Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Колю немного настораживает тот факт, что Марк до сих пор не вернулся, но одновременно с этим он его и радует, поскольку без Уокера белорус смог спокойно собрать все свои вещи и не придумывать оправдание зачем он вообще куда-то собирается. Хотя какие там вещи, учебники с тетрадями, пару футболок, щетку и баул для полноты картины. Завтра тренировка и Коля надеется, что он сможет выспаться перед ней. Надеется, но что-то ему подсказывает, что нет. Это «что-то» Коля слушать не очень хочет и, наверное, поэтому он сейчас стоит с открытым шкафом и сверлит тот взглядом, не понимая где вообще его вещи, а где вещи Уокера. Поразмыслив с секунду, Лукашенко понимает, что своих вещей у него не так уж и много, да и те все какие-то однообразные. С чего вообще Бэррону приперло идти в его вещах? Коля не очень понимает, но даже думать не хочет. Если Бэррон хочет, пусть ходит, Колю это не особо волнует. Белорус подходит чуть ближе, вытаскивая первые попавшиеся вещи. Какую-то черную толстовку и кофту на молнии, которую он надевал, когда встречался с мамой в Беларуси. Подумав, Коля решает взять обе, а еще прихватить какую-нибудь кофту Марка, ну так, на всякий случай. Уокера в ней он не видел, так что она вряд ли ему сейчас понадобится. Запихнув все найденные шмотки в сумку, Коля вспоминает про кофту Бэррона, которую он до сих пор не отдал ему, находит ее среди своих вещей—это было легко учитывая то, что она красная—и также кладет в сумку. После чего, встав посреди комнаты, думает все ли он собрал. Вроде все, решает хоккеист, а потом вспоминает про пистолет и тут же в один шаг доходит до своей койки, вытаскивая тот из-под матраса. Оставлять папин подарок на всю ночь в комнате с Уокером опаснее, чем прыгать под машину, несущуюся на полной скорости. Коля разбирает сумку, кладет ствол почти в самый низ и снова складывает обратно. По весу та получилась чуть легче, чем его баул, но Коля думает, что сможет, если что вдруг, оставить пару вещей у Бэррона. Бейкер против точно не будет, почему-то Коле кажется, что, если он оставит ему все кофты, которые принесет, первокурсник только в них потом гонять и будет. Так что нужно не забыть предупредить Бэррона о том, чтобы он так не делал, потому что парни знают, как выглядит его пара вещей, а они итак только недавно перестали до него докапываться. В любом случае, хоккеист смотрит на время и понимает, что пора выдвигаться. Ему еще домашку делать, и кто знает, когда придет Марк. Лучше уйти до него, чтобы не было очередных «а куда?». Лукашенко устало вздыхает, забрасывает две сумки на плечи и выходит из комнаты. —А ты куда? — «да сука» —думает Коля, когда натыкается на Марка, уже почти подошедшего к их комнате, —с вещами? —вопрошает Уокер, разглядывая обе сумки с нескрываемым непониманием в глазах, —ты вернешься? —К тренировке, —только и отвечает белорус, —я пошел, —Марк отходит в сторону, оборачивается и хмыкает. —Ты поговорил с Бэрроном? —Лукашенко останавливается, разворачивается на все сто восемьдесят, а Марк мысленно хвалит самого себя. —Зачем мне с ним разговаривать? —с подозрением спрашивает хоккеист. А грозный какой, у Марка аж мурашки пошли по рукам. —Не знаю, —пожимает плечами Уокер, —наверное потому, что он не ест ничего и выглядит бледным, —Коля застывает, в то время как Марк настолько расслабляется в плечах, что игнорирует то, насколько атмосфера становится напряженной, —вы же друзья, о друзьях беспокоятся, —вздыхает Марк, —ладно, иди, пиши если что, —и уходит в комнату, хлопая дверью. Белорус стоит еще некоторое время, а после мысленно посылает Марка и его попытку загнать Колю как-то. Он сам прекрасно знает, что с Бэрроном, не обязательно ему напоминать об этом. Раздраженный Лукашенко спускается вниз, прощается с вахтершей и придерживает дверь однокурснице, выходя на улицу. Понадобятся ли ему вообще ключи неизвестно, возможно Бэррон уже в комнате, но хоккеист на всякий случай вытаскивает те и прокручивает на пальце, быстрым шагом доходя до кампуса первокурсников. Парень здоровается с подуставшей женщиной, а та улыбается, говоря, что его друг еще не пришел. Коля ухмыляется ей в ответ и чисто из вежливости спрашивает не надоедают ли ей ее бесконечные сериалы. Та вздыхает, говоря, что хочет чего-то новенького, Коля