***
Коля оставляет свой баул в углу между диваном и шкафом, вздыхая. Непривычно находиться одному в комнате. Такое случается крайне редко, обычно тут всегда хотя бы Марк. Лукашенко всего передергивает, парень берет учебную сумку, даже не посмотрев на ее внутреннее составляющее, и перед тем как закинуть ее себе на плечо, набрасывает легкую черную куртку. «Не слишком ли много черного?» —думает про себя белорус, а после мотает головой. Он уже ведет себя как Бэррон. Вздохнув и повесив сумку на плечо, хоккеист выходит из комнаты, тут же беря в руки телефон. Kolya: отлично, я только что подумал о том, что, наверное, странно, что я хожу во всем черном. Kolya: это потому что ты постоянно не можешь решить, что тебе надеть Kolya: но тебе проще, у тебя есть мои вещи Kolya: я в твоих странно смотрюсь Kolya: и почему я все еще пишу тебе? Отрываясь от телефона и пропуская на этаж однокурсницу, Коля думает: «и правда, почему?». Спустившись вниз и выйдя на улицу, Лукашенко осматривается по сторонам и решает немного пройтись. До библиотеки. Правда как только двери той со скрипом открываются и по застывшему во времени зданию проносится протяжный противный звук, а на Колю, которого тут никто никогда не видел, вылупляются заинтересованные взгляды, Лукашенко становится резко неуютно. Благо библиотекарша—добродушная до поры до времени женщина за тридцать в очках с дикой оправой и большими стеклами—шикает на всех, прося заниматься своими книгами, а не рассматривать звезду хоккея. Белорус хмыкает, спрашивает у нее есть ли у них медицинские справочники, на что она кивает, быстро печатая в компьютере, после чего указывает на самый дальний стеллаж у окна. —Не самый первый, третий, ты увидишь, —Коля благодарно кивает и уже хочет уйти, как его останавливают, придерживая за рукав куртки, —напомни мне свое имя, —просит женщина, а до Коли не сразу доходит зачем. Кажется, в их библиотеке ведется журнал посещения или что-то вроде. —Коля, —и чуть погодя, —но если будете записывать, то лучше Николай, на конце «lay», —женщина коротко улыбается столь подробному описанию собственного имени, после чего отпускает парня на поиски нужной ему литературы. Белорус проходит мимо стеллажей, останавливаясь меж стеллажами с историей и географией. Невольно в голову всплывают воспоминания о том, как Бэррон просто взял и расставил все точки над «и» в метаниях хоккеиста. Как он его тогда назвал? «Конфетка»? Боже, стыд-то какой. Kolya: кажется, я понял, почему ты именно «котенок» Kolya: «конфетка» тебе однозначно не подходит Kolya: хотя… Убрав телефон, белорус проходит меж стеллажей, останавливаясь прямо в том самом месте, где сидел тогда, прижав ноги к груди, и загонялся. Это было совсем недавно, но кажется, что сто лет назад. Он так поменялся с некоторых пор. И все благодаря Бэррону. Улыбнувшись воспоминаниям, Коля проходит мимо стеллажей дальше, до самого конца. Полок с медицинской литературой оказывается больше, чем одна и даже больше, чем две, что удивляет и радует. На самой верхней всякие энциклопедии и…о, что-то интересное. Внимание привлекает чуть потрепанный красный переплет, так явно выделяющийся среди всех, а после Коля встает в ступор, когда открывает книгу и перед ним возникают совершенно знакомые, русские буквы. Но до конца удивиться белорус не успевает. Рядом возникает какое-то шуршание, а уже через секунду краем глаза Коля замечает мелькающие болотные волосы. —Не ожидала тебя тут увидеть, —Ева сама выглядит так, словно пришла буквально секунду назад. Грудь девушки, к которой она прижимает белую увесистую книгу с пожелтевшими страницами, тяжело вздымается, видимо от бега. Коля коротко угукает, не собираясь продолжать диалог, —как тренировка? —интересуется она, заправляя выбившуюся непрокрашенную прядь за ухо. —Нормально, —сухо отвечает белорус, открывая оглавление книги. Ева в ответ коротко мычит. —А пары у тебя когда начинаются? —Коля смотрит в телефон, отводя