Марк возвращается в комнату немного раньше белоруса, чему он сначала несказанно удивляется, а после, внимательно рассмотрев комнату и найдя ее подозрительно чистой, в голове сам собой возникает сначала вопрос, а затем и план, немного гадкий, но должно быть весело. Вот уж кто-кто, а Марк умеет разрядить атмосферу между ними тремя. Не все же Лукашенко с Трампом миловаться постоянно, нужно и Уокеру вливаться в их влюбленную идиллию.
Марк сбрасывает с себя хоккейный баул, подходит к сидящему за их столом Бэррону, склонившемуся над собственным альбомом и пытающемуся растушировать штриховку на мужском силуэте, и кладет ладони ему на плечи, тут же отскакивая, стоит Бейкеру вздрогнуть и неосознанно сжаться, как-то жалко пытаясь отмахнуться поврежденной рукой от подошедшего. Уокер извиняется, вмиг почувствовав себя как-то странно от того, что он так сильно напугал Бэррона. Первокурсник, приоткрыв зажмуренные от страха глаза, выдыхает, произнося: «это ты». Марку зачем-то хочется извиниться еще раз, но этого он делать не будет, дабы не выставлять себя еще большим придурком, мол сначала испугал, а теперь по триста раз извиняется.
Шелест альбомных листов чуть приводит мысли в порядок. Марк нервно трет шею, выкручивая все свое актерское мастерство на максимум. Бэррон закрывает альбом, откладывая простой карандаш в кучу остальных таких же, стоящих в одной банке с желтым текстовыделителем, ручками и линейкой в тридцать сантиметров. Пока Уокер осматривается по сторонам, думая за что бы уцепиться взглядом сначала, Трамп убирает альбом под какие-то Колины стопки с конспектами для хирургии и уже было пытается встать со стула, чтобы заняться чем-нибудь еще, как вдруг со спины ему в затылок выдыхается, как-то нервно и скованно:
—А ты…ты ведь убирался, да? —Бэррон оглядывается назад через плечо на Марка, хмуря брови в непонимании. Ну да, он убрался, ему было нечем заняться, так, чисто по мелочи: кровати поправил, которые парни побросали разворошенными; Марк-то понятно, а вот от Коли это было неожиданно. Бэррон не так часто оставался у них, но он думал, что белорус из тех людей, которые все же находят в себе силы заправить кровать с утра. Возможно он ошибался. Ну, это даже по-своему мило, не все же его номеру один быть идеальным, кровать и Бэррон может заправить; Трамп так же привел в более-менее порядок их стол, снял все с него, протер какой-то тряпкой, что нашлась в ванной и явно не использовалась как минимум курса два точно, ибо выглядела печальнее, чем Бэррон после их с Гленом гулянок, и разложил обратно, создав некую иллюзию организованности. Он разделил конспекты Коли и Марка. Это было легко, у них абсолютно противоположный почерк и пишут они ручками разной толщины. Бэррону немного неловко от того, что он подмечает даже это, но внимание к деталям всегда была его слабостью. Стопка Марка была немного хаотичнее, чем Колина по одной простой причине—Коля свои конспекты итак сортировал, плюс их было не так много и некоторые предметы были выделены определенным цветом. Когда Бэррон дошел до хирургии, листы которой были практически заполнены желтым цветом, сразу понял что к чему. Теперь хирургия лежала на самом верху, а остальное Бэррон расставил по своему вкусу; плюс были какие-то бумажки, не относящиеся к учебе, их Бэррон положил в самый низ; еще он выкинул не пишущие ручки и карандаши, грифель из которых выскакивал как любовница из постели, когда домой внезапно возвращается жена, которая должна была приехать на следующий день; на подоконнике нашелся мертвый кактус, точнее вот-вот собравшийся умереть. Бэррон полил несчастный цветок и отметил у себя в голове, что надо бы спросить о нем и предложить забрать, а то он съедет, а цветок в итоге помрет страшной смертью. Бэррон думает, Коля не будет против.
—И?- —не выдерживает Трамп, глядя на то, как Уокер прикусывает свою нижнюю губу и выдыхает: «блин», —что не так-то?
—Только тут, так ведь? —Бэррон начинает нервничать. Марк странно себя ведет, ему это совсем не нравится.
—Ну еще в шка…
—В шкафу? —настороженный кивок в ответ. Марк прикрывает лицо руками, глубоко вдыхая и резко выдыхая, —ладно…так…ладно, —старший осторожно подходит к их шкафу, открывая дверцы. И застывает с так и не сорвавшейся нервной усмешкой на губах.
