Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Уокер прикрывает дверь в студ. совет с чистой совестью—он отдал практически всю бумажную волокиту своему старшему, плюс ко всему еще и успел получить похвалу от преподавателей. Те были всерьёз обеспокоены нынешним состоянием его друга—Лукашенко, кем ж еще—но просили и дальше приглядывать за ним. Про себя Марк подумал, что, если бы не такие невероятные успехи в учебе и хоккее, то о Коле вряд ли бы кто-то волновался, кроме самих парней. Впрочем, это не так важно. Выйдя из кабинета, парень коротко вздохнул, поправил мешающие волосы и завернул на лестничную площадку. Пройдя всего один этаж и завернув направо на этаж, Уокер насторожился. Слишком тихо. Сделав пару шагов и уже хотя было позвать Лукашенко, француз вдруг натыкается на нечто, сидящее на диванчике, куда он отправлял белоруса, и что-то ему подсказывает, что пора делать ноги, пока он не взъелся и не использовал на той какой-нибудь силовой прием, хотя хотелось, честно, очень. Все тело пронзило неприятное чувство тревоги, Уокер уже хотел было развернуться и уйти, но его вдруг окликают. —Эй, Уокер, —Ева встает с насиженного места, а Марк с некой усмешкой подмечает, что диван под ней прогнулся. Кажется, у кого-то кости тяжелые, потому что на вид первокурсница была довольно худощава. —Чего тебе? —как можно холоднее откликается парень, стараясь не вывалить всю ту ненависть, которую он только испытывает к этой особе. —Не своего друга ищешь? —Марк даже не будет отвечать ей. Это бесполезно. Идти на поводу у такой, как она, значит не уважать самого себя. Молчание длится секунду, парень вздыхает, вновь разворачивается, и вновь ему не дают уйти, —передай ему, чтобы руки не распускал, —Марк делает вдох, затем выдох, разворачиваясь к ухмыляющейся девушке лицом. —Что ты сейчас сказала? —Уокер замечает, как Ева вздрогнула от угрозы, сквозившей в голосе, но виду не подала. Надо же, какая актриса. —Он приставал ко мне, —с губ срывается нервная усмешка. Еще хоть одна ничтожная ложь в сторону его друга, и он приложит ее собственной сумкой—там как-раз ноутбук лежал. —Ты довела его, —вырывается практически с рыком, —ну ты и дрянь, —упомянутая ничуть не оскорбленно жмет плечами, —он и так…—уже хочет было начать хоккеист, но осекается. Плюс ко всему, договорить ему не дают. —Ну и что? —девушка берет поставленную рядом с диваном сумку, наваливая ту на плечо, —Это значит, что у него есть ко мне чувства. —Это значит, что ты, сука, спровоцировала его, —ответом служит все то же пожимание плечами, —хочешь дружеский совет? —Не особо. —Отъебись от моих друзей. От обоих, —Ева вдруг совершенно искренне удивляется, а еще непрокрашенная бровь приподнимается в немом вопросе. —Вот оно как, —хмыкает она, —значит, Стивенсона тоже защищаешь. —Я не слепой, —она нервно хрюкает, —и он не придурок, ты понимаешь, что только вводишь его в заблуждение, тебе не подобраться к Коле через постель Мэтта, грязная ты шалава, —девушка стреляет в него глазами с накладными ресницами. Последняя реплика явно ее задевает. —И что? — «И что?»? —Марк чуть не растерял всю свою уверенность. —Коля в любом случае будет моим. —Откуда такая уверенность? —третьекурсник сам не замечает, как начинает втираться во весь этот разговор. Стоит узнать немного больше, дабы отвадить эту суку как можно дальше. —Я вижу, как он смотрит на меня. —И как же? —Как голодное животное, на кусок мяса, —Уокера практически тошнит от этого высказывания. В голове тут же возникают все те моменты, которые Марк только успел углядеть, когда его друг залипал на Бэрроне, не важно, что тот делал: лежал в его кофте на кровати или же говорил о чем-то Лукашенко—тот иногда его вообще не слушал, просто стоял и пялил, как дурак, только перекошенной улыбочки не хватало. Да нихуя подобного, думает Уокер, в эту чушь, что она ему сейчас затирает, даже дети не поверят. —Значит, ты всего лишь кусок мяса, —Ева вдруг неожиданно краснеет, —умно, хорошо, что знаешь свои расценки, но я повторюсь—убери свою тощую задницу от моих друзей. —Что тебе до моей задницы, ты же гей? —И слава богу! —всплескивает руками Уокер. Между ними повисает напряжение. —Чисто по-дружески, Уокер, —старший поднимает глаза на нее. Ева поправляет майку, хмыкая, —не нужен мне твой Стивенсон, он хоть и хорош в постели, но явно проигрывает