советует ей какие-то белорусские сериалы, предупреждая, что те нужно смотреть с субтитрами, женщина радостно хохочет, отмахивается от хоккеиста, а после записывает все названия и говорит, что тот может теперь приходить когда ему вздумается. Лукашенко коротко улыбается, прощается и уходит наверх. Всегда бы было так легко налаживать контакт с людьми. Бэррон еще не пришел, а значит Коля сделал правильно, что достал ключи с самого начала. Белорус проворачивает ключ в замке буквально один раз и все. Как-нибудь он расскажет Бэррону о том, что так делать не надо, но один поворот больше, чем ноль, так что разговор пока отложен. Коля кладет обе сумки возле небольшого кофейного столика и осматривается. Немного непривычно находиться в этой комнате без ее хозяина. Непривычно тихо. О Бэрроне напоминает лишь небольшой беспорядок, пустые бутылки из-под воды и характерные для него зарисовки, вместе с законченными рисунками, сложенные в стопку, а еще его излюбленный альбом, в котором Бэррон рисует, кажется, в основном только Колю. Неловко как-то. Лукашенко решает, что он пока не будет ничего трогать. Потому что стол шатается, а все остальное Коле не очень интересно. Он прибирает все пустые бутылки, выкидывая их в пустую мусорку под тем же самым столом, и падает на кровать, включая телефон. Mark: так ты мне не скажешь, куда ушел? Kolya: я собираюсь спать Mark: че Mark: в смысле спать? Mark: где ты? Kolya: в кровати Kolya: все, я спать Mark: Коля, какое спать, на дворе вечер Kolya: уже сплю Марк присылает кучу смайликов с закатанными глазами, а Коля выходит из диалога как раз в тот момент, когда в дверь что-то врезается, а после та открывается и внутрь заходит Бэррон, потирая ушибленный лоб. —Зачем ты дверь закрыл, ты все равно внутри? —возмущается парень, скидывая с себя учебную сумку. Коля кидает телефон на стол, который начинает трястись, и подходит к Бэррону. —Прости, привычка, —Бэррон негромко ойкает, когда его притягивают к себе и быстро чмокают в ушибленный лоб. Бейкер смеется, порывисто обнимает Колю, но тут же распускает объятие и чуть пихает белоруса, подходя к шкафу. —Ты долго, —Коля следит за тем, как Бэррон что-то высматривает на полках, дергая уголком губ от всей это картины. —Да я с Марком пересекся, —просто отвечает Бейкер, а после поворачивается. Коля не успевает спросить, что он делал с Уокером, его ошарашивают второй раз за такой малый промежуток времени, —Марк что-то знает? — «ты о чем?» —следует ответ вопросом на вопрос. У Коли сипит голос от нервов, а Бэррон, кажется, о чем-то задумывается, —мне просто показалось…—начинает парень, но тут же осекается, —ладно, забей, ты принес? —Коля хмурится, но решает не спрашивать больше. Надо бы понаблюдать за Марком тоже, он и правда больше не докапывается. Что-то ту не чисто, —Коль? —зовет Бэррон, когда Лукашенко садится обратно на кровать. —А? —Принес, спрашиваю? —смеется Бейкер, а у Коли дыхание спирает. Ну что за красота. —Да, там в сумке, —пауза, —которая ближе к тебе, —Лукашенко кивает на две стоящие объемные сумки, но вспоминает о том, что в одной из них лежит лишь тогда, когда Бэррон уже открывает ее и вытаскивает ту самую кофту на молнии. —Хочу эту, —почти ребячески выдает Бейкер, а Коля кивает и просит подать ему эту сумку. Лучше он сам все вытащит, не дай бог Бэррон случайно до пистолета дойдет. Прикол конечно будет не прикольный. —Бэррон, —зовет Коля, когда парень уже кладет кофту на стол и принимается рассматривать остальные. Кажется, те не очень его заинтересовали. Ну ладно, —твое, —Бэррону в руки прилетает его кофта, в которой он ходил к Коле на его день рождение и про которую он уже мастерски успел забыть раз триста. Бейкер смотрит на кофту у себя в руках, после на Колю. —Ты носил ее? —вопрос ставит в ступор. —Только когда мы поменялись, —отвечает Лукашенко, —она постирана, если ты об этом. —Нет, —Бэррон мотает головой, —после ты тоже ее носил, —парень прислоняет кофту к лицу и делает глубокий вдох, на выдохе произнося, —она пахнет тобой, —Колю почему-то передергивает. Да, он спал с ней, в чем Коля не сознается ни под одним, ни под ста дулами пистолетов, но не больше, да и то всего одну ночь. Максимум, что на кофте могло остаться-шерсть Умки, если тот вообще позволил себе обнюхать незнакомую вещь. А Умка бы не позволил, он