Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

—Мама…—Мелания осторожно проводит тыльной стороной ладони по вмиг помокревшей щеке, стирая соленые реки, —мам, — «тише, тише, все в порядке» —шепчет женщина, хотя у самой глаза на мокром месте. Бэррон жалостливо всхлипывает, пытаясь поднять чувствующую руку, но ойкает, от пронизывающей боли, тут же понимая, что внутри у него игла. —Не дергайся, все хорошо, мы в больнице, —Мелания поглаживает сына по волосам. Бэррон прикрывает глаза, судорожно выдыхая. Впервые мама касается его напрямую, не через перчатки. Бэррон ощущает так нехватавшее ему материнское тепло и ему вновь хочется позорно разрыдаться, броситься маме на шею и крепко-крепко обнять. С уголка глаз скатывается еще одна слеза, когда мама, приблизившись и понизив голос, спрашивает, —кто такой Коля? —Бэррон слышит, как собственное сердце боязливо сжалось в этот момент. Младший Трамп задерживает дыхание, произнося: —Коля…—и уже хочет было попытаться выдать бред по типу того, что это его друг. Бред, потому что мама явно не поверит, что первые слова ее сына после операции и отхождения от наркоза были не «мама» или что-то вроде, а какое-то на слух ей незнакомое имя. Бэррон уже открывает рот, как прикрытая до этого дверь распахивается, и в палату заходят отец вместе с врачом. —Привет, Бэррон, —довольно дружелюбно начинает мужчина. Трамп осматривает его с ног до головы, понимая, что, если Коля также будет расхаживать по больнице, в него влюбится весь мир. Больной глупо ухмыляется собственным мыслям, чем немного сбивает с толку, —как себя чувствуешь? —Нормально, —просто отвечает парень. —Как спалось? Бэррон хмыкает. Он словно и не спал вовсе. Закрыл глаза, попал в ад и раскрыл их. Тем не менее, рассказывать об этом врачу Бэррон не смеет. И дело не только в том, что отец смотрит на него, словно взглядом пытается приковать к постели. —Нормально, —вторит американец, не зная, что еще из него можно выдоить, кроме этого слова. Впрочем, последующие ответы также не отличались многословностью. Бэррону не хватало для пущей картины лишь пожимать плечами, да руками в стороны разводить. Мама все это время держала его за свободную руку, несильно сжимая иногда, да поправляла волосы, что так и норовились опасть на бледное, с нескончаемыми кругами под потускневшими голубыми глазами, лицо. Как только некий опрос был окончен, врач желает Бэррону дальнейшей поправки, тут же выходя в коридор. В палате повисает тяжелое молчание. Мелания не сводит глаз с сына, в то время как Бэррону страшно даже выдохнуть лишний раз. И только когда младший Трамп, дернувшись от несильной боли, шикает, отец, что до этого подпирал плечом стену и с неким раздражением осматривал своего младшего, прокашливается, делая обстановку не только напряженной, но еще и пугающей. —Ты пробудешь в больнице еще несколько дней, —Бэррон ничего на это не отвечает. Он знает, что медицина дорого обходится, не важного из какого слоя общества ты вылез. Падение и травма сына явно ударят по бюджету, даже если это и необходимая мера, —после чего отправишься домой, —Бэррон нервно усмехается. Он давно перестал называть Белый Дом своим домом. Скорее его опять вернут в клетку, запрут, как неспособную летать маленькую птичку, а когда настанет время—выкинут вовсе, за ненадобностью. —Когда я смогу вернуться? —внезапно подает голос Бэррон, когда отец уже собирался выйти прочь. —Что? —остановившись в дверях, на младшего Трампа вылупляются два опешивших от дерзости глаза. —Когда я смогу вернуться обратно? —Когда я сочту это нужным, — «когда ты надоешь мельтешить перед глазами» —вот как это звучит на самом деле. Не дав сыну и шанса высказаться, Дональд просит Меланию выйти к нему на пару минут, и маме приходится