Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

То, что двухчасовой сон действительно бесполезен—в этом сомнений не было, но. Но как только звенит будильник Уокера, а сам парень растягивается на кровати, встречая рассвет слипшимися ресницами, Коля понимает, что это не только было бесполезно, это еще и была его самая большая ошибка. В висках стучит, а тело словно потяжелело за время сна—белорусу никак не оторваться от нагретого матраса. Если описывать собственное состояние, то «никакое» было бы самым близким описанием. Потому что Коля чувствует себя никак, возможно немного подавленно, но все-таки больше никак. Глаза сушит, они не отдохнули как следует, а на место тяжести в теле приходит тупая боль в правой ноге. Марк пихает друга в бок, спрашивая собирается ли тот вставать. На шее Уокера уже весит его полотенце,—он всегда ходит в душ первым, потому что первым и просыпается—друг выглядит достаточно выспавшимся, хоть под глазами все-таки выступают небольшие синячки. Впрочем, в синяках у Коли можно хранить картошку, тут даже говорить не о чем. Лукашенко просит оставить его и отворачивается к стене. Марк, он чувствует, еще с секунду прожигает дыру в крепкой спине с натянутой на ней майкой, но все же сдается и уходит, поскольку тренировку никто не отменял, а вонять в автобусе себе позволяет только Стивенсон. Под шипящие, ничуть не успокаивающие звуки, Коля пытается прийти в себя. Получается плохо. Если быть честным, не получается вовсе. Впервые ему хочется закрыть глаза и заснуть обратно, а не подскочить и, даже проспав всего-ничего, мчаться на тренировку. Заслуга это того, что нет Бэррона, вчерашнего разговора с Мэттом и излишних переживаний, или всех этих факторов, вместе взятых Коля не успевает понять. Марк выходит из душа, вытирая слегка намоченные волосы полотенцем. Темно-русые пряди, что из-за воды стали практически черными, несколькими сосульками опадают на лицо француза. Тот, заметив своего друга все еще в каком-то непонятном депрессивном состоянии, выгибает бровь в немом вопросе и хмыкает: —Ты не пойдешь на тренировку? Чуть помедлив, Коля неуверенно отвечает: —Нет. Марк тут же перестает сушить волосы, сдергивает полотенце с шеи, вешая его на спинку стула, подходит к шкафу и открывает тот, поглядывая на белоруса. Судя по тому, как ровно чуть приподнимаются и опускаются его плечи Коле совсем херово. Марк думает секунду, две, выбирает из своего многочисленного гардероба какую-то толстовку болотного цвета и, продев через нее голову, все-таки решает попробовать разузнать о состоянии их лучшего нападающего чуть больше. —И что мне сказать тренеру? —Марк просовывает ноги в черные джинсы и носки, забрасывает тренировочный баул на плечо и даже успевает зашнуровать черные вансы, а Коля только удосуживается ему ответить: —Скажи, что я умер. Чисто технически, если Коля говорит так, значит доля правды в словах белоруса есть, но. Но Марку это не нравится. Он буквально ненавидит эту детскую фразу, которой все бросаются, даже не принимая значения произнесенных слов. Уокер поправляет пушащиеся волосы, чтобы те не лезли в глаза, выпрямляется, чувствуя, как баул своей тяжестью пытается утянуть хоккеиста назад, и, пораздумав с минуту, берется за дверную ручку. Но не открывает ее. Считает у себя в голове до трех, а потом также мысленно извиняется перед прошлым собой и сейчашним Колей: —А теперь представь, что я скажу эту фразу на полном серьезе не тренеру, а Бэррону, —тело в кровати тут же дергается, переворачиваясь на другой бок. У Марка идут мурашки от настолько угрожающего взгляда, но его защиту не пробьют даже эти стальные стрелы. Марк криво улыбается и тянет, —у тебя десять минут, Лукашенко, я попрошу подождать тебя, —и уходит, хлопнув дверью, тут же встречаясь с Никитой и Мэттом, выходящими из своей комнаты. —Йо, —здоровается