Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

—Мне сказали, ты отказываешься от еды—Бэррон отвернул голову в сторону занавешенного окна, дабы не видеть это самоуверенное лицо, делающее вид, что он беспокоится. Голос отца так и сочится раздражением, Бэррон вообще никогда не слышал, чтобы с ним его тон менялся на хотя бы спокойный. Один вид собственного сына его вымораживал. Как же мерзко осознавать все это. Цыкнув, младший Трамп опускает глаза, не поворачивая головы натыкаясь на спокойную на вид Викторию, спрыгивающую с кровати на пол. Кошка вертит головой, якобы интересуясь ситуацией, на самом деле прикидывает откуда будет удобнее наброситься на президента, если тот посмеет приблизиться еще хоть на шаг к ее хозяину, —ты меня слушаешь? —грозно произносит мужчина в дверях, резко дергаясь в сторону сына, надеясь дернуть его за здоровое плечо, чтобы тот не отводил взгляд, когда с ним разговаривают, ведь это невежливо. Но стоило ему сделать этот шаг, как Бэррон напрягся всем телом, а по комнате пронеслось угрожающее утробное рычание. Виктория и виду не подала, что этот громкий защищающий звук произнесла она, лишь глаза сверкнули. Бэррон вбирает ртом воздух, но легче не становится. Почему Виктория так напоминает ему Колю, защищая его сейчас? —Да, —нехотя отвечает Трамп, —слушаю. —Почему ты не ешь? —Не хочу тратить твою еду, —бубнит парень себе под нос, отвечая чуть громче, —не хочу. —Почему? Бэррон раздраженно выдыхает. Опять у него заело пластинку, раздражает. Нет бы спросить что-нибудь другое, кроме «Почему?»: «Почему ты не ешь?», «Почему ты спишь целыми днями?», «Почему ты не выходишь поприветствовать меня?», «Почему ты сбегаешь по ночам в комнату Мелании?», «Почему ты не слушаешься?». Не хватает только «Почему ты вообще родился?». Бэррон цыкает. Он, в общем и целом, никогда не пытался и не собирался отвечать или как-то противостоять своему отцу. Во многом потому, что это было бесполезно, а самому Бэррону было страшно смотреть отцу в глаза и говорить ему наперекор, ибо он не знал, что именно может последовать за бунтом. Когда ему сообщили, что отправляют учиться в Пенсильванию, только тогда Бэррон впервые взбесился, тот день и правда стал настоящим ужасом для матери с отцом, потому что Бэррон как с цепи сорвался. Возможно его отец и президент, но даже его пугают неконтролируемые подростки. Хотя, может он просто боялся, что его истерику услышат и штат придет в замешательство, ведь все известные дети Трампа были довольно спокойны, да и те уже выросли и вылетели из родительского гнезда. Один Бэррон заперт в этой темнице, в которой его надеялись продержать до скончания его жалкой жизни. В большинстве таких вот разговоров Бэррон предпочитал молча отсиживаться, понимая, что его слова все равно ни на что не повлияют, отец никогда не прислушивается к нему, впрочем, никогда и не спрашивает, поэтому лишнее «а» может провести за собой не фонтан слов, а целую лекцию на тему и без. Бэррон молчал, но ему надоело. Надоело, потому что он уже не ребенок, его достало то, что его не слушают, не разговаривают с ним, что решают все за него. Его отец уже решил, что главное для Бэррона—это закончить учебу, а дальше его как-нибудь внедрят в дела компании, за столом которой он и загнется, ибо высшую должность младшему сыну даже при тяжелой болезни господин президент ни за что не отдаст. Ведь у Бэррона нет способностей, Бэррон может только мешать и путаться под ногами. И пусть так думают все, кому вздумается, Бэррон не верит им. Бэррон будет верить только Коле, который всегда говорит ему правду и всегда поддерживает его. Бэррон будет говорить это ненужное «а», чтобы все поняли—молчать Бэррон больше не намерен. —Не хочу и все, —они встречаются глазами и Бэррон видит, как на лице отца начали играть желваки, —какая тебе разница, почему я не ем, если я тебя так раздражаю просто попросил бы спросить маму, чтобы лишний раз не смотреть мне в лицо, —младший Трамп ерзает на кровати, внезапно ощутив острую панику, которую старательно старается скрыть. Все естество словно бьется в конвульсиях, страх застревает в горле, —похож я на тебя, а, пап? —скривив ухмылку, вопрошает Трамп, но его в тот же момент словно подбрасывает, стоит Дональду со всей силы ударить кулаком по стенке рядом стоящего шкафа. —Ты смеешь мне дерзить, щенок? —Бэррон сейчас задохнется. Ему дико страшно, он словно живет последние секунды перед смертью и видит лишь покрасневшее от гнева, перекошенное лицо отца. Виктория, про которую все забыли, встает на дыбы, но это полностью игнорируется, огорошивая домашнюю любимицу, —ты, дрянь… —Дональд, —в дверном проеме неожиданно появляется Мелания. Она все такая же: красивая, сдержанная и элегантная, в облегающем