***
Колю как обычно будит излюбленная раздражающая мелодия и Марк, пихающий парня в бок с такой силой, что белоруса припечатывает лбом к изголовью кровати. Лукашенко шипит что-то неразборчивое, в надежде поспать еще немного, но Уокер все никак не унимается, поэтому приходится встать. Коля спускается вниз, все еще не до конца проснувшись, зевает во весь рот и шаркает ногами по полу в сторону ванной комнаты. Марк ничего не говорит, лишь бросает короткое «давай быстрее» и собирается, пока хоккеист проводит водные процедуры. Они как обычно выходят из комнаты раньше, чем Мэтт с Никитой, будят друзей громким стуком и выходят на улицу. Все еще сонные, парни разговаривают о чем-то незначительном, а Коля внутренне радуется, что Марк не припоминает ему о рубашке и кофте Бэррона. День впереди довольно загруженный, но все же белорус успевает подумать о том, чтобы забрать Бэррона в конце дня. Ну просто так, почему бы и нет. Уокер машет у друга перед лицом, хмыкая, что тот о чем-то замечтался, но ответить Коля не успевает, поскольку из корпуса выходят помятые Никита с Мэттом, жалуясь на короткий сон и слишком резкое пробуждение. Марк усмехается, говоря, что не надо было до поздней ночи в игры рубиться, на что Ершов хватается за сердце и наигранно охает: «на святое не покушайся!». Все четверо негромко смеются, а Коля предлагает сегодня на обед пойти не в столовую, а засесть в комнате с, допустим, пиццей. —Я согласен на любой движ, —яростно кивает Стивенсон, —особенно за деньги Лукашенко, — Марк закатывает глаза, называя его идиотом, а Никита смеется, приободряюще похлопывая Уокера по плечу. —Кажется, мы окончательно потеряли, —вздыхает Марк, смахивая невидимые слезы. Мэтт выдает непонимающее «что?», чем только злит, —твою совесть, Стивенсон! —Никита все еще улыбается, придерживая друга за плечо, чтобы тот ненароком не начал избивать младшего при всем честном народе, а Коля видит, что у того уже начал дергаться левый глаз. —Ну хочешь за твои деньги пожрем, —искренне предлагает Мэтт, разводя руки в стороны. Марк уже хочет выдать что-то едкое, но тут вмешивается белорус, поняв, что еще немного и начнется война. —Тогда нужно выбрать комнату, —говорит он. Никита тут же кивает, молча поддерживая. —Можно у нас, —и чуть погодя, —чтобы в вашей срач не разводить, —аргумент кажется весомым, Ершов нервно усмехается, наконец отпуская плечо Уокера, —нашей все равно уже ничего не поможет, —Мэтт пихает парня в плечо, бурча «да уберусь я», но все трое понимают, что убираться он не будет. Место выбрано, с едой разберутся, а значит пора на занятия. Шумной оравой парни отправляются в главное здание, тусуются возле аудитории некоторое время, а после заваливаются внутрь и садятся на один ряд. На этот раз из всех отличился только Мэтт, уснувший по прошествии пяти минут, Никита же как обычно что-то писал, правда под конец засел в телефоне и так и не вылез. Коля слышит знакомую речь, понимая, что именно парень делает, и лишь цыкает, пока Ершова периодически начинает потряхивать от смеха. Марк бросает на друга уничтожающий взгляд и тот замолкает. Лукашенко усмехается, но все равно старательно слушает и записывает. Перед самым обедом Коля вспоминает о пропущенном дне, поэтому просит у Марка конспект. Уокер без лишних вопросов дает, игнорируя совершенно неуместные комментарии от Мэтта и его смешки. Тем более Стивенсон прекратил паясничать, когда ему пояснили, что за такие шутки можно полететь с лестницы и что-нибудь себе сломать. Конечно же совершенно случайно. Мэтт намек понимает, затыкается. Парни выходят из аудитории, вымученно вздыхая. Коля потирает затекшую от сидения в одном и том же положении шею и хрустит пальцами. Вернуться в привычный ритм не так-то просто, хотя