канадец, а после его лицо почему-то меняет свое выражение из тупого в обеспокоенное, —что с тобой? —Марк выгибает бровь, нервно усмехаясь. —Все нормально? —вопрошает Уокер, про себя надеясь, что до Мэтта дойдет и он не будет ничего говорить при Никите. Пока Ершов ржет, что Мэтт со вчерашнего дня такой странный, Марк пытается выдавить из себя улыбку, а взгляд Стивенсона останавливается на слегка подрагивающих пальцах старшего, крепко, до болезненного покраснения, сжимающих грубые лямки баула. —Ладно, —Мэтт переводит взгляд на лицо бывшего соседа и ему даже не надо думать, чтобы понять, что Марк буквально угрожает ему всем, чем можно. Мэтт угрозы принимает, делает вид, что просто не выспался и пихает Никиту в бок, прося идти быстрее, а то его достало стоять тут. Марк в последний раз оглядывается на дверь собственной комнаты, после переводит взгляд на спину Мэтта и с облегчением вздыхает. Стивенсон, может, и идиот последний, но он все-таки хороший друг. Хороший по-своему, естественно. Лукашенко, застыв, после произнесенной фразы, совершенно с ошарашенным лицом спускается вниз и понимает—еще секунда и он бы просто убил его. Без шуток. И это страшно—такие мысли. Коля старается успокоить себя, в голову тут же стучится мысль о том, что это Марк и его слова, особенно жестокие, всегда выбрасываются как своеобразный пинок. В жизни Уокер бы ни за что не сказал такого Бэррону. Потому что, зная Бэррона, Марк скорее себе харакири сделает, чем расстроит этого вечно улыбающегося ребенка. Коля уверен, Марк бы даже не сказал ему, что Санта-Клауса не существует. Понемногу, в основном благодаря таким, нападшим на хоккеиста мыслям, Коля успокаивается. Сонливость и апатичное состояние так же отходят на второй план. Белорус быстро ополаскивается под холодным душем, накидывает на плечи черный свитер, на ноги джинсы с носками, подбирает баул и, наспех натянув кроссовки, вылетает из комнаты, надеясь, что ни Тони, ни Скотт, ни остальная часть команды не будут язвить на тему того, что их номер один всегда и везде сегодня первый с конца. Коля очень на это надеется, потому что, хоть он и чувствует себя уже немного лучше, дружелюбным быть сегодня ему хочется лишь с некоторыми. И эти «некоторые» —трое его друзей. На этом список заканчивается. Впрочем, ко всеобщему счастью, никто ничего такого не сказанул, даже обычно острые на язык Йохан и Алан молчали. Может дело в том, что Йохан сидел в самом конце и ему не хотелось уподобляться собственному врагу —смешно звучит, что пиздец —и орать на весь автобус, а Алан просто спал. Мэтт же вовсе проигнорировал сей факт, что Коля пришел самым последним. Марк с Никитой, правда, чуть там на месте в шоковое состояние не впали; Лукашенко лишь хмыкнул —когда Стивенсон ведет себя, словно покладистый щенок, это странно, но довольно забавно. К тому же, скорее всего, молчать он будет всю дорогу, правда это если они не поедут мимо зала —у Мэтта на него аллергия, а проявляется она паническим кукареканьем и желанием свалить как можно быстрее от адских машин, в народе прозванных тренажерами. Хоккеисты садятся в автобус, Тони хлопает Колю по плечу, зачем-то выражая свою поддержку, еще некоторое время шебуршат баулами, а как-только успокаиваются автобус трогается с места, с короткого толчка. Коля, глубоко выдохнув, прислоняется виском к окну: он смотрит на красочные пейзажи, открывающиеся ему из небольшого, явно давно не мытого, окна автобуса, вскоре которые приобретут белые оттенки. Интересно, вернется ли Бэррон до того, как пойдет первый снег? —Эй, великий мыслитель, —Никита пихает его локтем, отвлекая от своих мыслей. Коля дергается, бросая мимолетный взгляд на друга, —ты чего загруженный такой? —Коля думает секунду, две, пять. —Матч скоро, —просто говорит парень, понимая, что это самое разумное объяснение для