Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Просыпается Коля отнюдь не от будильников—его и Бэррона—и даже не от ворчащего Марка, что по возвращению хлопнул дверью так, словно хотел, чтобы она слетела с петель к херам, нет. Коля просыпается, потому что ему на телефон вот уже седьмой раз подряд наяривает какой-то уебан, совершенно игнорирующий тот факт, что на часах часа четыре-пять утра и что у кое-кого сегодня матч, перед которым белорус хотел отоспаться. Бэррон ворочается в руках и только поэтому Лукашенко, кое-как нашарив рукой телефон на столе, приоткрыв один заплывший глаз, отвечает на звонок, с непривычки по-русски выдавая «ало». На том конце сначала тишина. Затем какой-то глухой металлический звук и в следующее мгновение вся комната, кажется, просыпается от гимна российской федерации, орущего прямо Лукашенко на ухо. Коля сбрасывает, рычит «долбоеб» куда-то сонно зевающему Бэррону в плечо, мысленно проклиная Никиту и его шутки до миллиардного поколения. Уебан. Снова звонок, минуты через две. Коля уже не спит. Во-первых, после такого хрен уснешь, во-вторых из-за громкости у него в одном ухе звенит теперь. Лукашенко называет Ершова сукой, но трубку все равно берет. —Че тебе надо? —шипит белорус в динамик, слыша в ответ усмешку. —Доброе утро, Беларусь, —Коля цыкает, уже собираясь отключиться и спать дальше, как Никита его ошарашивает, —ты мне должен пробежку. Коля честно долго и упорно пытается вспомнить кому он в жизни поднасрал так сильно, что теперь его собственный друг зовет на какую-то сраную пробежку в четыре блять утра, но сколько бы извилин он к работе не подключал, ему это никак не удается. Коля не хочет. Ему лень и у него теплый Бэррон под боком, нет ни одной причины почему он должен сейчас встать и пойти на улицу бегать, где, скорее всего, дует влажный, чуть морозный ветер, и солнце прорывается сквозь полупустые шапки деревьев. —Вечером, —буркает Николай, параллельно пытаясь в своем все еще спящем мозгу выцепить идею как бы слить Ершова, не обидев того. —Нет, сейчас, —не унимается собрат, —вечером мы были заняты, поэтому перенесли на утро, —Коля страдальчески стонет. —И когда ты собирался мне об этом сказать? —Никита ржет в трубку. —Ну вот сейчас и говорю, —в ответ шипящее «Ершов», —вставай давай, я не отстану, я хочу побегать с тобой. На секунду Коля замолкает. Ему правда не хочется, но блин, он уже проснулся и вряд ли заснет обратно. Спасибо за это Ершову он не скажет, но вот помучить его на пробежке звучит как неплохая такая идея. Чуть было не заснув, Коля ворочается в кровати, собираясь осторожно выползти так, чтобы не задеть Бэррона, но Бейкер внезапно излишне громко сонно хныкает и, повернувшись, утыкается Коле в грудь. Никита на том конце закашливается, выдавая непонимающее «э-э-э». —Так ты не один что ли? —Коля трясет Бэррона за плечо, потому что он слишком сильно сдавливает его, попутно отвечая Никите простым угуканьем, —ты че серьезно? —Коля вздыхает, закатывает глаза и тихо произносит «ты о чем?», после целует Бэррона в висок и шепчет на ушко, что ему нечем дышать. —Нет, —ворчит Бейкер, сильнее прижимаясь к хоккеисту. Обычно Бэррон так себя ведет по утрам перед тренировками, все не давая своему нападающему выскочить из кровати. Пару раз из-за этого Коля приходил к автобусу чуть ли не последний. Но сегодня-то другое, сегодня он бегает. —Малыш, я просто бегать, я вернусь, —Коля говорит Никите, что выйдет минут через десть и, не получив ответа на свое предупреждение, сбрасывает, поглаживая Бэррона по голове. В другой ситуации он бы просто назвал его по имени, но пришлось обращаться именно так. «Hey, B» звучит неплохо, но слишком слащаво для хоккеиста. Правда вот Бэррону, похоже, приходится по вкусу. —Как ты меня назвал? —первокурсник ложится на спину, приоткрывая сначала правый глаз, выглядя так, словно он подмигивает хоккеисту, а затем и левый, несколько раз быстро промаргиваясь. —Ну Никита был на проводе, —пытается объяснить белорус, не до конца понимая из-за темноты и раннего подъема устраивает это Бэррона или нет. Когда