оторваться от похолодевшей ладони сына. Родители выходят в коридор, а Бэррон видит, как мама оставляет дверь прикрытой. —Сколько все это будет стоить? —голос отца хоть и звучит приглушенно, все равно отчетливо отскакивает от белоснежных стен. —Счет придет по… —Мне нужно знать сколько все это будет стоить, —отец делает паузу, —у меня нет лишних средств на решение мелочных проблем. —Сэр, это ваш сын…—мужчина произносит это столь шокированным голосом, что Бэррону хочется засмеяться от отчаяния. Даже посторонние люди считают, что называть собственного сына «проблемой» —это кошмарно. Его отец так не считает. Он вообще, кажется, Бэррона держит за маленькую зверушку, о которой ему давным-давно надоело заботиться. Бэррон упускает нить диалога, голоса смешиваются, превращаясь в раздражающую его какофонию. Ничего не хочется. Повернув голову к окну, Бэррон понимает—он находится где-то на четвертом этаже. Даже если он и захочет прыгнуть—вероятность смерти маленькая, он скорее себе еще что-то сломает. Будь тут Коля, он бы как следует накричал на Бэррона за такие мысли. Но Коли тут нет. И теперь неизвестно когда они вообще смогут встретиться. И встретятся ли? В груди больно от этих мыслей. В чувства его приводит звук открывающейся двери. Мама вновь возвращается к нему, теперь он может как следует рассмотреть ее. Удивительно, что даже такие простые вещи, как джинсы и кофта с V-образным вырезом смотрятся на ней, как самые дорогие вещи в мире. Его мама и правда выглядит великолепно в чем угодно. Чуть растрепавшиеся, завитые локоны спадают на плечи, но она быстро убирает их назад, поправляет слезающий с плеч халат и вновь присаживается рядом, пододвигаясь чуть ближе. Мама улыбается ему легкой улыбкой, проводит ладонью по чуть подрагивающим пальцам сына и вновь спрашивает: —Так…кто такой Коля? —Бэррон смотрит прямо родительнице в лицо и не знает стоит ли ей говорить. Мама всегда была на его стороне, но Бэррон не знает как она отреагирует на то, что ее сын встречается с каким-то белорусским парнем. Возможно она не так озабочена собственным статусом, как отец, но все же тоже старается придерживаться вершины, как ей и положено. Бэррон сглатывает, переплетая их пальцы. —Он…очень важен для меня, —Мелания удивленно выгибает бровь, после чего забрасывает ногу на ногу. Бэррон смеется—маме стало по-настоящему интересно, после таких загадочных фраз. —Расскажешь мне, когда приедем домой, ладно? —Бэррон угукает. Мамин голос, словно теплое молоко, разливается по всему телу, успокаивая. После они разговаривают еще несколько часов. Бэррон периодически проваливается в сон, слушая ровный, поставленный голос, обволакивающий с ног до головы. Мама рассказывает о том, как они доехали и как она испугалась, увидев сына в таком состоянии. Бэррон, на грани слышимости, просит у нее прощения, на что родительница несильно щипает его за покрасневшую щеку: «Не извиняйся, солнышко, ты в этом не виноват» —ласково произносит она, пропуская сквозь тонкие пальцы отросшие светлые волосы. Бэррон улыбается краешком губ, но понимает, что он, как раз-таки, виноват в том, что произошло. Если бы Бэррон не воспринял молчание Коли близко к сердцу, если бы тогда поел хоть немного, возможно, он бы сейчас не валялся на больничной койке с огромным гипсом и странным ощущением в правой руке. Возможно, если бы тогда Бэррон не загнался так сильно, в те три дня, ничего бы впоследствии не произошло: ни истерик, ни срывов, ни встречи с отцом из-за успеваемости, ни пустого признания. В груди давит, Бэррон уходит от прикосновения маминой руки и просит оставить его одного, аргументируя это тем, что он устал и хочет поспать. Мама выдает встревоженное: «ладно» —встает и уходит. Как только дверь несильно хлопает, Бэррон