Вещи, в основном Колины, но и некоторые Марка тоже, были сложены аккуратными стопочками. Три нижние полки Уокера были забиты практически до верху, видимо Бэррон разобрал их кучу на верхней полке, поскольку она была практически пуста, лишь двое полотенец, пару запасных, и небольшая подушка, из одежды и разложил ее по полкам парней. У Коли так же почему-то стало больше вещей, хотя может это Марк давно не обращал внимание на его гардероб, поскольку ходит Лукашенко исключительно в черных футболках или кофтах. Марк мысленно восхищается Бэрроном и думает, что белорусу ну просто несказанно повезло с парнем, но лучше об этом умолчать. Закрыв шкаф и не сказав ни слова, Марк открывает соседнюю дверцу и застывает, когда видит, что Бэррон даже их вешалки разобрал. Сначала идут Колины толстовки, рубашка, одна всего, идеально белая, пару футболок, ветровка и кофты на молнии, потом вещи Марка, в том же порядке, занимающие практически все пространство. Сверху лежат две шапки Марка, перчатки и два шарфа, а также повязка на лоб, которую Марк вообще не помнит и даже думать не хочет где Бэррон ее откопал. Обувь—пару кроссовок, кед и туфель, стояли четко под одеждой хозяев, а носки из шкафа переехали в какую-то небольшую коробку рядом. Уокер не сдерживает восхищенного, чуть пристыженного, вздоха, но вовремя вспоминает, что сейчас он находится на сцене и он никто иной, как актер. Антракт закончился, пора приступать ко второму акту.
—Неплохо, —произносит Уокер таким тоном, словно за этим невзначай брошенным словом стоит ничто иное, как «но лучше бы ты этого не делал». Бэррон ерзает по стулу, не в силах, кажется, больше терпеть это издевательство.
—Да что не так? —повышает голос парень, —скажи уже, ну! —Марк чувствует себя противным взрослым школьником, что отнимает у ребенка детсадовского возраста любимый леденец и насмехается над ним за то, что он ничего не может ему сделать. Одно неверное слово, понимает он, и, если он заденет Трампа слишком сильно, не важно лежачего или стоящего, молчащего или оправдывающегося, бить будут его и только его. А рука у Коли тяжелая. Хотя нет, Коля не будет бить его. Он его разорвет чувством вины, своим молчанием и потухшими глазами. Обычные глаза Лукашенко напоминают раскаленную сталь, они у него правда какие-то особенные, тяжелые, цвет у них не такой, как у всех, Марк бы даже сказал, что в них чувствуется что-то лидерское. Но когда Коля зол и его глаза темнеют…Марк не готов видеть друга таким. Ему двадцать вот-вот стукнет, а он все равно испытывает какой-то необузданный страх перед уверенными людьми и их глазами, в которых, кажется, скрываются ответы на все тайны мира.
—Да нет, —мысленно надеясь, что Лукашенко не заявится в комнату в ближайшие секунд десять, глубоко выдохнув и взяв себя в руки, произносит старший, —просто Коля не любит, когда его вещи трогают.
Бэррон на провокацию не поддается. Ну или по крайней мере делает вид и вполне успешно. Он не произносит, но вся его чуть застывшая поза так и вопрошает: «и что?», что означает: «что ты хочешь этим сказать?». Марк молчит секунд семь для большего эффекта, чтобы Трамп чуть подзагнался, жмет плечами и, оглянувшись назад, чтобы не дай бог не упасть, садится на диван.
—Ну ты ведь сам знаешь какой он принципиальный бывает, —Бэррон недоверчиво косится на Уокера, видимо у себя в голове припоминая такие моменты их жизни. То же утро его дня рождения, когда Бэррон провоцировал его, но Коля все равно остался камнем. Ну, да, бывает такое, но до первокурсника все еще не доходит в чем дело, —ну, —тянет Марк, чуть откидываясь назад, —когда в прошлый раз я просто переложил его футболку, висящую на стуле, в шкаф, он кинул мне ее в лицо и сказал, что в следующий раз, когда я захочу тронуть его вещи, должен сначала включить мозг, иначе он меня как винт в землю воткнет.
—Вот прям так и сказал?
Марк хмыкает.
—Нет, он сказал «не трогай», но подумал явно именно так, —Бэррон прокручивает меж пальцев левой руки карандаш, но внезапная дрожь выбивает его, и он летит вниз, с глухим стуком укачиваясь прямиком под стол, —я не…
—Я тебе не верю, —произносит Трамп, но Марк по расширенным зрачкам и учащенному дыханию может понять, что он точно повелся. Может, что, скорее всего является правдой, он сам себе надумал что-то страшное, после слов Уокера, но так даже веселее.
—Да ты не переживай так, —Марк хлопает себя по коленке, как бы пытаясь успокоить, но не до конца, ибо сам осознает всю ситуацию, в которую сам же Бэррона и загнал, —не думаю, что он будет злиться на тебя, —выдержав короткую паузу, Уокер, немного нервно дернув уголком губы, продолжает, —не так сильно, как на меня, по крайней мере.