тех, кто не знает про Бэррона и про их с Бэрроном отношения. Лукашенко вздыхает еще раз, он не знает, что ему делать, он хочет, чтобы с Бэрроном все было хорошо, но также его эгоистичная натура просит Бейкера рядом буквально всегда. Дилемма. Всю дорогу до корта Коля молчал, даже на редкие вопросы Никиты отвечать не хотелось, поэтому белорус попросил друга оставить его, и Ершов, пожав плечами, переключил свое внимание сначала на Мэтта, а после зашел в тик ток и завис в нем до самой остановки. Марк с Мэттом о чем-то тихо беседовали, что было странно и довольно непривычно —видеть спокойного Марка рядом с канадцем, и слышать немного приглушенный голос Стивенсона, который что-то рассказывает, несмело жестикулируя, дабы не задеть впередисидящих. Коля наблюдает за своим соседом в отражении, но ему это быстро надоедает, поскольку Марк был всецело поглощен их с Мэттом диалогом, настолько, что даже не замечал пристального взгляда хоккеиста на своих плечах. Поняв, что его наконец оставили одного, Коля выдыхает. В голове, на самой дальней полке, где-то глубоко, остался лежать один довольно щепетильный вопрос, который не давал Коле покоя все это время, но задать его самому себе было чем-то вроде предательства, а задавать его Бэррону было сродни тому, что он усомнится в своем мальчике и его знаниях о белорусе. Сейчас, когда из таких серьезных проблем у Коли остались лишь отвратительнейший проеб Мэтта и обморок Бэррона, Лукашенко решается спросить пока что хотя бы у самого себя. Откуда…откуда Бэррон знает его отчество? Да, это было сказано всего один раз и в несколько смущающей обстановке, но. Но Коля запомнил. Такое ненавистное обращение, сказанное игривым, соблазняющим голосом, с губ Бэррона слышалось просто невероятно. Если бы его котенок только знал, как тогда сжалось его сердце, до острой боли. Но он не знал и, наверное, не узнает. Это было странно. Странно и непонятно. Вспоминая тот тон, у Коли по рукам бегут мурашки, а пальцы, лежащие на коленке, подрагивают, как от легкого разряда тока. Почему-то именно сейчас Коле безумно захотелось коснуться Бэррона. Или написать ему, да все, что угодно, лишь бы знать, что между ними есть хоть какая-то связь. Сидеть в неизвестности белорусу не очень нравится, тошнота горло сдавливает только при одной мысли, что Бэррон не хочет с ним связываться из-за несказанных слов, в ответ на признание Бейкера. И опять Коля возвращается к своим баранам. Хотя главный баран явно прямо перед Лукашенко —в отражении. Никита хлопает друга по плечу, оповещая о том, что они приехали. Коля промаргивается пару раз, понимая, что совершенно не помнит ни дороги, ни того, что происходило в автобусе все это время. Он словно был в вакууме добрых полтора часа. Опомнившись, белорус подхватывает баул и вылезает из автобуса, чувствуя, как тело вздрагивает от контраста температур. Если в салоне был, хоть и небольшой, но плюс, то на улице был либо ноль, либо уже минус. Марк бросает на Колю пустой взгляд, но белорус на него не отвечает. Он не знает почему, просто слышать то, что Марк сказал с утра было как минимум неприятно. Что-то Колю оттолкнуло от Уокера в тот самый момент. Тони со Скоттом, чьи макушки выделялись среди остальной команды, о чем-то полминуты спорили, после чего разошлись в разные стороны —Тони за автобус, двери которого уже были закрыты, а это значит, что он скоро отправится обратно на стоянку, а Скотт, созвав всю команду и махнув в сторону корта, зыркнул в ту сторону, куда ушел тренер и поспешил за остальными парнями. Краем уха Коля невольно становится подслушателем диалога между братьями Батлерами. Кэмерон, поправив баул, спрашивает у Даррена почему Скотт в последнее время такой нервный, на что старший загадочно хмыкает: «свержение власти» —Кэмерон с Колей непонятливо хмурятся, вот только до младшего