Лукашенко, —Марка словно обдает ледяным холодом. Да она совсем головой поехала, похоже. —Ты не спала с Колей. —Пока что, —девушка вытаскивает из сумки телефон и что-то быстро набирает. Пальцы с длинными ногтями стучат по клавиатуре, выводя Марка из себя, —будь уверен, не ты, не твой драгоценный Мэтт и его щенячья преданность не помешают мне завалить Лукашенко, —за секунду атмосфера вокруг нее сгущается, становится угрожающей, —он будет моим. —Да ты конченная, —произносит Уокер, чувствуя, как внутри все леденеет от отвращения. Кажется, его сейчас стошнит. —И что? —Марк хмыкает, делает шаг назад и приподнимает руки на уровень груди в сдающемся жесте. —Мне надоело с тобой разговаривать, я отупею, если хоть еще секунду пробуду тут, —он, отсалютовав ей, разворачивается на пятках в сторону выхода, —бывай, дырка. —Хватит меня так называть! —кричит ему девушка в след, видимо не собираясь прекращать их словесную перепалку прямо сейчас. —На правду не обижаются, —Марк успевает выйти на лестничную клетку и даже спуститься на две ступеньки вниз, как Ева вылетает вслед за ним и, запыхавшись, выдает. —Тогда знай, что твой друг для меня лишь очередной член, —она, видимо, собиралась окончательно разозлить Уокера, но не учла того факта, что в их дуэлях всегда исход один. —Ну и сиди на этом члене, —усмехается Марк, —пока можешь, —Ева вновь открывает рот в немой реплике, но сразу же закрывает. Ей вообще не понравилось то, что старший вел себя излишне спокойно. Обычно он не такой. —Эй, —зовет она, когда Марк уже спустился на этаж вниз, —у Коли кто-то есть? Но ее вопрос пропадает в тяжелом, громком скрипе входной двери. Даже если бы Марк не знал про Бэррона, он бы все равно никогда в жизни не сказал ей об этом. Еве вообще мало чего хочется говорить, чаще всего только гадости. Уокер глубоко и протяжно вздыхает. Как бы он не старался выглядеть спокойным, его все равно слишком задел тот факт, что эта шваль использует Мэтта. Марк согласен с ней только в одном—Стивенсон и правда ведет себя как преданный щенок. И поэтому заставляет других беспокоиться о нем, хоть и сам не осознает этого. Придурошный канадец и его папаша, что сделал его таким. Марк накидывает на плечи куртку, не застегнув ту, выходит на улицу и, насколько это для него возможно, быстрым шагом направляется к своему кампусу. Что-то ему подсказывает, что сейчас нужно беспокоиться явно не о Мэтте.

***

Коля спускается на этаж ниже. Его бьет крупная дрожь, а в горле застревает огромный ком. Хочется вспороть себе живот, чтобы не чувствовать всего этого. Внутри словно поселились ядовитые змеи, что жалят, не давая продышаться. Белорус смахивает поступивший холодны пот с лица и не успевает даже попытаться подумать, как сталкивается с какой-то взвизгнувшей херовиной, что отлетает назад от сильного столкновения. —Ты охерел, Лукашенко?! —орет Макларен, задирая голову вверх, но хмурый взгляд сменяется страхом, стоит хоккеисту схватить шотландца за грудки и дернуть на себя, приподнимая над землей так, чтобы тот касался пола лишь носками, —отпусти меня, конченный! —пытается вырваться Глен, но в эту же секунду его разворачивают и припечатывают к стене. Макларен сглатывает, когда над ним нависает Лукашенко с совершенно безумным взглядом в стеклянных глазах. Первокурсник весь зажимается в плечах, неосознанно сжимая кулаки, опущенные вдоль тела. —Ты знаешь? —почему-то тише, срывающимся голосом, произносит парень. У Глена в животе все переворачивается. Он его сейчас пизданет. —Нет, откуда? —Макларен не может поверить в то, что это его голос звучит так перепугано. —Твою мать! —Глен зажмуривает глаза, стоит белорусу со всей силы ударить сжатыми в кулаки ладонями по обе стороны от лица шотландца и оторваться от стены, —сука, —Глен, через силу заставив себя выдохнуть поселившийся в легких страх, поправляет ворот футболки и уже вроде как собирается свалить от этого ненормального, но не тут-то было, —и куда ты намылился? —Лукашенко нагоняет его возле двери, загораживая проход. —Отъебись, Лукашенко, я понятия не имею где он, —шипит Макларен, пихая хоккеиста в грудь, —если так не терпится, просто напиши ему и он примчится, как всегда, по одному только требованию Вашего Величества, —выплевывает первокурсник, собираясь еще раз пихнуть парня, но его руку перехватывают и сдавливают, заставляя по