И прям как по заказу, в этот самый момент дверь на этаж открывается, а до ушей парней доносятся приглушенные голоса. Мэтт ржет над Колей, которому не дали свалить раньше всех, поскольку он в дверях столкнулся с тренером. «Не сегодня, Лукашенко» —Скотт ржет над белорусом, которого Тони приводит практически за шкирку, но стихает, стоит Никите кинуть в капитана какую-то скомканную бумажку. Хилл грозит Ершову кулаком, а Никита капитану средним пальцем. Тони кашляет для привлечения внимания, заставляя Колю сесть на скамейку. Побег не удался.
Никита, вздохнув так громко, что стены в кампусе задрожали, спрашивает у белоруса как он насчет вечерней пробежки, на что Коля, кажется, удивляется не меньше всех остальных. Они бегали по вечерам первые пару месяцев, больше для прихода в определенную форму и ее поддержки, чем для собственного удовольствия. Тем не менее, голос белоруса и его «ну давай» отдается эхом по этажу и забирается в комнату, в которой Марк, нервно сглотнув, перебирается поближе к краю и укладывает свою ладонь Бэррону на коленку, почему-то уже начиная вспоминать сколько будет стоить его друзьям похоронить его. Кругленькая сумма выходит, но они ведь скинутся…правда?
Парни прощаются прямо перед дверями в комнату белоруса. Воздух разрезают кроткие хлопки по плечам и нейтральное «давайте». Лукашенко ждет пока парни зайдут к себе и только после этого толкает дверь в комнату и заходит, тут же включая свет, непонимающе хмыкая.
В глазах начинает чуть рябить от резкого и излишне яркого освещения, но напрягает Колю отнюдь не это. Во-первых, Бэррон ему так и не ответил, когда он написал, что его задержали и он придет позже, чем планировал, во-вторах он рассчитывал, что его, ну, встретят что ли. Бэррон, конечно, не Умка, не обязан скакать перед дверью при виде белоруса, но можно было хотя бы выйти поздороваться что ли, тут пройти то два Марковский шага и один Колин.
Коля понимает, что что-то не так по одному взгляду исподлобья на Марка, который не смотрит ему в лицо и на Бэррона, который спихивает с себя руку Уокера (Коля невзначай так успевает зацепить в голове мысль, что в следующий раз он руку друга просто оторвет) и быстрым шагом дойдя до хоккеиста, выдает, вместо ожидаемого «привет»:
—Извини, я не знал.
Тяжеленный баул спадает с плеча на пол, а Коля глядит сквозь Бэррона куда-то на Марка и неосознанно хрустит костяшками. Чуть сипловатое «Коль» и неуверенное прикосновение к себе сбивают весь настрой на убийство. Белорус переводит взгляд на Бэррона и ему хочется вздохнуть, устало так, громко и чтоб со свистом в легких. Но он молчит.
—За что? —Лукашенко берет Бейкера за предплечье и чуть отодвигает, проходя внутрь комнаты. На глаза тут же попадается разобранный стол, на котором все лежит до безобразия аккуратно. Коля подходит ближе, пальцами пролистывая стопку с конспектами по хирургии, что лежала сверху. Неплохо, думает хоккеист, кивая скорее самому себе. Бэррон за спиной что-то непонимающе бурчит, но Коля не слышит, а поэтому оборачивает и переспрашивает, —так за что?
—Ну я…—белорус чувствует с правой стороны от себя какое-то движение. Это Марк нетерпеливо ерзает по дивану, вот-вот собираясь свалить, пока его жопа не стала как у бабуина. Это ему Коля устроит, ему вот вообще не нравится то, что сейчас происходит, —я просто…
—Бэррон, —упомянутый как-то сразу сжимается в плечах, становясь похожим на побитого запуганного пацана. Коля все же вздыхает. Зачесывает волосы назад двумя руками и садится на кровать Уокера, что пружинит под ним.
—Ну я убрался, —выпаливает Трамп. В ответ тишина. Не хватает только сверчков на фоне.
—Хорошо, —осторожно произносит Николай, —спасибо, —пауза, —и?
Дебильная ситуация. Дебильные вопросы и просто наитупейшая тишина, а непонимание в воздухе похоже на обезьяну с двумя тарелками, что бренчит ими во время экзамена в голове у Стивенсона. Коля ощущает себя идиотом.
—Ну тебе это не нравится.
—Не нравится что?
—Ну когда трогают твои вещи.
Коля сначала не вдупляет. Ну то есть совсем, у него над головой, наверное, колесико загрузки крутится и крутится, но когда до него доходит…Лукашенко складывает руки в замок, облокачивается на собственные колени и произносит, излишне сдержанно, словно он сидит на интервью и обдумывает каждое слово.
—Я тебя сейчас правильно понял?
Бэррон замолкает. Переводит взгляд с Уокера на Лукашенко и отчего-то судорожно сглатывает, меняясь в лице в считанные секунды.