первокурсник смеется, Коля выдыхает. —Куда ты идешь? —Белорус приподнимается, упираясь локтем в подушку, а на свою ладонь кладя лицо, хмыкает, стоит Бэррону приподнять свою ладонь и прислонить к горячей щеке, поглаживая подушечкой большого пальца. —Бегать, —просто отвечает он, беря ладонь Бейкера в свою и оставляя на слегка ослабших ото сна запястьях поцелуй, —мы с Никитой раньше иногда бегали по вечерам, —рассказывает хоккеист, поправляя запутавшиеся светлые локоны, разбросанные на подушке, —он вчера предложил, но я вообще забыл про это, да и он, кажется, тоже, поэтому хочет побегать сейчас, пока есть время. —И вы будете просто бегать? —в ответ кивок. —По той дорожке, которая к поликлинике ведет, только свернем до нее в студенческий парк. Если будет не холодно, то может и на площадке разомнемся, если она будет не занята, я ненадолго, на час может, максимум на полтора. —Час—это много, —У Коли в голове всплывает точно такая же фраза Бэррона, но сказанная совершенно наоборот. Белорус усмехается, прячет улыбку и нависает над Бейкером. —А когда-то ты говорил, что час—это реально мало, —даже в темноте Коля может прекрасно различить, как Бэррон зарделся и сглотнул. —Зависит от контекста, —произносит парень, но Коля отчетливо слышит заторможенность в голосе. Дело это в том, что сейчас раннее утро или в том, что белорус так ненавязчиво пробирается своими пальцами ему под боксеры понятно не очень. Хотя вообще-то ясно как день, —ты пристаешь ко мне. —Угу, —Бэррон просит Колю остановиться, когда белорус льнет к шее, вздыхает и проводит кончиком носа по той, сжимая пальцы на бедрах, —потому что хо…—Бэррон берет Колю за лицо и сплющивает то, тем самым предотвращая вылет столь смущающих вещей изо рта хоккеиста. —Я тоже, —Бэррон делает глубокий вдох, — я тоже, но ты потом будешь злиться на самого себя за это, —Коля дергает головой из стороны в сторону, когда Бейкер выпускает его лицо из своих ладоней, —мы можем поцеловаться? —предлагает первокурсник, но сам прекрасно знает, что таким Колю не заманишь. Хотя было бы неплохо. Лукашенко ничего не отвечает, перекатывается на другую сторону кровати, опираясь ногой на пол, чтобы можно было сразу с постели пошлепать в ванную, хлопает Бейкера по плечу и, отсалютовав, направляется в сторону умывальника. На секунду в ванной загорается свет, который хоккеист тут же вручную приглушает, а Марк на верхней полке переворачивается на другой бок, утыкаясь лицом в стену и накрывая себя с головой. Когда Коля возвращается, с волос у лица стекают капли воды. Бэррон кутается в одеяло, в подушку жалуясь, что кое-кто очень противный бросил их на произвол судьбы в это холодное утро. Коля старательно игнорирует этот бубнеж, но самодовольной ухмылке сдержать не получилось. Переодевшись в спортивные штаны, привезенные из дома, накинув кофту и сверху еще одну на молнии, Коля разминает шею, ерошит Бэррона по волосам и бросив короткое «скоро вернусь», исчезает за дверью. Бэррон дуется на него минуты три, после которых вновь засыпает, хоть на этот раз сон вряд ли будет спокойным. Колю останавливают внизу, но только для того, чтобы спросить куда мальчики собрались так рано и как скоро они планируют вернуться. Лукашенко застегивает молнию наполовину, интересуясь не сказал ли что его друг. «Никита сказал, что вы бегать» —отвечают ему. Белорус лишь добавляет, что они прибегут обратно где-то через час и за них можно не волноваться, они уже взрослые. Женщина треплет Колю по плечу, желает удачной пробежки и делает звук в телевизоре чуть громче. На улице свежо. Прям чувствуется, что вот-вот начнется настоящая зима, Коля только вышел, а пар изо рта опережает собственное дыхание. Никита машет ему со скамейки, на которую забрался с ногами. На Ершове такие же штаны с кофтой, правда на нем еще шапка Стивенсона, красная с кленовым листом, прям как у типичного туриста в Канаде, который не знает как ему еще показать, что он в восторге от страны. Они крепко жмут друг другу руки, похлопывая по спине, после чего трогаются с места прогулочной пробежкой. Земля