прошел всего один день. Марк смотрит на время и предлагает заказывать еду прямо сейчас, ибо неизвестно, когда ту доставят, а время обеда не резиновое. Все соглашаются, Мэтт с Марком почти дерутся из-за разного выбора в пиццах, но в итоге заказывают обе, а Никита стирает пот со лба, благодаря Уокера за то, что ему не пришлось тащить труп Стивенсона на себе. Тот пиздец тяжелый. За это высказывание Никите практически прилетает, но Ершов не дурак и уворачиваться умеет. Коля называет их детьми, а Марк рядом издает какой-то нервный звук и хлопает по плечу. «Не говори как я, тебе не идет» —оба переглядываются, улыбаясь уголками губ, подхватывают друзей и направляются в сторону кампуса. Еда должна была прийти минут через двадцать. Когда все четверо заходят в комнату, тем, кто чуть не впал в шоковое состояние, был, как не странно, Марк. Никита пожимает плечами, говоря, что жить со свиньей он привык, а остальным соболезнует. Мэтт передразнивает его, но под испепеляющим взглядом все же более-менее прибирается. Некоторое время они просто шумно о чем-то разговаривают, а когда привозят еду, то сразу накидываются и сметают все в считанные секунды. Парни расспрашивают Колю о вчерашнем, все же пытаясь выпытать у белоруса чем он на самом деле занимался, но хоккеист лишь смеется и настаивает на своем. Марк же никак эту идею не поддерживает, ест себе спокойно пиццу и переписывается с кем-то в телефоне, иногда бросая короткие взгляды на Лукашенко. После они—точнее Никита с Мэттом—рубятся в приставку, а Коля решает написать Бэррону. Тот на сообщение не отвечает, даже не заходит. Белорус хмурится, но надеется, что тот просто шляется с Гленом или просто занят. В любом случае, он не хочет наседать на него, не обязательно же отписываться сию секунду, Коля не Хатико, подождать может. Появляются вопросы, когда Бэррон не отвечает и спустя время. Проходит обед, проходит пара, на которой Коля почему-то места себе не находил, проходит даже период активности Мэтта, который решил сразу после занятий пойти в комнату и отрубиться на часок-другой, хотя обычно со звонком Стивенсон пропадал из поля зрения и находился в обществе девчонок, гордый как павлин, а Бэррон все не отвечает. Коля кое-как вспоминает расписание парня и аудиторию, даже подходит к самому концу занятия—ждал всего минут семь, может меньше—вот только вместо привычного бардака на голове и милых щек встречает Глена, который не то, что не рад ему, даже, походу, убить готов. У Макларена аж волосы дыбом встают при виде белоруса. Он шипит что-то неразборчивое, но в ответ получает лишь быстрое моргание из-за чего злится лишь сильнее. —Тебе че надо? —между ними расстояние в полтора метра, может больше, но Коле как-то не хочется подходить ближе, у Глена итак такой взгляд, будто он готов в любой момент наброситься и разорвать его на части, ну нахер, испытывать судьбу не хочется. Белорус не отвечает буквально секунду, а у рыжего уже меняется взгляд на заебавшийся. Он цыкает, скрещивая руки на груди, —если ты пришел к Бэррону, то его тут нет, —фыркает Глен, отворачиваясь. —В смысле? —Коля даже не хочет думать о том, почему Глен спросил именно это, его волнует сейчас совершенно другое. —В прямом, —огрызается Макларен, —он уже два дня не появляется в универе, блять, меня достало вечно прикрывать его жопу, —Глен зло всплескивает руками, а после шумно дышит и тыкает пальцем в Лукашенко, —это все из-за тебя, —шипит парень, —я даже не знаю как его еще не выперли за все его прогулы, —Коля хлопает глазами, не зная что ответить. Он еще не отошел от обвинений. Он-то тут причем? —я пытался вразумить его, но все, чего я добился-это Бэррон на первой паре, после которой он чудесным образом испаряется, —Глен делает