Марк понимает, что путь к отступлению перекрыт. В прямом смысле, в проходе стоит Бэррон, а до балкона он добраться не успеет, потому что Лукашенко. Дело пахнет писюнами, этот запаха Уокер знает как никто другой.
—Ребят…
—Бэррон, —Коля встает с кровати, потирая переносицу. Упомянутый мычит, не зная, что последует за этим, —можешь закрыть дверь изнутри?
—Коль, не надо, —Марк жмется ближе к стене, когда Трамп кивает и щелкает замком, отойдя к двери.
—Я тебе трусы на голову натяну сейчас.
Бэррон бы помог Марку, потому что Коля злой и это чуть-чуть страшно, но нет. Он ощущает себя глупо, словно пятиклассник, которого развели на первое апреля. Внутри будто все насмехается над ним, над тем, что он такой доверчивый, что не может прислушиваться к собственным сомнениям. Он же с самого начала понимал, что это какой-то бред, потому что, раз, Коля не может быть настолько педантным, он все же подросток, хоть и явно не самый среднестатистический, два, злиться на Бэррона Коля не может чисто физически. Он может уставать от его детскости и излишней чувствительности к словам, но Коля никогда бы не разозлился на него всерьез из-за такой ерунды. Он даже тогда, когда у него картошка подгорела, не злился на него за то, что Бэррон отвлек его. Бэррон такой глупый.
А пока Трамп занимался самобичеванием, полностью игнорируя выкрики «на помощь» от Уокера, которого сначала повалили на кровать, чуть заломали, а потом принялись щипать, сдерживая силы. «Умоляю, он убьет меня!» —выкрикивает Уокер как раз в тот момент, когда Коля закрывает ему рот и зло зыркает.
—Я выкину тебя в окно если ты не заткнешься, —Марк закатывает глаза, когда Коля убирает руку.
—Коль, —в ответ недовольное «что?» —ты бы слез с меня, а то у меня встанет, —белорус пихает его в лицо и рывком поднимается с кровати, зачесывая волосы назад. Марк поправляет вздыбленную копну на голове, бьет хоккеиста по бедру и просит помочь ему подняться, а то у него ребра болят из-за того, что тот на него навалился. Коля бросает на Уокера всего один взгляд, а Марк отчетливо слышит в нем «я тебя сейчас задушу», поэтому глупенько улыбается, мысленно поднимая белый флаг, да пытается свалить ползком.
Впрочем, Лукашенко быстро надоедает следить за этой гусеницей, что иногда по ночам превращается в гейскую бабочку, он фыркает, поворачивается всем телом к Бэррону и, что удивляет даже Марка, твердым голосом произносит:
—А ты меньше ведись на такое, —Уокер вздрагивает, потому что Коля никогда так не разговаривал с Бэрроном. Это какая-то странная смесь волнения и жестокости в голосе неприятно оседает в легких, Марк видит, как Трампу становится еще, кажется, хуже, чем было до этого, хочет уже было что-то сказать в его оправдание, мол он все еще ребенок, но Коля открывает шкаф, сразу же находит в нем свое полотенце и, хлопнув дверцами и пройдя мимо Бейкера, хмыкает, —или по-твоему я такой конченный придурок? —Бэррон успевает промямлить только «Ко…», как дверь ванной с силой хлопает.
Марк сдавленно усмехается, скорее по привычке, это означало что-то вроде «неловко получилось», вот только у Бэррона, кажется, внутри все только что сломалось. Уокер все же самостоятельно поднимается, хотя бока в некоторых местах онемели и из-за этого тело будто чужое, подходит к нему и осторожно приобнимает одной рукой, пытаясь как-то загладить свою вину. Но Бэррон уходит от прикосновения, отпихивает Марка одной рукой и выпаливает «придурок тут только один», усаживаясь обратно за стол. Марк вздыхает. Он все понимает. Занятия должны начаться через пару минут, стоит поторопиться. Обо всем произошедшем можно подумать и потом.