Батлера, кажется, доходит, поскольку его лицо вытягивается, а с губ срывается шокированное «да ладно?», а Коля так и остается в неведении. Коля замечает Нейтана и Йохана, а про себя отмечает, что, похоже, все Бейкеры не только неуклюжи, так еще и компанию себе странноватую подбирают. Чего стоит Макларен и Ривз, прям одна сторона двухсторонней медали. И причем не самая приятная. Ну, это итак было понятно. Бейкер поворачивается к Коле, видимо почувствовав на себе пристальный взгляд, коротко кивает ему в знак приветствия и возвращается к их с Йоханом диалогу. Марк с Аланом меняются напульсниками, после чего он летит в Никиту, а из рук парня в сумку. Мэтт во все горло ржет на пару с Расселом и Фредом. Белорус пожимает плечами, ощущая себя каким-то лишним. Парни проходят по коридору, заваливаясь в раздевалку. Коля пропускает Картера вперед к своим друзьям, а сам падает рядом с Никитой на деревянную скамейку, вздыхает и спиной прижимается к холодным шкафчикам. Коля чувствует себя безумно вялым. Хоккеист приходит в себя, когда в раздевалку заходит Тони —как всегда толкнув обе двери так, что те с грохотом стукаются о бетонные стены. На них уже вмятины начали оставаться, и краска слезла от постоянных эффектных появлений. «Лукашенко, а ты чего расселся?» —Коля вздрагивает, понимая, что один единственный не готов к выходу на лед. Марк, мельтеша глазами по всей команде, пихает Колю вбок. Тренер неудовлетворительно качает головой, прося белоруса собрать мысли в кучу и выезжать на лед собранным через десять минут. На немой вопрос о задержке тренировки из-за него Тони лишь отмахнулся. Повезло, что у него сегодня хорошее настроение, несмотря на недавнюю терку с Хиллом. Видимо, это что-то личное, не касающееся хоккея, иначе бы ни Тони, ни капитан, не смогли оставаться кремнем на льду. А может и смогли, Коля не хочет думать об этом. Не интересно. Марк, обеспокоенно глядя в пустые глаза Николая, просит его прийти в себя. Коля угукает, отпихивает руку старшего и принимается переодеваться. Десять минут —это много, но раз Коле дали столько, то остальные он просто просидит и попалит в потолок. Побыть одному, даже столько короткое время, в странный, смешанный в непонятную кашу период, как глоток свежего воздуха. И Коля хочет как следует им надышаться. Надышаться Коле не дали. Двери распахиваются, а Лукас ржет с потерянного лица лучшего нападающего, подходит поближе и подает ему ладонь: «пойдем, потерянный» —белорус обхватывает своей широкой ладонью чуть теплую, суховатую ладонь третьего центрального, и они оба выходят из раздевалки, проходят пару метров и выезжают на лед. Бейль сразу же отъехал к своей шестерке, а вот Колины друзья как-то не спешили подъезжать к парню. Разве что один Никита тут же настиг белоруса, пытаясь развеселись его какой-то псевдосмешной историей о том, как Томас пытался показать Нейтану силовые приемы. Коля прикола не понимает, пока Ершов не поясняет —показать он пытался на Йохане. На губах хоккеиста выступает короткая усмешка, а собрат-славянин, сверкая из-под шлема холодными голубыми глазами, подмигивает ему, мол, ну вот, так намного лучше, чем твоя кислая мина. Коля хмыкает, оглядывается по сторонам и замечает картину, которую ему уже довелось видеть ни один, и даже не два раза —Скотт и Тони о чем-то спорят. Хилл все никак не хочет, видимо, согласиться на какие-то предложение тренера, чем только злит его, а Тони никак подход к их капитану не найдет. Битва заканчивается ничьей, когда к Скотту подъезжает Даррен, что-то спрашивая у того. Тренер усиленно кивает головой, соглашаясь с ним, а Коля, наблюдая за этими тремя, успевает прочитать по губам собственное имя и «скажешь». Что именно он имел в виду понятно не очень, но тут до Коли доходит, что Скотт уже очень давно пытается его зацепить, но делает он это в такие неудачные