шаг вперед, оказываясь вплотную прижатым к хоккеисту, —если бы не ты и твоя беззаботная рожа, Бэррону бы даже в голову не пришло пропускать занятия, —сквозь зубы, смотря четко в глаза и видя в них полное непонимание, выплевывает Макларен, пихая белоруса плечом, да чтоб побольнее, прежде чем окончательно уйти. Коля стоит в коридоре еще какое-то время обрабатывая все сказанные слова, а потом злится, вспоминая вчерашнего Бейкера, что затирал ему про то, что все будет в порядке и от одного дня ничего не изменится. Коля ненавидит когда ему врут. А еще, когда так наплевательски относятся к самому себе. Лукашенко нервно перебирает пальцами в воздухе, пытаясь унять гнев, но не получается. Из учебного здания Коля выходит с убийственным лицом и полной осознанностью, что кто-то сейчас получит по полной программе.***
Коля с совершенно каменным лицом проходит мимо вахтерши, которая даже не дернулась— видимо уже привыкнув к тому, что Лукашенко приходит сюда на постоянной основе— пролетает два этажа и останавливается у двери Бэррона, сдерживая себя, чтобы не начать разбор полетов прямо сейчас. Он коротко стучится, но в ответ лишь тишина. Белорус чувствует, как возмущение и обида тоненькой струйкой разливаются по всему сознанию, стучит сильнее и уже было хочет окликнуть парня, но слышит тихие шаги, а после щелчок замка. Бэррон сонно потирает глаза и сначала даже не смотрит на Колю, мычит что-то неразборчивое себе под ноги, а когда все же поднимает взгляд, то застывает. —Ко… —Поговорить надо, —отстраненный тон пугает, Лукашенко пихает Трампа внутрь комнаты, захлопывая дверь. Бэррон вылупляет на него все еще не раскрывшиеся ото сна до конца глаза и не может связать слова в предложения, —ты совсем уже? —Бэррон не понимает в чем дело, хмурится и уже хочет подойти ближе, но Коля бросает такой злой взгляд, что Трампа передергивает и он неосознанно останавливается. —Да в чем дело?! —не выдерживает парень. —В чем дело? —усмехается белорус, зачесывая волосы назад, —это ты у меня спрашиваешь в чем дело? —Бэррон вздрагивает, когда его грубо хватают за запястье и притягивают к себе, —может это я должен спрашивать каким хуем оказалось, что тебя сегодня не было на парах? —Бэррон гулко сглатывает, не зная, что ответить. Его пугает такой Коля. Пугает и раздражает одновременно. Трамп пытается отпихнуть от себя хоккеиста, но попытка не увенчалась успехом. —Как ты вообще узнал об этом? —выпаливает первокурсник, когда его все-таки отпускают. Бэррон трет покрасневшее запястье, замечая, как у Коли сжимаются кулаки. —Я хотел забрать тебя, —разочарованно вздыхает белорус. Бэррон замирает, глядя на Колю с немым шоком. Но шок проходит, когда Лукашенко вновь открывает рот, —а в итоге встречаю твоего дружка, который винит меня во всех твоих проебах и узнаю, что ты клал на всю эту учебу, —Бэррон опускает взгляд, чувствуя укол вины в этот момент. Коля молчит с секунду, но следующие слова обрушиваются, словно чан с ледяной водой в минус сорок, —ты сказал, что ничего серьезного, что один день—это не проблема и знаешь что, Бэррон, я поверил тебе, —Трамп открывает рот, но понимает, что не может ничего сказать, —я блять ненавижу, когда меня держат за идиота, —Бэррон начал было оправдываться, но его прерывают, —и сейчас я как никогда чувствую себя им, —Коля цыкает, тяжело вздыхая, —ненавижу это. —Но это правда не проблема, —подает голос Трамп спустя время и тут же опускает взгляд, не в силах выдержать столько тяжести в глазах напротив, —я смогу все подтянуть, к тому же у меня автоматы… —Какие автоматы?! —Коля даже не замечает, как повышает тон, —Какие, к хуям, автоматы, Бэррон, семестр только начался! —Бэррон мямлит: «не кричи», но Коля не может не кричать. Он зол, взбешен и