Уокер уходит первее, прося передать Коле, что они подождут его внизу. Бэррон не отвечает, но это и не требуется. Когда дверь за французом захлопывается, Коля выходит из ванной. Занятия вот-вот начнутся, а Лукашенко даже не готов. После тренировки, из-за этой игры на буллиты, у него болит все тело, а еще он словно был липкий абсолютно везде, поэтому пришлось под душ залезать целиком. Белорус выходит в одних джинсах и носках, кидая полотенце на верхнюю койку, подходит к сидящему за столом Бэррону и наваливается на него, крепко обнимая. «Ты должен перестать» —Бейкер чуть елозит в руках хоккеиста, что замком сцепляются на его животе. Коля все еще слегка сырой из-за воды, по коже мурашки от этого. ««Перестать» что?» —вопрос скорее в стол, как-то не хочется поднимать глаза на парня. Белорус вздыхает, сдавливает объятие, чувствуя ладонями, как теплое тело судорожно вздрагивает, роняет голову первокурснику на плечо и ворчит: «Быть таким доверчивым, ты ведь знаешь, что я бы никогда не стал злиться из-за такой ерунды» —в ответ какое-то неопределенное молчание. Бэррон чуть откидывается назад, приподнимает руку и гладит белоруса по влажным волосам, хмыкая, — «Бэррон» —в ответ тихое «что?», — «я добрый, но я не позволю своему парню так с собой обращаться» —Трамп чувствует, как резко и внезапно темнеет у него в глазах от произнесенной фразы, — «ты…я…мы…мы должны быть сильными, Бэррон» —Коля поворачивает голову у него на плече так, что теперь получается, что он говорит ему прямо в шею, — «однажды я хочу показать тебе свою настоящую жизнь» —у Коли дрогает голос и это очень непривычное звучание волнует кровь, как море в штормовую погоду, — «но я не могу это сделать пока не буду уверен в том, что тебя не сможет сломать любой косой взгляд», —Бэррон хочет сказать что-то еще, но белорус целует его в шею, тем самым перебивая, — «я, конечно, могу сломать все, что пожелаешь, любому, кто так сделает» —пауза, — «но просто знай, что самому давать отпор гораздо круче» —Коля еще раз быстро целует его, уже чуть выше, в щеку, слегка отстраняется, давая котенку оглянуться на него и блеснуть своими сияющими глазами. Бэррон ничего не говорит, хотя хотелось бы сказать так много, коротко кивает и жмурится, стоит белорусу потрепать его по волосам.
«Извини за мой тон» —уже практически собравшись, произносит нападающий, — «я был немного…», но теперь настала очередь Бэррона перебивать.
—Ничего страшного, —улыбается он, —ты прав, Коль, —пауза, —ты всегда прав, —еще одна, какая-то томящаяся, —спасибо.
Бэррон провожает его на пару, на которую он уже опоздал, тянет на себя за футболку и целует, смеясь, когда хоккеист обхватывает его за талию и привлекает к себе поближе. «Сначала учеба» —напоминает Трамп, когда Лукашенко отрицательно мычит ему в поцелованную ключицу, — «потом хоккей и только потом я, хорошо?» —в ответ недовольный зырк. Бэррон чмокает своего парня в насупленные губы и хлопает по напрягшемуся животу, — «иди, чемпион, твой хороший мальчик подождет тебя дома» —Коля давится воздухом, вызывая у Бэррона неловкий смешок. «Ты в своем уме говорить такое?» —бубнит белорус, в шутку отстраняясь от Бейкера, не то как еще сказанет что-то, так сердце и остановится.
—Все, я пошел.
—Угу, иди.
Бэррону пришлось выталкивать Колю силой, потому что они смотрели друг на друга неотрывно где-то целую минуту, а потом Лукашенко поплыл. «Я не могу оставить тебя, ты слишком красивый» —Бэррон бьет его своими кулачками, шипит по-кошачьи, что это не так и выпинывает из собственной комнаты, потому что такой Лукашенко для него просто ужас какой-то. Внутри все переворачивается, стоит Коле как-то расслабиться в плечах, улыбнуться так легко-легко и вздохнуть что-то вроде «ты всегда был таким невероятным?». У Бэррона шоковое состояние после таких фраз, хочется лежать и пищать, прокручивая их у себя в голове раз за разом. Ну и парень у него, думает Трамп, будто каждый раз влюбляет в себя заново.
***
В общем и целом, день у Коли прошел неплохо. Он опоздал на первую пару, но объяснил это тем, что получил несерьезную травму на тренировке и ходил в медпункт. Оправдание получилось реалистичным, поэтому прогул ему не поставили. Правда вот Мэтт с Никитой накинулись на него с вопросами, мол, ты чо совсем берега попутал травмироваться за день до матча. Коля поясняет, что это лишь легкий ушиб и к завтрашней игре уже все будет нормально, но Мэтт забирает у него учебную сумку и показывает средний палец со словами, что сегодня их хоккейный принц отдыхает. Никита в шоке уставливается на Мэтта и Коля думает, что он вразумит его, но Ершов выдает: «так вот какое у него прозвище!». Никита просто не знает, что у него самого прозвище «русское уебище». Только что кстати придумал, белорусу нравится. В общем, весь день Коля протупил в доски и экраны, пока его собрат-славянин и друг с севера пытались сделать все возможное, чтобы Коле потом не пришлось просить конспекты у кого-то еще. Марк на пары не пришел. Мэтт сказал, что он ему скинул СМС-ку о том, что решил посвятить день самому себе. В подробности Стивенсон не вдавался, но и не надо быть гадалкой, чтобы понять, что Марк опять пошел по своим мужикам. Это же Уокер.