прикрывает глаза. Он…позволят ли ему хотя бы связаться с Колей, чтобы объяснить, что с ним все в порядке? Следует короткий вздох, после чего дверь вновь открывается. Бэррон разлепляет ресницы, про себя думая, что его палата начала походить на проходной двор. Раздражает немного. —Извини, твоя мама сказала, что ты устал, но мне нужно кое-что спросить, —Бэррон, не выражая совершенно никаких эмоций, поворачивает голову к врачу, что стоит практически в дверях, сжимая в мозолистых руках историю болезни первокурсника, —это на утро, нужен ли тебе зав… —Когда…—Бэррон чуть приподнимает голову с мягкой подушки, направляя умоляющий взгляд на мужчину, что явно разнервничался от этого жеста, —мой телефон, —Бэррон сглатывает, —мне нужен мой телефон, —врач подходит чуть ближе, настолько, что Бэррон может разглядеть фамилию «Пирс» на бейджике, одним легким движением укладывая подростка обратно. Бэррон смотрит в уставшие глаза напротив и надеется, что ему сейчас не вобьют очередной гвоздь в спину. —Ваш отец настоял на том, чтобы забрать ваши личные вещи домой, —Бэррон вздрагивает, а в горле тут же пересыхают. —Нет… —Мне жаль, Бэррон. —Он…мне нужно…—тяжелая рука ложится на плечо, ощущая, как ребенка под ладонью начинает трясти. —Через пару дней ваши родители заберут вас домой, —вздыхает врач, —ваш отец настоял на том, что вам нужен отдых. —Он убьет меня, —на грани слышимости шепчет Бэррон, пытаясь увернуться от тяжелой руки, —вы не понимаете, он снова это сделает, снова запрет меня в комнате! —Бэррон, пожалуйста, перестань, —паники в голосе становиться только больше. Атмосфера в палате нагнетается, кажется, что у подростка еще немного и начнется самая настоящая истерика. —Он будет волноваться, вы не понимаете, —врач тем временем жмет на кнопку вызова медсестры, —мне хватит одной минуты, всего одной, я не могу лежать тут, зная, что он не знает где я, мне нужен мой ебаный телефон, немедленно! Бэррон начинает вырываться, но благо медсестра поспевает вовремя. Несмотря на то, что все тело пронзает боль, а на лбу выступают капли холодного пота, Бэррона успевают припечатать к кровати и ввести лекарство до того, как истерика затуманила его разум. Трамп младший всхлипывает, держась дрожащими пальцами за помятый халат врача. «Мне нужно…мне правда…»—бубнит он, борясь со сном, но все таки проигрывает. Медсестра, стирая пот со лба, вздыхает: «бедняжка, он аж взмок». Постепенно выражение лица подростка меняется: напряженная складка меж бровей становится незаметнее, а после и вовсе разглаживается. Оставив все остальные заботы о мальчике на медсестру, врач выходит из палаты со смешанными чувствами внутри. Это же насколько нужно изводить ребенка, что у него случился приступ от осознания того, что его личные вещи находятся не при нем? Ему, конечно, не стоит вмешиваться в семейные дела, но теперь…стоит поговорить с первой леди. Возможно она вразумит своего мужа не оставлять сына одного в больнице. Мед. персонал явно не смогут позаботиться о нем так, как это сделают родители. По крайней мере, насколько это можно было подметить, со своей мамой Бэррон чувствует себя гораздо спокойнее, чем с отцом. По коридору проносится тяжелый вздох. Бэррон сквозь сон ощущает, как ему поправляют слезшее покрывало, как протирают рядом стоящий столик, слышит звук каких-то таблеток, после чего по коже проходится холодок—кажется, окно открыли на микропроветривание. Неспокойно. Хоть он и понимает, что вот-вот заснет окончательно, чувство страха все-таки крепко держит за горло, выжидая момента, когда можно будет придушить нерадивого младшенького семейства Трамп. Последнее, о чем Бэррон думает перед тем, как окунуться в царствие Морфея—это то, что он добудет свой телефон и напишет Коле любой ценой.