плечи назад. —Скоро. —Правда?! У меня тоже! —на Еву шикают, прося быть потише, но девушка так сосредоточенно уставилась на перелистывающие страницы руки Лукашенко, что ничего вокруг себя не замечает, —пойдем до учебного здания вместе? —Не думаю, —только и отвечает белорус, вздохнув. Девушка тут же удивленно хлопает наращенными ресницами. —А…а почему? —Не хочу ссориться с Мэттом, —бубнит Коля, про себя делая пометку—эту книгу он заберет с собой. —Причем тут Мэттью? —хоккеиста перекашивает от этого обращения. Оно не нравится никому, кроме, кажется, самой Евы. —Хороший вопрос, —Коля захлопывает книгу как раз в тот момент, когда рядом слышится до боли знакомое и излишне наглое: —Слышь, —Макларен выплывает из-за спины девушки, буквально-таки выдергивая у нее из рук книгу, —это мое, —рычит Глен, даже не посмотрев в сторону Лукашенко. Но он заметил его, это точно. —Вообще-то я первая ее взяла! —девушка выпячивает выпрыгивающую из натянутого топа грудь и ставит руки в боки. —Взяла первую попавшуюся, чтобы потрепаться с этим, —кивает он на белоруса, —умно, —язвит парень. —Да я..! —Тогда что за книга? —Глен выгибает темную бровь, пряча ту за спину. —Что?—Ева нервно сглатывает. —Книга, —поясняет, как для дуры, парень, —название. —Ну…это… —Пресмыкающиеся, —на Лукашенко тут же вылупляются две пары глаз: одни—Евы—восхищенно-благодарные, вторые—Глена—пылающие ненавистью и усталостью. —Молодец, Лукашенко, пять баллов, пососи, —Макларен поправляет рыжую капну, —а ты сиськи спрячь, а то они выпрыгнут и задушат твой плод эротических фантазий, —Ева краснеет до кончиков ушей, а Коля, как бы прискорбно не было это осознавать, усмехается столь откровенным словам. Глен уходит, оставляя их одних, но Коля смотрит на время и решает—ему тоже пора уходить. —Я тоже пойду, —Ева пищит: «Коль…», но тот уже не слушает ее. Парень проходит мимо стола, за которым сидит Глен и, честно, удивляется тому, с каким интересом первокурсник читает столь скучные научные статьи. Макларен кажется Коле все страннее и страннее. Библиотекарша в шоке уставливается на книгу, но все равно записывает название—хоть и криво, Коля видит—отпуская будущего медика на все четыре стороны. Напоследок он слышит, как Глен с Евой начинают припираться. —Ты не мог закрыть свой рот и не позорить меня перед Колей?! —А ты можешь пойти нахуй и не вожделеть этого долбоеба в общественных местах?! Коля хлопает стеклянной дверью, качая головой. Kolya: твой друг пиздец какой странный Коле кажется забавным тот факт, что он общается с Бэрроном посредством СМС-монолога—не ожидая в ответ даже парочки слов или хотя бы какого-нибудь тупого смайлика. Бэррон, наверное, подумает, что он с ума сошел, когда увидит количество брошенных в никуда сообщений от Коли. Хотя обычно написывал в их диалоге именно Бэррон. Лукашенко усмехается, смотрит на несколько своих сообщений, написанных в разное время, и, покачав головой от собственной детскости, направляется на пары. И даже почти успевает. Почти, потому что как только белорус переступает порог этажа—звучит звонок, а его друзья—Мэтт и Никита—с грохотом спрыгивают с подоконника. Впрочем, догнать их не составило особого труда. «Где ты был?» —интересуется Марк, получая простой, чуть ли не вогнавший в шок несчастного француза, ответ: «В библиотеке». Мэтт спрашивает где она вообще, на что получает расплывчатое: «Где-то там недалеко» —от Никиты. Коля вновь хмыкает, оставляя на своем лице это чуть нагловатое выражение. Что за детский сад: они, буквально самые лучшие студенты на потоке—не считая Мэтта—за весь свой период учебы ни разу не ходили в местную библиотеку. А Коля там был аж два раза. Правда первый можно не считать, там был лишь эмоциональный всплеск, а не желание насытиться знаниями. Тем не менее, даже там он первый, какое идиотство. Парни садятся на свои места, но теперь их порядок меняется. Коля с грохотом отодвигает стул рядом с Мэттом, садясь на тот, а