные стеллажи ведь твоя работа? - Д-да, - Альфред буквально выпал в осадок от такой резкой перемены настроения России. Ведь еще полчаса назад, несмотря на то, что он заговорил с Альфредом, на его лице не было ни тени каких-либо эмоций. - Спасибо. Ты что-то хотел? - Ну... Почитать что-нибудь. - Только у меня здесь нет ничего на английском. - Да я в курсе, – улыбнулся Альфред, вспомнив свой косяк, во время расстановки стеллажей. - Лишний повод подтянуть русский. - Тогда лови. - «Русские народные сказки»? – с трудом перевел Альфред. - Это, конечно, больше по части Артура, - усмехнулся Иван. – Но помнится, он говорил, что много рассказывал тебе в детстве. Альфред горько усмехнулся и почти любовно провел рукой по книжному переплету. - Он мне рассказывал кельтские сказки и легенды. И мог это делать ночи напролет. Особенно, когда выпивал. Но постой, когда он тебе мог говорить об этом? - После празднования окончания Второй мировой, - усмехнулся Иван. – Водка, знаешь ли, вещь опасная. - Тогда все ясно, - рассмеялся Альфред. – Ну, я тогда пойду… - Зачем? Оставайся. Можешь и здесь почитать. - Мне удобнее лежа на кровати. И пусть душа и сердце Альфреда были против, мозг почему-то был полностью согласен с этим решением. - А-а-а, - немного погрустнев, протянул Иван, - тогда, если что-то будет не понятно, обращайся, хорошо? - Конечно, - кивнул Альфред. *** Вернувшись к себе, Джонс упал на кровать и еще некоторое время пролежал в каком-то странном и приятном оцепенении. Что произошло? Почему Иван так резко переменил свою отношение к нему? Ведь еще вчера… а его отзыв про библиотеку. Помнится тогда, за ужином, Иван и ухом не повел на похвалу Гилберта и вообще старался всем своим видом и действиями выражать презрение или безразличие ко всему происходящему. Альфреда переполняли эмоции, и ему ужасно хотелось выплеснуть их, поделиться радостью. Но с кем? Именно, что не с кем. Но это неважно. Именно сейчас. Именно в этот момент. Альфред перекатился на спину и взял в руки книгу. Это будет интересно, с учетом того факта, что все его знания русского ограничиваются алфавитом. Альфред еще раз внимательно рассмотрел обложку: она было темно-бордового цвета, обернутая мягким бархатом; причудливые буквы, состоявшие из множества различных и сложных завитков, были вышиты золотистой нитью. Джонс еще минуту любовался этим творением, а затем аккуратно открыл книгу. Несмотря на новую твердую красивую обложку, чем дальше Фред листал, тем больше он убеждался, что издание достаточно старое. Видимо, Иван настолько любил эту книгу, что специально заказал новую обложку. Страницы были немного пожелтевшими, кое-где замятыми: сразу видно, что книга не раз перечитывалась. Закончив с изучением, Альфред открыл первую страницу. В некотором царстве, в Тридевятом государстве… Джонс был потерян на весь оставшийся день. *** Гилберт флегматично зажевал бутерброд с маслом и глянул в окно, в которое было видно, что Джонс спешит к беседке. На улице было солнечно, начиналось бабье лето, и настроение альбиноса было очень хорошим, несмотря на то, что все утро при приготовлении завтрака Франциск продолжал свои гнусные инсинуации на тему: «А не пойти ли нам пошалить?». Прусс стоически выдержал это получасовое оральное издевательство, за что мысленно наградил себя медалькой. - Они такие странные, - Бонфуа кивнул в сторону кухонной двери, намекая на Ивана и Джонса. – Неужели не могут просто поговорить? - Как ты уже сказал, это слишком просто. Но, мне нравится, что у них есть хоть какие-то подвижки в отношениях. Я очень боялся, что Иван от Альфреда и мокрого места не оставит. Еще пару минут парни в молчании доедали завтрак, после чего Гилберт собрал со стола посуду и включил воду. - Знаешь, я одного не понимаю – почему Иван упирается? Я же знаю его, пусть не так хорошо, как хотелось бы, но все же лучше, чем вы с Альфредом, и его поведение… он как обиженный ребенок. Я не ожидал увидеть его таким, и надеюсь, что Альфред все-таки сможет его расшевелить. Говорят же, дуракам везет. - Не думаю, что он дурак, - усмехнулся Бонфуа. – Он еще слишком маленький. Сколько лет тебе и сколько лет ему? Совсем еще ребенок. Но знаешь, дети такие милые, как можно их ненавидеть? Не понимаю Ивана. - Ну да, ты же у нас по части любви спец! А вообще, хоть ты и скотина, каких поискать надо, но с тобой все-таки весело, - тихо, но с улыбкой сказал Альбинос и намылил губку. - То есть, мы не зря приехали? – Франциск прищурился и сделал глоток кофе. - Я уже это говорил. - Я хочу услышать еще раз. - Пошел к черту, лягушатник. - Слушай, такое ощущение, будто я тебя признание в любви заставляю повторить! - … - Эй-эй, положи нож! - Вы опять?! Франциск и Гилберт разом обернулась к дверному проему, в котором стоял Иван, опасно прищуриваясь. - Эмм… - Байльшмидт глянул на нож в своей руке и виновато улыбнулся. – Я это… Франциску… яблочко почистить хотел. Правда же? - Правда-правда, - закивал Бонфуа, хватая со стола большое зеленое яблоко. – Так захотелось, аж зубы сводит! А Гилберт вот, помочь