***

В итоге Бэррона оставили в больнице на долгих три дня, что тянулись, словно свежий мед—непрерывно. Каждая минута была подобна часу, находиться в этих стенах, чувствовать запах медикаментов и ощущать отчаяние, повисшее в воздухе и ставшее уже привычнее, чем аромат уксусных булочек из столовой, было сродни потери самого себя. Бэррон мог ходить по коридорам, мог общаться с ребятами, что лежали там, иногда даже с врачами, но ему не хотелось. Бэррон мог подолгу спать, а мог просыпаться посреди ночи в холодном поту и после ему никак не удавалось заснуть опять, мог не приходить на завтрак, обед и ужин, а мог приходить и не есть ничего, мог подолгу стоять возле окна, выводя пальцами на гипсе незамысловатые буквы, и вздыхать, так громко и отчаянно, что было слышно за пределами палаты. Казалось, жизнь застыла. По ночам Бэррон всматривался в тусклый, мигающий свет от лампы в коридоре, прижимал к себе подушку и долго-долго, обреченно сопел в нее. Хотелось расплакаться, но толку от этого было просто ноль. На второй день лечащий врач с фамилией Пирс спросил у Бэррона не желает ли он выговориться или поговорить о том, что его тревожит. Бэррон отказался, ни секунды не раздумывая об этом. Никого не должны волновать его проблемы, особенно семейные, которые уже все равно не разрешить. Они как старый, могучий дуб—корни ушли глубоко в прошлое, теперь дерево только обрубить и ждать, пока оставшийся пенек сгниет заживо. Последняя ночь была особенно неспокойной. Бэррон как обычно лежал в кровати, смотря в потолок. Сон никак не шел. Возможно из-за того, что кровать была слишком твердая, неудобная, и непривычно широкая. Было холодно спать одному. Тяжело вздохнув, Трамп прикрывает глаза, надеясь, что мысли о белорусе помогут ему немного успокоиться и он сможет поспать хотя бы несколько часов. Этим днем его должны выписать, выдать родителям чек на кругленькую сумму, после чего выпроводить младшего Трампа из больницы и забыть, как страшный сон. Подумав об этом, Бэррон совсем не замечает, как засыпает в встревоженном состоянии. Где-то часа в два ночи в палату входит медсестра, что-то напевая себе под нос, открывает окно практически на полную и уходит, хлопнув дверью. Бэррон кутается в легкую простынку и не понимает почему его резко начало трясти. Ноги сводило от холода, в пальцы становились непривычно холодными, даже слишком. На утро Бэррон просыпается от собственного чиха, сопровождающегося неприятной болью в поврежденной руке. Родители приехали за ним после обеда. Врач доложил о состоянии младшего Трампа, так же отметил его несговорчивость и игнорирование употребление пищи. О том, что Бэррону на постоянной основе снились кошмары, почему-то, умолчал. Когда мама зашла в палату к сыну, сразу отметила дикий холод, что стоял тогда. Бэррон, спросонья, спросил могут ли они закрыть окно, на что шокированный врач поинтересовался кто вообще открыл окно. «Мне каждую ночь его открывают, но под утро обычно закрывают, сегодня, видимо, просто забыли» —бурчит парень, зевая во весь рот. Ни действующего президента, ни тем более первую леди, эти слова ни капли не оставили равнодушными. Мелания разозлилась, она кричала, что им повезло, если Бэррон не заболеет после этого еще сильнее. Младший Трамп действительно не понимал в чем проблема, пока до него не дошло. Бэррон пытался успокоить маму, но та была непреклонна. Как дикая кошка, защищающая своего единственного котенка с поврежденной лапкой. Бэррон как никогда ощутил себя лишним грузом. Ту сотрудницу, по слухам, уволили в тот же день, а Бэррона забрали домой. Хотя какой там «дом», скорее ссылка, каторга, самая настоящая пафосная тюрьма с дорогой мебелью и лившимся из окон блеском богатства. Бэррону претит сама мысль нахождения там на постоянной основе. Всю дорогу мама держала его за руку, да приговаривала как она рада, что Бэррон наконец вернется домой