воспитанный. —Бэррон, это выглядит жутко, —сознается белорус, на что Бейкеру становится неловко, и он убирает кофту в шкаф, —извини, просто ты как собака. —Какая собака, —тут же обиженно выдает Трамп, —в моем роду исключительно кошки, —Коля смеется. —Ну да, —пауза, —котенок, —Бэррон показывает хоккеисту язык, а после снимает с себя футболку и всего на несколько секунд Коле предстает совершенно голая спина с ее изгибами и чуть выпирающими лопатками. Лукашенко чуть наклоняет голову вправо, смотря на то, как белоснежная ткань футболки накрывает открытую спину. Будто сцена из фильма. Бэррон вообще реальный? Бейкер так же быстренько переодевает джинсы, носки, находит белые кеды и еще минут двадцать возится с волосами, пока Коля неотрывно смотрит на него. Последним штрихом оказывается Колина кофта на молнии, которую Бэррона надевает и поворачивается к белорусу, мягко улыбаясь. «Иди сюда» —Коля подает Бэррону руку, обхватывает его запястье и тянет на себя, усаживая к себе на колени. Бэррон такой красивый, просто слов не подобрать. Нежность и дурашливость так идеально сочетаются в нем. Теперь Коля не хочет его никуда отпускать, пусть он такой красивый остается тут, Коля не против сидеть с ним так хоть вечность. Бейкер, усаживаясь поудобнее, зачесывает уже отросшие волосы хоккеиста назад и быстро чмокает парня в губы. Коля тяжело вздыхает, понимая, что сейчас улыбается как дурак. Ну как тут вообще можно оставаться спокойным, когда Бэррон весь из себя такой очаровательный. —Я красивый, да? —усмехается Бейкер, запутывая пятерню в волосах белоруса. —Потрясающий, —Бэррон краснеет, а сердце ускоряется раз в пять. Коля обхватывает парня поперек талии и прижимает к себе, ведя кончиком носа по открытой шее, чувствуя, как Бэррон покрывается мурашками от таких вот прикосновений, —тебе обязательно идти? —шепот на самое ухо, у Бэррона сбивается дыхание. Бэррон неосознанно откидывает голову назад, пока белорус выцеловывает каждый открытый миллиметр его мягкой, нежной кожи. У Коли крыша, кажется, едет, когда Бэррон сжимает свои ладони на его плечах и тянет чуть ближе, прикрывая глаза от таких незамысловатых ласк. Бэррона ведет и ведет так сильно, что он совершенно не замечает, как прикосновения становятся все более откровенными, как с него снимают ту самую кофту и как руки хоккеиста ныряют под его футболку. Бэррона подбрасывает, когда хватка становится чуть грубее, а в голову ударяет разгоряченный воздух. Коля притягивает Бэррона одной рукой за подбородок к себе и целует, окончательно перекрывая ему способность к мышлению. Бэррон одной рукой хватается за Колино плечо, перебирая меж пальцев футболку, как котик, другой оттягивая пряди белоруса, провоцируя на несильные покусывания. Бэррон даже не против, что его укладывают обратно на кровать, а футболка задирается чуть выше живота. Трамп тихо стонет, стоит Коле провести ладонью по внутренней стороне бедра и чуть нажать, устраиваясь поудобнее меж его ног. Их прерывает всего одно сообщение, пришедшее на телефон Бэррона. Трампа выдергивают из этого плавящегося состояния, а Коля разочарованно вздыхает, стоит Бэррону одним движением руки оттолкнуть его и выбраться из-под хоккеиста. Бэррон поправляет взъерошенные волосы, футболку, берет с пола Колину кофту, засовывая в ее карман мобильник и вновь поворачивается к Коле. —Попытаться стоило, —сознается Лукашенко, а Бэррон трет собственные красные щеки и почти обиженно фыркает на него. Коля встает со своего места, подходит к парню и приобнимает его одной рукой, другой поглаживая по голове, —не злись, —Бэррон вздыхает, потому что он ни морально, ни физически не может злиться на него. Этот Лукашенко… —На первый раз прощаю, —хмыкает Трамп, обнимая белоруса чуть крепче, —дождись меня, ладно? —в ответ короткое «угу», —я пошел, —и стоит. Оторваться от Лукашенко оказалось трудно, практически непосильно для такого, как Бэррон, но он все же смог. Правда не надолго, потому что просто поцеловаться на прощание они не могут, обязательно нужно быть настолько близко, насколько это вообще возможно. У Бэррона уже губы неметь начинают, но, боже, он готов хоть бесконечное множество часов целоваться с Колей. Это так чертовски приятно, до звездочек в глазах и поджатых пальцев на ногах. Невероятно. —Нам надо остановиться, —между