решил… - Ну-ну, - Брагинский хмыкнул и скрылся; вскоре послышалось тихое поскрипывание лестницы. Байльшмидт опустил нож и примирительно улыбнулся, на что Франциск непреднамеренно, некстати и очень зря ляпнул: - У тебя такие губы, Гил, мне так хочется сейчас… И тут все, что накопилось в несчастной душе альбиноса за сегодняшнее утро, вырвалось наружу. Франциск только и успел, что схватить половник и выставить его перед собой в отчаянной попытке защитить свои жизненно важные территории (если вы понимаете, о чем я). Байльшмидт надвигался как большой бойцовый пес, медленно и молча, а глаза впервые за долгое время разгорелись алым. Нож остался на столе, но жилистый и ловкий Гилберт был опасен и без него, а то, что он молчал, означало лишь одно – сейчас он как никогда серьезен. Бонфуа, отчаявшись обратить все в шутку, беспомощно косился на дверь и крепко сжимал в ладони половник. Альфред показался во входе всего на секунду, но Франциск успел его заметить и рванулся к Америке, бросая половник куда-то в сторону. Не ожидавший такого финта Гилберт мог лишь доли секунды наблюдать, как к его голове приближается кухонная утварь. - Гилберт?! – Франциск обернулся на глухой звук удара и увидел, как альбинос сползает на пол вдоль шкафчиков. – Вот черт!!! Иван зашел в библиотеку и первым делом раздвинул шторы – в комнату тут же устремился солнечный свет, обнимая своими лучами полки и теряясь между книжных корешков. Кресло у небольшого, меньше метра высотой, окошка было нетронуто, шкафы стояли под углом к окнам, как раньше, а на стеклянном столике все еще лежали перечитываемые книги. Брагинский направился вдоль стеллажей, бесцельно водя указательным пальцем по запыленным полкам – уборку в этом месте Гилберт всегда откладывал на потом, и это «потом» не наступало уже довольно давно. Иван перечитывал заученные наизусть названия книг, но мысли его все еще были там, на первом этаже, где Гилберт назвал его «обиженным ребенком». Сейчас, если подумать, Брагинский прекрасно понимал, что имел в виду альбинос – Иван позволил себе расслабиться. Непозволительно для державы, которая имеет такую богатую историю и огромную территорию. Иван вообще всегда гордился своими землями, и не важно, что многие из них толком не освоены, а кое-какие непригодны для нормальной жизни; гордился он и своей историей, хотя имел поражения. Даже в начале двадцатого века, находясь на грани безумия, Иван не позволял себе отойти от дел – он шел вперед, не оглядываясь и не боясь. Он боролся с самим собой, и сейчас все, что было нужно – перебороть себя, свое глупое упрямство и нелепое желание быть понятым. Чушь – никто никогда не поймет тебя так, как этого хочешь ты. Так не лучше ли оставить эту глупую затею и попытаться придумать что-то новое, чем сидеть и перебирать осколки сомнительного счастья? Брагинский остановился, и палец его замер на книге «Горе от ума». Иван любил эту книгу, любил ее автора, любил чувствовать себя Чацким – но с каждым прожитым годом он все больше и больше уверялся в том, что Чацкий из него никудышный, и это огорчало. Сверху на полке лежало несколько листов, словно вырванных из альбома. Они были исписаны от руки мелким, спешащим почерком, и Ивану пришлось вглядываться, чтобы понять, что там написано, а затем громко, в голос расхохотаться. В девятнадцатом веке, особенно в первой его половине, Брагинский любил собирать у себя дома молодых поэтов и писателей на пару-тройку дней. И вот, эта молодежь в первый день отмечала, так сказать, приезд, творя в тот же вечер не самые благопристойные вещи – особенно в этом преуспевали юноши кадетского корпуса. На следующий день читали стихи и прозу, кто-то переписывал себе стихи друзей, и этот лист Иван вспомнил с поразительной ясностью, как и парня, что его принес – рыжий, с хамоватым взглядом, но вел он себя очень почтительно. Когда Брагинский поинтересовался, что это такое, рыжий зарделся и отдал ему лист, на котором сверху была надпись витиеватыми буквами – «Похождения пажа»*. Прочитав ее, Брагинский долго еще отходил от некультурного шока. Посчитав, что этот лист лучше будет убрать куда-нибудь подальше, Иван направился к дальнему стеллажу, возле которого стояла стремянка. Поднявшись, Брагинский раздвину пару книг и аккуратно опустил туда листы; в ту же секунду послышался звук открываемой двери. Джонс стоял, раскрыв от удивления рот, и русский невольно усмехнулся: - Так гораздо лучше, как думаешь?.. *** «Нет, ну вот делай после этого добро людям, а! Я к нему со всей душой, а он мне «получите-распишитесь, я весь из себя приличный американец»! - Иван недовольно опустился в кресло. – Лежа он читать будет, как же! Наверняка, позориться не хотел, морда американская. Ну, ничего, ты у меня на репку рецензию будешь писать, демократишка! Э, это что такое?» Иван выглянул из окна – к дому, завывая на все лады, подъехала машина скорой, из которой выскочил врач с портфельчиком и помчался к главному входу. И тут Брагинский понял, что кто-то нашел-таки приключения на свою европейскую задницу.