моменты, что у них никак не наладится даже короткого диалога. Что-то странное творится, какие-то загадки, тайны. Коле это неинтересно. Колю больше волнует Бэррон и его операция. Кстати об операции…хорошо ли она прошла? —Земля вызывает Лукашенко, пожалуйста, отдайте нам нашего нападающего, мы без него, как без рук, —Коля сильно хмурится, так, что лицевые мышцы сводит, а после смотрит на подъехавших Марка и Мэтта и выдает туповатое «что?», —это я пришельцам в твоей голове, я по-другому не могу объяснить почему ты как говно с самого утра, —Марк ворчит, что-то себе под нос, а Стивенсон соглашается со словами Никиты. Лукашенко жмет плечами, мол не понимаю, о чем вы. Ершов хочет сказать что-то еще, но Тони свистит в свисток —проезжающий Алан очень вежливо попросил засунуть его себе в задницу —подзывая парней, а после на всю команду обрушивается шквал из обязанностей перед предстоящем матчем и усиленных нагрузок. «И чтобы никаких поблажек в питании!» —ругается Тони, переводя взгляд с одного на другого, в итоге останавливаясь на Уокере, — «к тебе это особенно относится, Уокер, забудь о своих булках или что ты там жрешь по ночам!» —Марк оскорбленно пыхтит, но не признать того, что он поправился из-за своих пирогов и любимых слоечек просто не может. Коля сочувствующе хлопает соседа по плечу, не вовремя вспоминая о том, что у них еще целая половина черничного пирога в комнате лежит. Похоже, его придется либо отдать, либо выкинуть. По глазам Марка можно понять, что он подумал о том же самом. Вот она какая —телепатия. Также досталось Мэтту за его курение. Стандартный набор бабушкиных ворчаний завершился на Логане, который в последнее время стал терять хватку. Тони попросил усилить его тренировки не в два, а в три, а то и пять раз. Логан попросил прощение за то, что в последнее время как-то скатился, объяснив это тем, что у него тяжело заболела мама. Всей гурьбой ему посочувствовали, бросили пару слов поддержки, после чего Тони вновь свистит в свисток —Алан на этот раз промолчал —и тренировка начинается. Все как положено. Несмотря на то, что Никите, вроде как, удалось вытянуть из Коли хоть какую-то реакцию —дальше все пошло подстать настроению белоруса, в каком-то странном, непонятном ритме. Парни решили опустить тот момент, что Тони все еще пытается как-то наладить отношения между двумя бомбами замедленного действия —Мэттом и Йоханом —поскольку к идиотским выходкам тренера все уже давно привыкли, да и нечасто Тони их таким высером мозгового штурма радует, и на том спасибо; но то, что происходило с Лукашенко —это вообще что-то невероятное. Точнее, с ним вообще ничего не происходило. Абсолютно ничего. Они разделились на два звена, одно которое было в меньшинстве. Играли вроде неплохо до того момента, когда Марк, выбив шайбу из-под клюшки Лукаса, не передал ее Коле. Шайба пролетает буквально в миллиметре от клюшки хоккеиста, немного сталкиваясь с ней бортом, а белорус следит за траекторией ее движения и, упустив из вида, вздыхает. Думает Коля, отнюдь не о хоккее. «Ему же, наверное, пластину поставили?» —возникает вопрос в голове, — «Или…». —Лукашенко, ты чего в облаках витаешь?! —орет на весь корт раздосадованный Тони. Коля вылезает из собственных мыслей, но только лишь для того, чтобы убедиться, что это его окликают. Ну да, больше никого с такой фамилией у них нет. Значит про него. Бывает. —Коля, —упомянутый вздрагивает, ощущая у себя на плече неловкое подбадривающее прикосновение. Марк стукает клюшкой по льду, объезжая хоккеиста, и, встав напротив, хмурит брови, —спроси что хочешь и возвращайся в тренировку, пожалуйста, —вздох, —ты злишь Тони и беспокоишь нас. Мэтт даже Йохана игнорирует и мне это не нравится. Еще немного и Никита перестанет в своем телефоне сидеть, —белорус лишь хмыкает, —не смешно, Коль, —Марк и правда выглядит