поцелуев пытается до нести до хоккеиста Бэррон, но его лишь припечатывают к стене и не дают вставить больше ни слова. —Конечно, —кивает белорус и продолжает издеваться над уже задыхающимся Бэрроном, не отрываясь от него даже для такой мелочи, как воздух. —Ну Коля, —уже откровенно хнычет Бэррон, подставляясь под поцелуи. Он впервые видит Лукашенко таким прилипчивым. Это очень мило, да, но Глен написал, чтобы Бэррон уже выходил, он будет ждать его на улице, и лучше не задерживаться, а именно этим он сейчас и занимается, —меня Глен ждет, —хоккеист на это лишь хмыкает, но все-таки прекращает. Бэррон хмурится, практически обиженно, несильно толкает белоруса в плечо и, хмыкнув, берется за дверную ручку, собираясь уже уйти, как вспоминает про то, что забыл самое главное—деньги. Трамп бросает обвиняющий во всех его провалах в памяти взгляд на Лукашенко, на что тот лишь коротко улыбается. Да ну его, даже не обидеться нормально. Бэррон роется в своей учебной сумке в поисках карточки, которая спряталась, скорее всего, в каком-то укромном местечке и вылезать не собирается, а когда все же находит ее меж страниц учебника, который Трамп еще не разу не открывал и вряд ли когда-то откроет, вспоминает, что обо всех ее списаниях докладывают отцу самым что ни на есть прямым рейсом. А Бэррону семнадцать и мало того, что в Вашингтоне он пил максимум шампанское на самом дне бокала, да и то по праздникам, так сейчас он находится на учебе в другом штате, ему все еще семнадцать, что означает его несовершеннолетие, так он еще и собирается идти пить вместе с Гленом и явно это будет не какой-нибудь излюбленный Бэрроном спрайт, а что покрепче, намного крепче. Бэррон опускает ладонь с картой, шипит раздосадованное «черт», и только после того, как ему на плечо ложится ладонь Коли, он вспоминает про то, что он в комнате не один. Отлично, Бэррон, еще один проеб. —Что-то не так? —спрашивает хоккеист, а Бэррон смотрит на свою карту, приводя мозговые шестеренки в действие. Нужно придумать что-то похожее на правду. —Да просто…—начинает Трамп, но осекается. Еще одно вранье для Коли, блеск. Бэррон сожрать себя за это хочет, —денег мало, —вздыхает он, чувствуя, как все внутри сжимается. Это неправильно, —ладно, не важно, —Бэррон отмахивается, убирает руку Коли с плеча и делает шаг к двери. Он что-нибудь придумает. —Стоять, —Лукашенко останавливает его в тот самый момент, когда до двери остается какой-то миллиметр, —подойди сюда, —Бэррон настораживается, но все равно подходит. А после давится воздухом, стоит Коле поднять ему руку с тремя картами и совершенно обыденным тоном объявить, —выбирай любую. —Я не могу, —тут же отказывается первокурсник. Лукашенко привстает с корточек, хмурится и пристально смотрит на всего сомневающегося Бэррона. —Я могу, — «Коля» —одними губами произносит Трамп, —бери, —пауза, —любую, —но тут же выражение лица с серьезного меняется на более мягкое, —а, нет, это белорусская, —и убирает одну, —вот из этих, —Бэррон не понимает, Коля идиот или Бэррону просто дико повезло с парнем. Наверное, и то, и другое. —Я правда могу? —сомнения в голосе больше, чем воды во всем мировом океане. Бэррон берет одну из карт, а Коля нервно усмехается, про себя думая, что ни за что не скажет, сколько там вообще денег, —и сколько я могу потратить? —а глаза такие большие и испуганные, словно Бэррон не верит своему счастью. —Сколько сможешь выпить, — «я сейчас заплачу» —Бэррон прижимает Колину карту к себе, а у Лукашенко вновь начинается приступ неконтролируемых улыбок. Ну что за ребенок. —Я все верну, —Коля в ответ вздыхает. —Себя верни в целости и сохранности, —усмешка, —а про это даже не думай. —Ты будто мой папик, —нервно смеется Бэррон, все еще не веря своему счастью. —Не папик, — «но парень» —остается висеть где-то в воздухе, а Бэррон крепко-крепко обнимает Колю, практически до хруста костей, чмокает парня в щеку и твердит, что Коля самый, самый-самый лучший. Лукашенко на все это лишь дергает уголком губ, пока где-то внутри думает о том, что если Бэррон счастлив, то все нормально. Белорус взъерошивает светлые волосы парня, провожает его до двери, а когда это шумное создание, напоминающее кошку, пропадает из виду, падает на кровать и решает прежде, чем заняться домашкой, поиграть в танки. Потому что может себе позволить.