Под вечер Коля вернулся в комнату, рассказал Бэррону про то, что вытворили его чудики, оба посмеялись над тем, как его друзья все же опекают свое главное оружие. Про Марка ни слова. В комнате его также не оказалось. Бэррон предложил сегодня посмотреть фильм, но Коля отказался, ссылаясь на то, что завтра все-таки матч и ему стоит выспаться. Потом сделали домашку. Вдвоем, потому что Коля читал, а Бэррон сидел рядышком и периодически помуркивал в ухо. «Расслабься» —шепчет он ему, закрывая книгу ладонью, — «тебе нужно отдыхать, завтра игра». Коля не хочет и одновременно хочет поддаться ему. И все же соблазн оказывается слишком велик. Хирургия откладывается на край стола, а Бэррон смеется, стоит Коле устроиться у него в ногах и якобы тяжело вздохнуть. «Не ври, тебе нравится, когда я такой» —играючи произносит Бейкер, а Коле хочется выпалить, что он вообще ему любой нравится, но он молчит. Осторожно опирает парня на подушку и первый поддается вперед для поцелуев.
Бэррон водит пальцами свободной руки по играющим мышцам, когда они, спустя, кажется, двадцати, а то и больше, минут беспрерывных поцелуев наконец отрываются друг от друга. Бэррон жалуется, что у них завтра у обоих будут болеть губы, на что белорус усмехается, ведет большим пальцем по нижней губе Бейкера и, не открывая от нее взгляда, безмолвно вопрошает: «ну и что?».
—Мне нравится, —сбивчиво произносит парень, стоит Коле провести костяшками по его щеке и чуть приблизиться, усмехнувшись, но так и не поцеловав вновь, —целоваться с тобой, —Бэррон делает паузу, выдыхая раскаленный воздух, —и…и много другое…
—Замолчи, пока я могу сдерживаться.
—Заткни меня, я не могу мол…
Как только Бэррон чувствует, что привычные поцелуи начинают затягиваться, а загребущие руки Лукашенко забираться под домашнюю футболку, он прерывает все их игры хрипловатым: «нельзя». Ему не хочется прекращать, как и Коле, они здоровые парни, у них играют гормоны, но…
«Ты прав…да…»—Коле потребовалось целых две минуты и шесть секунд, чтобы отстраниться от Бэррона и взять себя в руки. Трамп поправляет ему самостоятельно взъерошенные волосы во время поцелуев, шепчет: «осталось совсем чуть-чуть» и дуреет, стоит Коле, как маленькому ребенку, обхватить его и уткнуться куда-то в подмышку, взвыв. Бэррону хочется сказать, что он понимает, но он гладит по спине и целует в макушку, потому что конкретно сейчас действия значат гораздо больше, чем слова.
После они раздельно принимают душ и ложатся в постель. Бэррон спит с краю и это жутко неудобно, но так его обнимает Коля, очень крепко и бережно, так, что Бэррон понимает, что, даже если он захочет, упасть он не сможет, поэтому ничего страшного. Где-то спустя сорок минут таких вот лежаний Коля вдруг внезапно начинает ерзать, а уже почти заснувшись Бэррон просыпается и хныкает, что он вот-вот собирался уснуть. «Знаешь что…» —у Коли, когда он сонный, смешной голос и не очень понятный английский. Белорус проводит кончиком носа по шее, оставляя короткий поцелуй на каждом из позвонков. В ответ мычание, чуть сдавленное, — «от тебя чем-то мужским пахнет» —Бэррон в темноте открывает глаза, не понимая это он идиот, или у Коли сонный бред прорезался. «Я парень, вообще-то», —решает уточнить Трамп, вдруг его ненаглядный успел забыть об этом, мало ли. «Нет,» —вздыхает хоккеист, — «ты не понял, это другой запах» —Коля молчит, видимо пытаясь подобрать слова, но в итоге получается опять что-то странное, — «типа, он такой…ну мужской? Прям не похожий на твой, другой какой-то» —он заканчивает предложение тихим «как-то так», зарывается Бейкеру в плечо и оставляет на том еще один поцелуй. Бэррон, честно, долгих секунд сорок пытается понять в чем дело, после чего смеется, будя заснувшего нападающего своей трясучкой, хлопает по обнимающей его руке и шепчет. «Может дело в том, что я в твоих вещах хожу?» —Коля издает какой-то сдавленные звук. «Ты спишь в моей футболке?» —в ответ кивок, — «тогда понятно почему она льдом пахнет», —Бэррон смеется. «Может потом?» —Коля несильно кусает его, фыркая: «лед звучит романтичнее», но Бэррона это только веселит, — «зато пот более правдоподобно». «Я тебя сейчас с кровати скину» —Трамп наигранно пугается: «ты не посмеешь». Коля хмыкает: «ладно, тогда сам уйду». Бэррон хватается за его руку, ворча «только посмей». Еще немного побесились с этой ситуации, в конце концов уснули где-то в начале двенадцатого, когда Коля уже стал односложно отвечать на какие-то странные вопросы. «Я уже сплю» —произносит он Бейкеру куда-то в плечо, хмыкая, — «и ты спи». Бэррон говорит, что ни за что не уснет, пока Коля не поцелует его, поэтому Лукашенко пришлось незамедлительно исполнять приказ своего котенка. «Теперь доволен?» —Бэррон расплывается в улыбке, коротко угукает, — «спокойной ночи, котенок», —Бэррон обнимает руку хоккеиста, играясь с его пальцами, пока белорус уходит в царство Морфея, напоследок прося Бэррона не затягивать со своими играми и тоже отдыхать. Бэррон ничего не отвечает, потому что уже через секунду Коля начинает сопеть ему в ухо.