расстроен одновременно, —Ты понимаешь, что сколько бы денег ты не вложил в учебу, они выпрут тебя, если ты будешь наплевательски к ней относиться, —Бэррон опускает голову и в обычной ситуации Коля бы обнял его и сказал, что все будет хорошо, но. Но это не обычная ситуация. Это проеб, —Или ты хочешь этого, хочешь, чтобы тебя выперли? —тихое «нет» в ответ, но Коля его не слышит, —хочешь, чтобы все это, —пауза, —чтобы наше время закончилось так быстро? —Трамп поднимает голову и Лукашенко всего передергивает от того, насколько пустыми выглядят его глаза. —Не говори так, —не просит, скорее умоляет, но белорус не может успокоиться. Он толкает Бэррона, чтобы тот сел на кровать, спрашивая где его расписание, —на столе, —бесцветно сообщает Трамп, а после комната погружается в молчание, что прерывают лишь истеричные смешки хоккеиста, —что ты делаешь? —все же решается спросить Бэррон. —Считаю сколько часов ты проебал, —Бэррон ничего не отвечает. Коля злой, а запястье все еще побаливает. Трамп не думает, что у него настолько нежная кожа, скорее у Коли слишком сильная хватка, —сорок два, —Трамп выдает непонятливое «а?» и тут же жалеет об этом, —у тебя прогуляно сорок два сраных часа, —Лукашенко поворачивается к сидящему на кровати Трампу и выжидающе смотрит, —тебе придется жопу порвать, чтобы восполнить все это, ты понимаешь, что наделал? —Коля бы добавил «я, блять, волнуюсь за тебя», но горло сдавливает. —Я смогу, —Коле уже даже не смешно, Коле горько от всего этого. Расписание летит Трампу в ноги, а Лукашенко встает со своего места. —Да делай ты что хочешь, —Бэррона злит эта, казалось бы, невзначай брошенная фраза. Парень подрывается и кричит вдогонку. —Ну и буду! —белорус останавливается в дверях, оглядываясь на нахмуренного Бейкера. —Правда? —Бэррона передергивает от этого ледяного тона, —ну удачи, —усмехнувшись, Лукашенко выходит в коридор, хлопая дверью с такой силой, что по стенкам идут вибрации. Бэррона начинает трясти от всей это несправедливости. Парень пинает собственную стоящую на полу сумку, после чего садится на пол и воет куда-то себе в руки. Ну и пошел он нахер, Лукашенко этот!***
Коля рад, что по дороге обратно в кампус он не встречает ни одно знакомое лицо. Он сейчас слишком взвинчен, чтобы разговаривать хоть с кем-то. Его так задело отношение Бэррона ко всему этому, как он вообще не понимает, что это, блять, важно. Лукашенко трясет головой, отгоняя эти мысли. Не хватало ему еще нервный срыв заработать, вообще вот не прикольно будет. Как можно быть ну настолько беспечным? Колю аж трясет от всего этого. Собственная комната сейчас является не местом, куда бы белорусу хотелось вернуться, а скорее защитной крепостью. Там он сможет выплеснуть все свои эмоции как следует. Достало все. Он так зол, что даже проголодался. Нервов не хватает на этого Бейкера. Да блять! К счастью или несчастью, долго в комнате просидеть не удалось. Коля успел разве что только сходить ополоснуться в душ, чтобы хоть немного остудить свою горячую голову, как на телефон, кинутый на кровать Марка, поступает звонок. Коля удивляется, потому что из парней ему вряд ли кто-то стал бы звонить, знают же, что Коля предпочитает текстовые сообщения телефонным разговорам, Бэррон тоже вряд ли, тот не настолько идиот—хотя Лукашенко в этом уже начал сомневаться—чтобы звонить ему спустя каких-то двадцать минут после их первой ссоры, да еще и зная из-за чего она. Хоккеист хмурится, подходит ближе и тут же вся злость сменяется тревожностью. Рука, что тянется к мобильнику, неосознанно начинает дрожать, Коля поднимает трубку, прочищает горло. —Да? —молчит некоторое время, внимательно выслушивая собеседника, после чего кивает, скорее сам себе, и отвечает, —хорошо, скоро буду.