зеленом платье с черным тоненьким ремешком, завитыми волосами, плавно лежащими прядями на ее узких плечах, подчеркивающими ее глубокие голубые, сочащиеся строгостью глаза, в туфлях с зеленой тканью на шпильках и недешевыми украшениями, висящими на кистях легкой звонкой ниточкой и покоящимися на шее серебряной оправой, —ты опоздаешь, —ровным голосом произносит она, бросая на сына всего один взгляд. Президент вмиг бледнеет, сглатывает все то, что не успел сказать, поправляет галстук, итак сидящий идеально, дергает рубаху за манжеты и кивает: —Хорошо. Дверь комнаты хлопает, когда напускное ледяное спокойствие спадает с хрупких женских плеч и первая леди, чуть ли не падая с высоченных шпилек, бросается на сына с крепким объятием и тихим «солнышко, я так испугалась». Бэррон, чувствуя, как глаза начинает щипать, обнимает маму одной рукой. В нос ударяет сладковаты запах ее духов, а волосы, что были жесткими от лака, щекотят щеку. —Ты чего? —голос срывается на отчаянных хрип. Мама ослабляет хватку и отстраняется, беря лицо сына в свои похолодевшие от нервов ладони. Они смотрят друг на друга несколько секунд. —Никогда больше не веди себя так безрассудно, —младший Трамп всхлипывает, не зная, что он еще может сделать. Он просто пытался наконец освободиться из оков, он не сделал ничего плохого, —солнышко, —дрожащими пальцами Мелании стирает покатившуюся дорожку, вздыхает и прислоняется губами к открывшемуся лбу. Прикосновение длится от силы секунду пять. В ее словах ни капли разочарования, лишь материнское беспокойство и взволнованность. Бэррону кричать хочется и волосы на себе рвать. Он просто доводит всех до черты и бросает, он ничего не может, —ты знаешь, что я люблю тебя. —Мам, я хочу обратно, —ладонь, опущенная на плечо, вздрагивает. Мелания поправляет мешающие пряди, вновь тихо вздыхая, —когда он меня отпустит? —вопрос, пронзающий воздух в комнате, словно острое копье, давит на все болевые точки. —Я не знаю, Бэррон, —мамин голос звучит так отчаянно, что Бэррона окутывает ужас, —я пытаюсь разговаривать с ним, но он не слушает меня, —зарывшись пятерней сыну в волосы, Мелания пытается нацепить на лицо улыбку, но глядя на поникшего Бэррона сделать это у нее не получается, —потерпи еще не… —Я не могу, —Бэррон внезапно уходит от теплой руки и опускает взгляд, —я больше не могу терпеть это унижение, —Мелания сглатывает огромный снежный ком, застрявший в горле, не зная что и ответить, —я хочу обратно, я хочу жить нормальной жизнью, хочу тусоваться с ребятами, проводить вечера со своим парнем и не думать о том, что мне нужно сделать сегодня, чтобы меня не обвинили во всех грехах этого мира, —слова льются шумным потоком, но в комнате стоит звенящая тишина, —я, может, и не самый лучший ученик и не самый удачный Трамп, но…—они встречаются взглядами, глаза у обоих на мокром месте, —но я ведь могу быть самым удачным счастливым подростком, правда? —Мелания не выдерживает, заключает сына в крепкое объятие и роняет горькие родительские слезы на растянутую белую футболку. Бэррон шмыгает носом, позорно всхлипывая матери в теплое плечо. Эти слова ранили обоих, они напомнили о том белом свете, что они никогда не увидят из окон этого белого здания, возвышающегося над людьми и их проблемами. Стук в дверь заставляет обоих вцепиться друг в друга, как за единственное спасение в этом огромном корабле, полном предателей: «Мелания, нам пора выходить». Бэррон цепляется за плечо матери и мотает головой. «Не оставляй меня» —буквально молит мальчик, молча пытаясь донести до родительницы всю ту боль, что он чувствует. Первая леди, с огромной осторожностью и нежностью расцепляя пальцы сына, поправляет слава богу водостойкий макияж, делает несколько глубоких вдохов, затем выдохов. «Придешь ко мне в комнату ночью, как обычно, м?» —с печальной улыбкой спрашивает она, делая несколько шагов к двери. —Мама… —Бэррон, —неожиданно строго зовет она, —не дай ему сломать тебя окончательно, —упомянутый так сильно выпучивает глаза, что становится похож на рыбу, —я сделаю все, что в моих силах, —и, чуть помедлив, —и буду делать до самого конца, веришь мне? —в ответ уверенный кивок, —если устал, то ложись спать, —Бэррон молчит, —мы приедем часов через пять, —Трамп кивает, не совсем понимая зачем ему такой подробный отчет, —прогуляйся по дому, развейся, —она нервно хмыкает, —я скажу, чтобы к тебе не приставали без необходимости. —Хорошо, —Бэррона настораживают ее слова, —спасибо. —Отдыхай, —за мамой закрывается дверь, а Виктория жалобно мяучит во весь рот и прыгает на кровать, начиная тереться об Бэррона. Парень неловко гладит кошку по ее мягкой шерстки, ощущая себя так, словно его только что окунули в толщу воды. Непонятно и дышать тяжело.