***
—Как думаешь, Тони говорил серьезно про выпустить Картера на поле в эту игру? —Никита кидает Мэтту какой-то дешманский веганский бутер и забирает из рук свое «буратино», выгибая бровь в немом вопросе.
—А что не так? —Стивенсон кивает на какую-то скамейку под деревом, но Ершов отмахивается, говоря, что хочет пройтись и что он давно не был в студенческом парке. Канадец лишь согласно помалкивает.
—Ну типа они не тренировались с нами, —пытается объяснить младший. Никита пшикает пробкой, отпивая из стеклянной бутылки.
—И что? —все еще не понимает защитник, —его выпустят под конец и в третье звено, нас это вообще никак не касается, —Никита говорит вроде логичные вещи, но Мэтт все равно выглядит как протухшее говно, —чел, ты чего?
—Я не знаю, —вздыхает канадец, —просто не знаю.
Ну не может же он сказать, что у него жопа чует что-то неладное. Мэтт еще тогда, в раздевалке заметил эту странную атмосферу. Пока Бейкер пытался как-то расшевелить товарища, явно только осознавшего, что его выпустят на игру, хоть и на какие-то жалкие минуты, Ривз был какой-то уж слишком активный, все трепался о чем-то со всеми подряд. Хотя они оба были подозрительны, от них так и веяло завистью, ее то Мэтт за километр учуять сможет.
Мысли ни о чем прерывает вибрация телефона. Мэтт забирается в карман куртки, доставая оттуда мобильник, ведет пальцем по экрану и так и застывает с трубочкой от стакана с водой в зубах. Никита дожевывает свой бутер, хочет было взять из рук телефон, но Стивенсон резко выключает экран и убирает тот в карман. «Что там?» —вопрошает Ершов. В ответ Мэтт сдавливает стакан в руке и с размаху выкидывает его куда-то на газон.
—Я спросил сможет ли он приехать на игру, —Никита смотрит на то, куда улетел несчастный стаканчик, закрывая свою бутылку, —он написал: «зачем мне смотреть на очередной проигрыш».
—Вот уебок, —в ответ отчаянный смех.
—Мне надо выпить.
Никита останавливает друга, обхватывая его за шею. «Успокойся» —канадец злобно пыхтит, но вырваться не пытается.
—Пошел он нахуй, мы выиграем эту игру, —Мэтт ничего не отвечает, поэтому Ершов отдает ему свою бутылку с «буратино» и как следует взъерошивает кучерявую копну, —я серьезно, Мэтт, пошли его к хуям.
—Не могу.
—Почему?
—Он мой отец.
Никита кладет свою ладонь другу на плечо, похлопывая.
—Мы не выбираем родителей, так?
—А твои? —резко перескочив с темы на тему вопрошает канадец. В ответ непонимающее «что?», —твои приедут?
—Зачем им это? —Никите искренне не понимает, —у них своих дел по горло, я просто напишу им результат и скину потом ссылку на запись трансляции, если они захотят, то посмотрят, —Мэтт смотрит на Ершова долгие секунды, по прошествии которых сбрасывает с себя его ладонь и запихивает руки в карманы.
—Тогда ты не поймешь, —отмахивается канадец, —тут другая си…
—Что я не пойму? —хмыкает Никита, —что ты пытаешься не замечать тот факт, что не нужен ему? —на секунду Мэтт застывает. Всего на одно короткое мгновение в его глазах промелькивает что-то такое, от чего Никита понимает, что только что ударил по самому больному.
—Я хотя бы пытаюсь играть в «семью».
—Но ты ему не нужен, — «заткнись, блять, ты ебланавт?» —спрашивает сам себя Ершов, не понимая почему он говорит и думает в разных направлениях.
—Но он нужен мне! —внезапно взрывает Стивенсон, краснея от обиды, —пошел ты нахуй, Ершов, —Никита стойко принимает очередной удар, на этот раз приходящий куда-то в район печени. Сгибается и падает на колени, опираясь ладонью о землю, пока слышит, как быстро удаляются шаги канадца и срывающееся «блядство». Пиздец, думает Никита, он походу довел его до слез.