затвердевает, но все равно все еще слегка пружинит под ногами, отталкивает кроссовки от соприкосновений с собой. Давно Коля не бегал по утрам. Пора возобновлять это занятие, он уже и забыл как это бодрит. Раньше они часто так бегали с Никитой. Просто бежали рядом и молчали, как сейчас. Коля осматривает давно изученные окрестности, стараясь дышать ровно и сдержанно, чтобы не закололо в боку, но периодические взгляды Ершова сбивают весь настрой. —Ты хочешь что-то сказать? —спрашивает белорус, поворачивая голову к бегущему рядом другу. Никита отстает всего на какие-то жалкие миллиметры, их ноги вровень касаются земли, у них даже поза идентична—руки на уровне груди, а при беге корпус слегка ворочается вправо-влево. —Я думал ты прикалываешься, —Коля слегка тормозит, но тут же продолжает движение, понимая о чем сейчас пойдет разговор. Ну, он сам виноват, нужно было быть осмотрительнее, —не знаю как сказать, —у Ершова краснеют щеки и дыхание сбивается. Он кивает головой влево, предлагая завернуть по тропинке ко входу в парк, и они сворачивают. Земля под ногами тут же сменяется мягким гравием, мелкие камешки которого так и норовят запрыгнуть в кроссовки, —и когда ты только успел, —Никита по-дружески пихает Колю в бок, усмехаясь, —шустрый ты, однако, я думал до конца учебы будешь спать только с книжками по хирургии, —Коля не может сдержаться, уголок губы все же дергается в смущенной усмешке, —я рад за тебя, братан, —Коля кивает, чувствуя как внутри словно легче стало. Никита и правда отличный друг. У него даже реакция какая-то особенная. Братская. —Спасибо, наверное. Некоторое время бегут молча. Белорус чувствует, как напрягаются мышцы икр и как на шее появляется испарина, предлагает Никите добежать до фонтанчика и передохнуть минут пять. Ершов соглашается. В парке практически нет людей, только такие же ранние бегуны, как студенты-хоккеисты. Дорожки для велосипедистов пусты, правда кое-где возле обочины, иногда не очень удачно, на подножке стоят самокаты. Солнце бьет в глаза, приветствуя всех собравшихся на улице своими первыми лучами, а ветер гоняет со стороны в сторону верхний слой насыпных тропинок и последние крепкие листочки вместе с волосами белоруса, путая их. Вода в фонтанчике—хотя парни назвали бы этот кран скорее колонкой, чем фонтанчиком—ледяная. Никита просит Колю быть осторожнее, а то у него мозги замерзли когда он резко глотнул этой чистейшей антарктической крови. Лукашенко пихает Ершова в живот, но зубы и правда сводит от минусовой температуры воды. Парни решили не ходить на площадку, поскольку сегодня еще тренировка перед матчем, излишне нагружать себя не стоит. По прошествии десяти минут отдыха Никита предлагает возвращаться обратно с чем Коля с радостью соглашается. Когда выбегают на дорожку, Никита вновь открывает рот. —Почему «малыш»? —Коля спотыкается и чуть было не летит вниз, благо Ершов успевает вовремя подхватить друга. «Ты идиот?» —хочет было спросить белорус, но лишь угукает на вопрос не ушибся ли он, —серьезно, еще и сокращенно, меня аж чуть не вытошнило, когда я услышал, —Никита смеется во все горло, —если б мне кто сказал, ни за что бы не поверил, что ты можешь говорить такие слова, —Коля закатывает глаза и фыркает, собираясь игнорировать друга все оставшиеся метры. В конце пути Ершов протяжно стонет, останавливаясь и хлопая себя по коленям. Коля не понимает в чем дело, пока друг не открывает рот. —Теперь мне хочется расспросить тебя о ней, пиздец, Коль, это было слишком неожиданно, —Никита наваливается на друга, прося его перетащить на территорию собственную тушу, а то он устал. Коля молчит, пихает Ершова внутрь и прикрывает ворота, —давай хотя бы какой-нибудь один рандомный факт, и я отстану. —Правда? —неверяще выгнув бровь, вопрошает белорус. В ответ уверенный кивок. —Клянусь девственностью Мэтта. Коля прыскает с нелепости сказанного. —Нельзя клясться тем, чего нет. —Не важно! —тут же отмахивается друг, —ну давай, что-нибудь одно! Только одно, честно! Коля думает долго. Они успевают пройти до кампуса и показаться вахтерше, мол мы тут