Уокер и Ершов застывают в дверях. Стивенсон орет через весь кабинет, чтобы те перестали мять булки у выхода, после чего получает неодобрительный взгляд от Коли и затыкается. Никита с Марком садятся так, что старший оказывается с краю, а русский с белорусом. Ну и расстановочка. Марк, откидываясь назад, тянет Колю за рукав легкой куртки и через Никиту спрашивает какого хрена он делает. Белорус в ответ жмет плечами, после чего Уокеру приходится сесть нормально—в аудиторию заходит преподаватель, желая студентам доброго утра. Коля напрягается и правильно делает—следующим ее предложением было оповещение о контрольной. Обычно их рассаживают, но сегодня почему-то разрешили сидеть на своих местах. Белорус хлопает глазами, снимая куртку и вешая ту на спинку стула, когда перед ним кладется листок с тестом, а преподаватель обольстительно улыбается, бросая, что ждет от лучшего только соответствующие результаты. Когда она отходит от стола, Коля хмыкает. Теперь ему специально хочется провалиться, какая жалость. Хоккеист вспоминает о том, что он просто взял и проигнорировал эту тему только когда читает первый вопрос. Он вроде знает ответ, потому что обычно проходит темы вперед, но. Но в последнее время он идет со всеми наравне, и поэтому тот прогулянный день сказался на парне не лучшим образом. Коля наобум отмечает какой-то ответ и тут же чувствует, как его ногу пихают. Мэтт, хмыкая, указывает кончиком карандаша на другой вариант: «у тебя неправильно», после чего поворачивается к себе. Коля смотрит на ответ, который указал Мэтт и выдает неловкое «а». Стивенсон оказался прав. Краем глаза белорус замечает охуевший взгляд Марка и не менее шокированный Никиты, но от этого ему только смеяться хочется. Впрочем, тест Коля написал кое-как, спасибо Мэтту за помощь, а то весь преподавательский состав бы подумал, что Коля сошел с ума или у них на потоке появился еще один Николай Лукашенко, который получает оценки гораздо ниже, чем его восходящая звезда-теска. Парни сдают листы с тестом, садятся обратно и вздыхают, открывая тетради для конспектирования. —Можешь потом взять, —Мэтт пододвигает свою тетрадь, исписанную лишь на четверть, в то время, когда Коля заканчивает четвертую по счету, кивая, —тебя же не было на фармакологии, —Марк прикрывает рот рукой, не веря, что их мелкий смог выговорить это слово без ошибок. Коля пробегается по тексту глазами, про себя отмечая, что, хоть некоторые слова и сокращены совершенно непонятно, постарался Мэтт на славу. —Спасибо, —благодарит белорус, —после пары тогда возьму, ок? —Ок. —Нет, я не могу на это смотреть, —Марк хватается за волосы, —скажи, что ты тоже это видишь и я не шизик, —Уокер слезливо хныкает, хватаясь за плечо Ершова. —Ты не шизик, ты гей, —качает головой собрат-славянин Лукашенко, —а это пиздец, согласен. Я до сих пор пытаюсь думать, что мне это снится. —И как? —язвит белорус, —получается? —Хуй стоит, голова качается! —в ответ язвит Ершов, после чего парни прыскают со смеху, а Мэтт с Марком тупо уставились друг на друга. —Мы тоже можем говорить на другом языке, —переключившись на французский, Марк откидывается на спинку стула. —Ясен хуй, —подтверждает канадец. Марк вздыхает: «как ты можешь произносить такие слова на таком красивом языке, сука». Мэтт лишь жмет плечами. —Ладно, —Никита, вдоволь насмеявшись, серьезнеет, —если серьезно, что происходит? —Коля шмыгает носом, давая понять, что он не понимает о чем речь, —что ты с ним сделал? —Мэтт хмурится, почувствовал себя оскорбленным, —скажи честно, у тебя ствол, да? Ты ему угрожаешь? —Никита смотрит на Колю таким запутавшимся взглядом— на пару с Марком кстати—что белорус просто не может взять и не постебаться над ними. —Ага, —просто отвечает белорус, —у меня ствол, и я ему угрожаю, —и ведь даже почти не соврал. Ствол то у него реально есть. А про угрозы…ну…недомолвка, подумаешь. Марк с Никитой одновременно переглядываются, посылают Колю в жопу, а преподаватель, все это время стоявшая неподалеку, интересуется договорили ли молодые люди и может ли она начать свою лекцию. Все четверо угукают, как ни в чем не бывало, а одногруппники хихикают, привыкшие к тому, что разговоры после внезапных контрольных—завсегдатая традиция известной компании. И им даже не стыдно.***