телу пройтись разряд боли, —отпусти меня. —Скажи мне, ты всегда ведешь себя, как дерьмо? —Глен дергается, пытаясь вырваться, но получается плохо, к тому же белорус только усиливает хватку. —Нет, только с тобой, руки убрал, ебанутый, —Макларен сдавленно хрипит, стоит хоккеисту схватить его за горло и заставить посмотреть четко в свое лицо. Лукашенко пугает. —Если я узнаю, что ты скрываешь что-то от меня насчет Бэррона, —и приблизившись, усмехается совершенно безумной ухмылкой, прямо на ухо, —я сверну тебе шею, —Глен валится на пол, когда хоккеист отпихивает от себя и, бросив совершенно пустой взгляд и поправив слезшую с плеча сумку, хлопает дверью. Макларен, подождав, пока в ушах перестанет звенеть, оперевшись одной рукой о стену, встает, чувствуя, как в горле все еще першит. «Нашел кому угрожать» —думает про себя парень, заходя в диалог с Бэрроном и видя пятнадцать непрочитанных сообщений, — «долбоеб» —сплевывает Глен, а после направляет убийственный взгляд на пару одногруппников, наблюдающих сие действие. —Че зыришь? —огрызается рыжий. —Может тебе в медпункт сходить? —предлагает какой-то невысокий пацан. Девушка рядом кивает, —У тебя шея покраснела. —В жопу себе свой медпункт засунь, —и тут же, помедлив, —вы ничего не видели, ясно? —в ответ тишина, —ясно, я спрашиваю? —после череды неуверенных кивков, Глен, цыкнув, хлопает этажной дверью, собираясь пойти к себе в комнату и, может быть, немного напиться.

***

Марк чуть ли не с ноги вышибает дверь в комнату, залетая в ту с таким рвением, с какой не залетал в ту самую пекарню. А все потому, что обычно апатичная ко всем и вся женщина внизу, что должна приглядывать за кампусом и, может быть, иногда за ее обитателями, обрушила на Марка поток нервных взглядов как только он вошел за порог. Она сказала, что Лукашенко выглядел бледным и…напуганным? У Уокера чуть сердце не остановилось, когда он услышал это слово, отнесенное к его соседу, а не к тому, на кого он в очередной раз накинулся. Что-то произошло. И эта тварь ответит за то, что нажала спусковой крючок. Блять, они же так старались сегодня хотя бы расшевелить его, он даже пошутить умудрился разок, все же было в порядке, в какой момент гиена выскочила на дорогу и перегородила путь, Марк не понимает. Однако в комнате настолько тихо и темно, несмотря на естественное освещение, что у Уокера пропадает всякое желание интересоваться у друга наличием Евы и ее действиями, что привели к взрыву бомбы. Коля как фитиль, моментально возгорается, взрывается, а после тухнет и все, что будет дальше понятно не очень. Раньше Лукашенко нечасто можно было увидеть в таком состоянии. Марк закрывает дверь в комнату, щелкает выключатель и ерошит себя по волосам, откладывая сумку и снимая куртку. Коля находится на их кровати—конкретно в этот момент внизу, на нижней койке—уткнувшийся лицом в подушку. Уокер несколько секунду смотрит на всю эту картину, про себя думая, что задохнуться в пыли действительно тупой способ умереть. Пихнув друга в плечо и тут же отойдя для того, чтобы снять фланелевую красную рубашку и остаться в одной лишь безразмерной белой футболке. Пока старший складывает и откладывает снятую вещь, белорус, сначала очень громко и страшно выругнувшись на русском (такого Марк еще не слышал, поэтому даже предположить не может что его потерянный большой ребенок выдал) перевернулся на спину, а после повернул голову на Уокера и вздохнул. Марк садится на их диван, практически напротив, телефон в руки не берет по двум причинам: он хочет, чтобы Коля высказался и хочет, чтобы его слова действительно были услышаны, а не приняты к сведенью через призму французских мемов. —Я бросаюсь на людей, —с тяжелым вздохом выдает хоккеист, закрывая лицо руками. Марк подпирает щеку и с секунду молчит. —Уже как пару дней, спасибо, что вообще заметил, —старший замечает, как на лице друга проскакивает печальная ухмылка. Значит, все еще не совсем потеряно. Коля, по крайней мере, воспринимает шутки не в штыки. Это уже огромный плюс. Марк думал, что тот зыркнет на него и нахер пошлет, ан нет. Пациент не безнадежен, —и что она сделала на этот раз? —повисает гробовое молчание, а Марк цыкает; возможно, слишком рано спросил, не подумал. —Да как обычно, —со вздохом произносит белорус, подкладывая руки под голову, —просто неудачный момент выбрала, —усмешка, —или