обеспокоенным. —Я… —хочет было начать хоккеист, но слова не идут, —я просто беспокоюсь, —произносит он настолько тихо, что Марку приходится приблизиться к другу почти вплотную. —Коль. —М? —Выйдем в перерыв, ладно? —в ответ кивок. Марк выдыхает, поворачиваясь к парням на льду, —все ок, давайте продолжать, —и, напоследок хлопнув хоккеиста по плечу, уезжает в сторону Мэтта. Коля смотрит в спину Уокеру и понимает, что еще немного и они с другом поменяются местами. Потому что Марк сейчас ведет себя как Коля, а Коля ведет себя как сопля какая-то. Внутри нарастает раздражение к самому себе. Ему некому высказать все то, что он думает, что чувствует, потому что никто не поймет, потому что Бэррон безумно важен для Коли и не знать что с ним происходит, а просто догадываться —Коле этого недостаточно. Он понимает, что Бейкер может все еще спать после операции, он прекрасно понимает это, но…Но он не знает, что делать с самим собой. Ему недостаточно просто догадок, ему нужны четкие, уверенные слова, без них Коля так и останется в подвешенном состоянии до момента, пока перед ним не появятся любимые небесные глаза и назовут его придурком за то, что думает слишком много. Коля нервно выдыхает, ощущая пустоту где-то глубоко внутри. У него явный недостаток его котенка в крови. Несмотря на то, что Коля ни в какую не хочет вливаться в командную игру, играть хоккеист все же начинает. Плохо, спотыкаясь и пропуская шайбу, но начинает. Тони рвет и мечет на скамейке запасных, рядом с Картером и Нейтаном, которые даже отодвинулись чуть подальше, дабы их ненароком не задело, не понимая, что сегодня творится с их лучшим игроком. Йохан в шутку усмехается, что их «старички» сдулись, а после вздрагивает, когда шайба пролетает буквально в сантиметре от шлема Ривза. Младший так сильно пугается, что спотыкается о гладкий лед, дергает ногами, пытаясь удержать равновесие, но не получается и парень падает, прикладываясь спиной об лед. Мэтт прокручивает клюшку в руке и рычит, что если тот еще раз назовет Колю так, то он засунет ему клюшку через жопу и вытащит через горло. Йохан пыхтит, что это невозможно и он, как медик, должен был это знать, на что Стивенсон издает рычащий звук, уже собираясь сорваться с места и втащить ему как следует, но его останавливает Лукашенко, бурча, что если никто до этого не пробовал, это не значит, что это невозможно. Лукас со Скоттом сдерживают рвущиеся усмешки, а оба Батлера называют Йохана лошком. «Лукашенко даже в состоянии овоща тебя уделал, Ривз» —раздается хоровое, после чего братья помогают младшенькому подняться. Даррен слегка бьет Йохана по шлему: «иди на место, мелочь», после чего они с Кэмероном выезжают на лед. Мэтт молит бога, чтобы Коля собрался с мыслями и, ради хотя бы одного нормального тренировочного матча, он это делает. Ладно, не делает, но все еще пытается. Налетавшись по льду до тяжелой отдышки, матч в итоге заканчивается со счетом «2:2», парни жмут друг другу руки, а Тренер недовольно цыкает языком, оповещая о небольшом перерыве. Расходятся кто-куда: кто-то остается на льду, кто-то уходит в раздевалку, Коля же с Марком, сняв шлемы и зачесав волосы назад, выходят в коридор. Уокер взглядом пытается присобачить белоруса к стенке, но у него не получается. Они отходят на достаточно приличное расстояние, дабы убедиться в том, что в случае чего их не подслушают. Марк нетерпеливо вздыхает: «ну?», а Коля не понимает, что от него хотят. Белорус говорит об этом вслух, а у старшего проскакивает французская фраза, перевод которой Коля знать вот вообще не хочет. Стоят так молча минуты две, Коле даже надоедает. —Пойдем об… —пытается сказать хоккеист, но его перебивают. —Что с тобой? —Коля раздраженно вздыхает. Они опять будто вернулись в самое начало. Бесит, —Что с тобой творится? Какого хера ты так убиваешься, словно