на какое-то время. Дональд за все время их поездки не проронил ни слова. Зато как только все семейство, проживающее на данный момент в Белом Доме, ступило за порог, на Бэррона тут же обрушился шквал из нововведённых правил, которым он обязан беспрекословно следовать и подчиняться. Мелания пыталась что-то пискнуть, что сын только после больницы и все, что ему нужно—это отдых, но главенствующая фигура их семейства так зыркнул на нее, что первая леди тут же пожалела о том, что вообще открыла рот. Как только указания были розданы, отец тут же отлучился в свой кабинет, заперевшись изнутри. Мама, потрепав Бэррона по волосам, помогла ему донести сумку с несколькими вещами наверх, в комнату, после чего оставила одного, ссылаясь на срочные дела. Бэррон, перед тем, как дверь хлопнула, спросил когда она придет к нему, на что мама, улыбнувшись, хмыкнула, что обязательно зайдет пожелать сыну спокойной ночи. Дверь хлопает, а Бэррон погружается в бесконечную тишину. Его комната—непонятно почему самая огромная в доме—была идеально чистая, все сверкало и лежало так ровно, что было страшно прикасаться к собственным вещам, портить наведенный порядок. Бэррон, выдохнув, садится на кровать, осматриваясь. Он словно чужой, словно это и не его комната вовсе. Нет ни единого намека на то, что когда-то давно—всего пару месяцев назад—младший Трамп жил тут и устраивал повсеместные беспорядки. Хотя кое-что все же было—пятно от акриловой краски под подоконником на обоях. Бэррон, как он помнит, уезжал с огромным скандалом, а краски, подаренные Иванкой, совершенно неуместные, поскольку Бэррон не рисовал вовсе, стали лишь последней каплей. Никто ничего не знает о Бэрроне, никто не считается с его чувствами, всем хотелось лишь одного—заткнуть нерадивого младшего и отправить восвояси, чтобы не трепал нервы своим присутствием. Об этом думали абсолютно все, Бэррон уверен в этом. Трамп пытается пошевелить пальцами загипсованной руки как раз в тот момент, когда по коридору проносится быстрый звук, а после громкое, долгожданное мяуканье. Бэррон подрывается с места и тут же открывает дверь, впуская белоснежную кошку в свои покои. Виктория тут же принимается тереться об хозяина и громко мурлыкать, показывая, как сильно она скучала по своему мальчику. Бэррон зарывается в мягкую, теплую шубку и хнычет, понимая, что тоже безумно соскучился по ней. Кошка заметно выросла, кисточки на ушах стали больше, Виктория пушит хвост и, запрыгнув к Бэррону на кровать и оперевшись лапами о его ноги, тыкается холодным носом Трампу в щеку. Бэррон обнимает кошку одной рукой, зарываясь носом в ее шубку, что приятно щекотит ноздри. Хочется чихнуть. Виктория мявчит от таких долгожданных ласк, кусает Бэррона за уши и льнет все ближе. На секунду Бэррону подумалось, что он ведет себя с Колей точно так же. Виктория замечает промелькнувшую грустинку на хозяйском лице, мяукает, как бы спрашивая в чем дело, а после садится прямо напротив, обвивая лапы огромным хвостом. Его кошка ничуть не утратила былое благородство—ее кристально голубые глаза все так же смотрели на остальных снизу-вверх, и лишь с Бэрроном ее взгляд смягчался, она словно возвращалась в детство, становилась тем игривым котенком, которым так полюбилась младшему Трампу; ее мощные лапы стали, кажется, только крепче, а грудь с вычесанной шерстью, всегда выпирала лишь вперед. Виктория была как статуя—настоящая королева, знающая себе цену. Бэррон смеется, поглаживая кошку по голове. —Кажется я понял, почему именно «котенок» —Виктория непонимающе мявкает, замечая, как у хозяина начинают слезиться глаза. Кошка тут же от прикосновения уходит, приближаясь ближе ко всему трясущемуся от слез мальчику, —я так люблю его, —Виктория тыкается в помокревшую щеку, пока Бэррон закрывает рот рукой, пытаясь не выдать собственное состояние громкими всхлипами. Еще немного и он задохнется.