день, —вздох, —или неделю. —Ты опять закапываешь себя. —Ага, —Марк рвано вздыхает, видя нервную усмешку, и то, как у друга подрагивает от злости нижняя губа. И зол, и расстроен. Марку, честно, не нравится видеть Колю таким. Лучше, когда тот строит из себя камень и ворчит, а потом позволяет Бэррону все, что угодно и смотрит на него своими до дури влюбленными глазами. Не беспокоиться за Колю нравится Марку гораздо больше. Уокер не находит нужных слов, но все же встает со своего места и присаживается рядом с белорусом, пихая его ноги, чтобы можно было нормально сесть. Лукашенко никак на это не реагирует. В тишине они сидят пару минут, —скажи, что все будет нормально, —просит хоккеист, а Марка словно ледяной водой окатили в этот момент. Он все еще не может принять тот факт, что этот убитый, кажущийся далеким, голос принадлежит его другу. —Все будет нормально, —произносит парень, но в последний момент горло сушит и получается как-то сдавленно. Коля бросает на Марка всего один взгляд, ничего не говорит, вздыхает, так тяжело, что в комнате воздух сгущается, и уже собирается повернуться к стене, как Уокер останавливает его, —Коль, все будет нормально, ты же знаешь Бэррона, если бы он мог, он бы написал тебе в первый же час, —Марк неловко смеется, —как думаешь, что было первое, о чем он подумал, когда очнулся? —Лукашенко переворачивается обратно на спину, устремляя взгляд в потолок, кажется всерьез задумываясь над словами друга. —Почему я не рядом? —вопрошает парень. В ответ лишь утверждающая улыбка. Белорусу аж становится неловко от этой теплоты во взгляде. Хотя, скорее не неловко, а неуютно. И дабы разбавить эту странную атмосферу Коля кладет вторую руку под голову и хмыкает, —как думаешь, когда он вернется? —Как только, так сразу, полагаю, —Уокер по-дружески хлопает хоккеиста по ляшке, —это же Бэррон, —Марк жмет плечами, опираясь ладонями о кровать. —Это же Бэррон, —словно эхо, вторит ему Лукашенко и в этот самый момент дверь в комнату со скрипом открывается. Марк поворачивает голову, Коле же приходится приподняться, но какого же было их удивление, когда в дверном проеме они в силуэте различают Никиту. «Ты что-то хотел?» —спрашивает Уокер, а Коля замечает, что его собрат как-то странно косится на них обоих. Рука, что до этого спокойно лежала на ручке, сжимается с такой силой, что аж краснеет, а холодный металл издает трескающийся звук. —Я…это…—казалось, Ершов сначала сделал, а думать начал потом. Взглядом мечась по комнате, он пытается придумать хоть какое-то оправдание тому, что вломился даже без стука в чужую комнату и теперь стоит, как истукан, разве что только без открытого рта и глупо хлопающих глаз, —не хочешь прогуляться? —Марк уже хочет было нахмуриться и спросить кому это было адресовано, потому что вообще-то в комнате они вдвоем, но по глазам, направленным исключительно на лежащего в тени белоруса можно было понять, что лишняя фраза просто-напросто выставила бы его дураком, —Коль? —А? —Лукашенко словно завис на секунду, —что ты сказал? —Марк нервно сжимает в ладонях комкающееся одеяло, всем своим естеством ощущая то, как Никита разозлился от такого столь отстраненного ответа. —Ничего, забудь, —хлопнув дверью, Никита тут же—парни слышат—заходит к себе. «Че с ебалом?» —приглушенное канадское, а затем глухой стук— «да за что?!» —чуть громче, обиженным тоном. «Иди нахуй, не трогай меня сейчас» —на ломанном английском произносит Ершов, после чего его туша падает на кровать и все затихает. Марк с Колей переглядываются где-то минуту. —Ты уверен, что он все еще твой лучший друг? —почему-то из всех всплывших вопросов в голову Марк решается спросить только это. И к своему же ужасу видит, как плечи белоруса дергаются в простом «не знаю». Уокер хлопает друга по плечу. Мало того, что Никиту задел факт наличия между ними секрета, так теперь он еще и ревнует его. Вашу ж мать. В этом универе найдется хоть кто-нибудь, кто не жаждет заполучить внимание Лукашенко? —Ну ты вроде не особо стремишься, —зачем-то вслух отвечают ему на пронесшиеся мысли, усмехнувшись. Марк, забираясь на кровать целиком и отодвигая ноги хоккеиста, прислоняется головой к стене и страдальчески стонет. —Я, что, это сейчас вслух сказал? —Ага. Комната вновь наполняется страдальческим стоном, из-за которого белорус начинает неловко смеяться.