никогда больше не увидишь его? —Коля молча облокачивается о стену напротив и устремляет взгляд в пол, не зная как ответить на вопрос, —как, объясни мне, ты из титановой стены превратился в тряпку? —Марк скрещивает руки на груди, впиваясь в Лукашенко злым взглядом, в котором бегают нотки непонятливости, —твою мать, —спустя секунду тянет Уокер, —я понял, не объясняй мне, —и хмыкает. —И что ты понял? —несдержанно бурчит белорус. —А то, друг мой, что ты по уши в этом дерьме под названием «любовь», —Марк прикрывает вырывающийся смешок ладонью, глядя на Колю из-под опущенных ресниц, —никогда бы не подумал, что ты можешь влюбиться настолько сильно, —Уокер видит, что у Коли сжимаются кулаки с каждым разом, как он произносит слово «любовь» вслух. Хм…интересно, —что не так? —состроив непонимающий тон, вопрошает француз, —что не так со словом «любовь»? —хмык, —или ты плюнешь мне в лицо и скажешь, что не любишь его? —У Коли дергается левый глаз и краснеют кончики ушей, вместе с щеками, от злости, —Коль? —Да заткнись ты уже, —взрывается белорус, —Строишь из себя хуй пойми что, я волнуюсь за него, понимаешь? —чуть ли не орет он, —Я блять понятия не имею что он там, где он, с кем он, ты ничего не знаешь, не знаешь о том, какие у Бэррона проблемы в семье, я тоже не знаю, но в одном я уверен точно —если какая-нибудь тварь тронет его, я реально возьму ствол и выстрелю, меня так все это раздражает. То, что я не вижу его, то, что я не знаю где он, и твои слова, дружок, мне вообще не помогают. Не надо мне ссать в уши, я знаю, что со мной, я знаю как я к нему отношусь и чего от него хочу, ясно тебе?! —в ответ кивок, —я просто очень сильно боюсь, что в больнице ему сделают что-то не так. Я знаю, что процент мал, но я не могу перестать думать об этом, это буквально…блять, я не знаю, мне кажется, если бы я сам, то… —Коля переводит дыхание, болезненно выстанывая, —сука, я просто хочу, чтобы он был рядом и все, мне ничего больше не надо, я такой идиот, —Марк подходит ближе, кладя руку на плечо хоккеисту. —Это нормально, Коль, —усмехается он, —ты привыкнешь, —пауза, —в конце концов, вы не всегда сможете быть вместе двадцать четыре часа в сутки. По крайней мере потому, что через два года мы выпускаемся, а Бэррон будет только на третьем курсе, —на секунду оба замолкают, —не забивай себе голову будущем, оно наступит еще не скоро, —Коля хмыкает, —если ты такой конченный без него, просто напиши, —Марк пожимает плечами, делая шаг назад. —Бэррону? —Нет, блять, мне, —смеется Уокер, —конечно Бэррону, он твой парень, а не я, —обоих аж передергивает от этой фразы. —Но он не ответит. —И что? —вопрошает Марк, —не ответ сейчас, значит ответит потом, он же не вечно спать будет, —Коля напрягается, —он не будет спать вечность, боже, как легко тебя загрузить, —нервно хмыкает старший, —все, успокаивайся давай и пойдем, перерыв скоро кончится, —и перед тем, как пойти обратно, Марк добавляет, —а, и играй нормально, а то я у Тони уже три седых волоса насчитал, —пауза, —и это только за первую половину тренировки. Парни смеются, заходя обратно в раздевалку. Разговор получился бесполезным, но Коле нужно было выговориться. Марк в этом случае лучший слушатель. Даже несмотря на его утренние слова, Коля не может отрицать сей факт. К тому же, те явно были сказаны специально. Отойдет от них Коля ближе к вечеру, а пока… —Лукашенко, только попробуй мне прохалявить еще и вторую половину тренировки! —Тони угрожает ему кулаком с водой, но белорус лишь угукает, кивая, делает круг вокруг себя и встает в стойку. На этот раз они будут отрабатывает нападение. Коля в этом лучший, а поэтому хоккеист заранее просит прощение у Лукаса, которого уже через секунду валит с ног. Вторая половина тренировки оказывается насыщеннее чем первая, а Марк ржет, что седые волосы, кажется, пропали.