—Коль, ну ты идешь? —слышится где-то вдалеке, хотя Никита стоит буквально в нескольких метрах, но Лукашенко его не слышит. Он сосредоточен на другом. —Он не слышит тебя, забей, —хмыкает Марк, потянув Ершова за предплечье, а Стивенсона за капюшон, —догонишь, —орет он, Коля в ответ угукает, прислоняясь спиной к колонне. Kolya: у меня сегодня была контрольная по фармакологии Kolya: не вникай что это за предмет, тебе это не надо, не суть Kolya: в общем, я даже к ней не готовился Kolya: типа, мне с ответами Мэтт помогал Kolya: можешь представить, насколько все плохо? Kolya: хах Kolya: это потому что тебя нет рядом Kolya: я сейчас реально отправил эту сопливую хрень тебе? Kolya: убей меня, я уже крышей еду Kolya: все гадаю, когда ты мне ответишь Kolya: и ответишь ли Kolya: а если ответишь, то как именно Kolya: совсем по-идиотски, да? Kolya: я такой идиот, котенок Kolya: я скучаю Белорус убирает телефон в карман, оглядываясь по сторонам. Кажется, его друзья уже ушли. Что ж, пожав плечами, хоккеист спускается на первый этаж, обнаруживая всю свою компанию там. Все трое развалились на диванчиках, словно они проделали огромный путь в сотню тысяч километров и теперь отдыхают. Лукашенко подходит, пихает каждого ногой, да так, что по этажу проносится хоровое возмущение, после чего парни встают с места и вся четверка выходит на улицу. Постепенно утренняя яркость сходит на ней, отдавая свое предпочтению чистому голубому небу. Марк спрашивает пойдут ли они в столовую или закажут что-нибудь, на что все молча вылупляют свои глаза на Колю, который, в свою очередь, хмыкает, что в столовой вкусно и экономно. С ним все соглашаются, поэтому тут же меняют свое направление и уже через несколько метров оказываются в бесконечном балагане. Коля осматривается, замечая одиноко сидящего за пустым столом Макларена. Впрочем, ему нет никакого дела до него. Парни усаживаются на свои места, а пока Марк с Никитой ходят за подносами с едой, Коля бросает взгляд на пустующий стул, на котором обычно сидит Бэррон, а сегодня там стоит сумка рыжего, и вздыхает, вытаскивая телефон. Kolya: без тебя даже в столовой не так шумно, котенок От собственных горестных мыслей отвлекает грохот ставящихся подносов прямо около лица. Марк оттряхивает ладони так, словно они у него были в грязи, и, пододвинув поднос к хоккеисту, садится рядом, интересуясь почему тот сидит хмурый. Коля хмыкает, потому что Марк то точно знает почему именно у белоруса кислое выражение лица. Не ответив на повисший в воздухе вопрос, хоккеисты набрасываются на поднесенное им дарование в виде котлет и остального, сметая те за считанные секунды. Коля даже успевает подумать, что, если бы не они, столовой явно пришлось бы скармливать остатки кошкам. После Коля вздыхает. Опять кошки. Мэтт с Никитой на пару уходят за вторыми порциями, а заодно и за новой хлебной корзиной, когда Марк только доедает свою, а Коля перебирает увесистую вилку меж пальцев, так, что та касается зубьями тарелки, издавая неприятный скрипучий звук. Немного хочется спать. Наверное потому, что он поел. Звучит разумно. Разумно, но хотелкам не суждено сбыться—впереди еще две пары. Как только Никита с Мэттом приходят обратно, тут же принимаясь сжирать вторую порцию, Коля вздыхает, переводя взгляд с наполненной с горкой тарелки Мэтта на самый дальний стол. Глен сидит, откинувшись на спинку стула, и листает что-то в телефоне. Его сумка все еще лежит на месте Бэррона, за столом он все еще один. Наверное, Бэррон—единственный его друг. Ну, это неудивительно. С таким-то характером. Неожиданно Макларен переводит взгляд с телефона