живы и целы, все в порядке. Ершов послушно ждет пока его величество лучший друг Николай снизойдёт на его бедную грешную душу, но ответ убивает. —Учимся в одном месте. Никита как-то присылал Коле видео в тик-ток с ним же и звуком «че за хуйня блять?». Так вот, сейчас у Никиты был лицо точь-в-точь как у него на том видосе. Ершов хватается за голову, страдальчески кряхтит, но смиряется со своей судьбой, укладывает свою руку на плечо нападающего и отсалютовав у виска, хмыкает: —Малышке привет. Коля в шутку замахивается на него, ждет, пока Никита зайдет к себе в комнату и только потом заходит к себе. Бэррон заснул, свернувшись в полукомочек, обнимая одеяло одной рукой. Коля быстро шмыгает в душ, переодевается в какие-то шорты с майкой и, чистый и довольный, ныряет к Бэррону под бочок, прижимая к себе. —Руки, —жалуется Бейкер, —холодные, на улице прохладно? —не раскрывая глаза мурлычет Бэррон, поудобнее устраиваясь в руках белоруса. —Немного, —отвечает хоккеист, наконец чувствуя себя по-настоящему на правильном месте, —я думаю начать снова бегать по утрам, —Коля ожидает, что Бэррон сейчас накуксится и будет дуться на него, поэтому утыкается в изгиб шеи первокурсника и много-много раз оставляет поцелуи-бабочки, вызывая у котенка непроизвольную улыбку. —Не подлизывайся, —оба тихонько смеются, —если тебе хочется, то бегай, только меня предупреждай об этом, ладно? —Ты не против? —Бэррон сплетает пальцы здоровой руки с Колиными, выдыхая. —Ну ты ведь не можешь запретить мне рисовать, правильно? —Коля просто не понимает как вообще можно было обижать Бэррона. Как можно было довести его до такого ужасного состояния, как можно вообще даже подумать о том, чтобы поднять на него руку. Бэррон золото. Он излишне понимающий, настолько, что, если бы он был чуть эгоистичнее в своих некоторых желаний, это бы только пошло ему на пользу. —Я буду чередовать, —хмыкает хоккеист, —не оставлять же тебя одного постоянно, —Коля вновь целует в ямку на ключице, млея от того, как Бэррон неловко смеется ему практически на ухо. —Как скажешь, чемпион, —улыбается парень, —сколько мы еще можем спать? —Коля устраивает одну свою ногу между ног Бейкера, тянется к телефону и вздыхает. —Ну часа полтора, правда я вряд ли усну, —Бэррон поворачивается лицом к Коле, насколько для него это возможно, и мурлыкает, шепча: —Просто полежи со мной, ладно? Колю вряд ли можно назвать романтиком, но, кажется, последнее время эта непонятная натура просыпается в нем все чаще и чаще. Коле хочется постоянно обнимать Бэррона, говорить о том, какой он восхитительный и всякий такой бред, хочется трогать его волосы, как сейчас, слушать его размеренно дыхание и периодически проводить по порозовевшей щеке, ощущая не бабочек, а какой-то котел с искрящимися чувствами внутри. До Бэррона Коля и не знал, что в нем может копиться столько чувств одновременно. Одна из девчонок, с которой Коля встречался, безумно ему нравилась, но это чувство было скорее сильной привязанностью, Коля просто дурел, когда ее не было рядом, с Бэрроном же наоборот. Да, он также не находит себе места, но он уверен в Бейкере и точно знает, что в любой момент может позвонить ему и услышать это его извечное «слушаю». Очень официально, Коле даже порой кажется, что трубку снимает не его мальчик, а кто-то совершенно иной. Бэррон правда особенный. Самый-самый. —Прекрати смотреть на меня, я не могу уснуть, —Коля утыкается ему в плечо, про себя умиляясь с того, насколько же он очаровательный. Бейкер жалуется, что ему тяжело, так что приходится слезть и осторожно лечь рядышком, —я не картина в музее, перестань, —Бэррон хмурится, но это скорее спросонья, чем серьезно. —Угу, не картина, —соглашается Лукашенко, а после приближается и шепчет на самое ухо, —потому что нет такой картины, которая смогла бы передать все твое очарование. Бэррон открывает глаза и поворачивает голову к хоккеисту. —Я не пойму на что конкретно ты нарываешься: тебя ударить или поцеловать? В ответ смешок. —Спи лучше, я полежу с тобой. Бэррон ворчит еще некоторое время, но все же засыпает вновь.