на Колю, видимо почувствовав, что за ним наблюдают. Несколько секунд парни смотрят друг на друга, после чего Глен встает с места, берет сумку, показывает Лукашенко средний палец и уходит. Впрочем, задевает это Колю так же, как если бы он был огромным слоном, а с ним рядом шла маленькая мышь и иногда что-то язвительно пищала. Коле насрать. Самое главное для Коли—это Бэррон. Но Бэррона сейчас нет, а значит и белорус не обязан быть полным жизни и объясняться за свои действия. Kolya: знаешь, если бы я знал где ты, я бы принес тебе шарлотку Kolya: без тебя еда не такая вкусная Kolya: я дурак, Бэррон Kolya: тебе стоит переименовать меня в телефоне Kolya: потому что это будет первое, о чем ты подумаешь, когда прочтешь все это Kolya: у меня еще две пары Kolya: а я хочу в комнату Kolya: и не хочу одновременно, потому что там нет тебя Kolya: кажется, я попал Kolya: ты окончательно и бесповоротно помешал меня на себе Kolya: неси ответственность, Бейкер Марк краем глаза замечает последние отправленные сообщения и, не донеся вилку с кусочком котлеты до рта, опускает ту на тарелку. Внутри все так сжалось, что в горло больше ничего не лезет. Уокер оповещает о том, что он наелся, а после ловит на себе слегка удивленный взгляд белоруса. Впрочем, на него старший отвечать не собирается. По крайней мере потому, что не хочет, чтобы Коля знал о том, что Марку его жаль. А Марку жаль, поскольку чувствовать такое—болезненно. Хоккейная четверка заканчивает свой обед как раз вовремя—в общий чат пишут, что следующая пара отменена. Парни переглядываются. У них освободилось лишних полтора часа. Неплохо. Никита тут же спрашивает кто что будет делать. Мэтт бурчит, что пойдет покидает мяч с пацанами или потусит с Евой, Коля решает отправиться в комнату, а у Марка внезапно появляются дела за пределами. Все четверо встают из-за стола, договариваются встретиться перед началом пары на этаже и расходятся в разные стороны: Никита к буфету, Мэтт к сидящем на столе Даррену и Кэмерону, Коля и Марк выходят на улицу. —И куда ты? —не удерживается от вопроса белорус. —Назло Тони жрать свои булки, —усмехается Уокер и, ускорив шаг, бросает Лукашенко одного со своими тараканами и лежащей на плечах депрессией по поводу отсутствия Бэррона. Белорус качает головой. Марк вот вроде старше всех, иногда даже это заметно слишком, но он все еще ведет себя как мальчишка. Он слишком очевидный. Как только тот перестал трепаться назло Коле о всех своих парнях, хоккеист уже понял—Уокер попал. Попал это еще мягко сказано, учитывая то, что он постоянно бегает за пределы университета—парень этот либо учиться не с ними, либо, что еще страннее, младше. Впрочем, думать о Марке и его закончившихся любовных похождениях благодаря кому-то там Коля не собирается. Он сам еще не до конца разобрался со своими похождениями точнее одним похождением, кроме Бэррона Коле никто не нужен и ни за кем походить он не собирается. В комнату возвращаться не очень хочется—сидеть в тишине сейчас равносильно убийству, поэтому белорус решает устроиться на диванчике, что расположен на первом этаже их кампуса. Тот не очень удобный и явно потрепан временем; на подлокотниках жуткие потертости, да и кожаная обивка давным-давно начала трескаться и уже опадает потихоньку. Белорус с кряхтением усаживается на тот, откидываясь назад. Плюс этого дивана в том, что Коля может вытянуть ноги, сидя на нем. Тот диван, что стоит в их с Марком—и у Бэррона—в комнате удобнее, но при всем желании Коля со своими сто девяносто с чем-то ноги там не вытянет. А хочется. Так что, дорвавшись до неудобной мебели, хоккеист растекается по нему, выуживая из учебной сумки взятую из библиотеки книгу. Родной язык все еще радует глаз, Коля усаживается, принимая более-менее комфортную позу и на неопределенное время пропадает в заумных терминах, поглощая информацию с таким интересом, что никому бы в голову не пришло взять и побеспокоить парня. Хотя…