***
—Так ты скажешь, почему прогуливаешь занятия? —Марк подпирает щеку ладонью, ничего не отвечая Уолтеру на этот, заданный уже раз седьмой, вопрос, пододвигает к краю стойки пустой стакан, который Янг забирает и приносит уже через секунду вновь заполненный водой с лимоном. Марк обворожительно улыбается ему, параллельно написывая Джастину, пытаясь разъяснить ту ночную ситуацию. Джастин злится и у него есть на это полное право, но Марку бы не хотелось, чтобы на него держали обиду. Ему, правда, не очень хочется встречаться с Джастином прямо сейчас, когда перед носом крутится Уолтер в расстегнутой рубашке и закатанными до локтя рукавами, с чуть подзагоревшим лицом и испариной от жаркой работы на лбу. Янг проводит пятерней по волосам, заплетая их в маленький хвостик, когда Джастин отвечает Марку, что они должны встретиться и поговорить нормально. Уокер отвечает коротким «ну может позже». В ответ сухое «все ясно». Марк отпивает лимонной воды, томно вздыхая, когда некоторые прядки выбиваются из хвостика и падают на загорелое, юношеское лицо. Девчонка, что работает вместе с Уолтером, ворчит на него, что так он только больше клиентов привлечет и у него не будет времени поболтать со своим парнем. Марк давится, а Уолтер машет руками в воздухе: «мы не встречаемся». Девчонка не верит им, а Янг заметно смущается, неловко извиняется перед Уокером и уходит куда-то, видимо, чтобы остыть.
Почему Марк прогуливает занятия? Потому что не хочет видеться с Колей, что за дурацкие вопросы? Ему ну совсем немного стыдно за самого себя, за то, что он опять докопался до Бэррона и вывел друга из себя. Марку скучно. Ему грустно и одиноко. Это неправильно, выводить людей на эмоции из-за собственных загонов, но он не знает, что ему делать. С Джастином не хочется обсуждать собственные проблемы, потому что с Джастином у них просто секс, поэтому он сбежал к Уолтеру. Просто потому что с Уолтером ему спокойнее, он не будет приставать и не будет спрашивать лишнее, он просто будет ходить красивый и радовать старческой сердце Уокера. Ну прям прелесть, а не ребенок.
Янг возвращается где-то через минут десять, и дальше день просто летит со скоростью света. Марк сидит в кафешке практически до самого закрытия, периодически смеется с каких-то шуток девчонки, имя которой он не помнит и не хочет запоминать, невзначай флиртует с Уолтером и неосознанно начинает подрагивать и чувствовать, как подгибаются коленки, стоит Янгу напрячься и задержать дыхание на несколько секунд. Марку так нравится его провоцировать, просто лучшее занятие перед завтрашним матчем.
Марк остается единственным, если исключить какую-то пару, посетителем. Он ждет, пока они закроются и спрашивает у Уолтера не мог бы он подвезти его до дома. Коллега хлопает парня по спине, желая удачи, а Янг прям расцветает за секунду. Марк все еще не может поверить, что он сам с собой договорился не ездить ни на чем, кроме нормальных машин, а теперь он чуть ли не скачет от нетерпения, пока Уолтер отстегивает свой дешманский мопед от пожарного гидранта. Янг спрашивает, садясь за руль, нужен ли Марку шлем и не боится ли он, а Уокеру просто хочется прижаться к нему и не отпускать, чтобы он, вот прям как сейчас, нес какой-то бред и просто был рядом.
—Не надо.
Марк так и делает. Садится сзади и прижимается к Янгу так сильно, что парень просит чуть расслабить хватку, потому что ему становится нечем дышать. Приходится послушаться. Собственная учебная полупустая сумка давит на живот, но ничего страшного, главное, что Уолтер рядом и Марк может в полной мере почувствовать себя счастливым и втоптанным в землю одновременно.
Они едут с небольшой скоростью, Марк чувствует это, потому что его не мутит, как обычно, и осознание этого делает почему-то только больнее. Уолтер заботится о нем, о его состоянии и моральном, и физическом. Это словно выстрел в голову. Попавший в сердце. Издевательство.
—Ты можешь ехать быстрее, —произносит Марк, когда они останавливаются на светофоре.
—Как только привыкнешь, так сразу, —усмехается Янг, срываясь с места. У Марка слезы застывают на глазах. Уолтер такой хороший. А Марк плохой. Марк ужасный, потому что пользуется им и его чувствами. Ему тошно от самого себя.
Они доезжают за каких-то двадцать минут, Уолтер останавливается за пару метров до ворот, ставит мопед на подножку и ждет, пока Марк слезет с транспорта. Янг встает следом и совершенно не ожидает, что в следующее мгновение Марк самостоятельно прижмется к нему и крепко обнимет. Янг обнимает в ответ, неуверенно кладя свои ладони парню на плечи.
—Все в порядке?
—Я хочу так постоять.
—Ладно.
Уолтер осторожно поглаживает по плечам, боясь, что Марк может в любой момент сорваться и отстраниться, но так продолжается где-то пятнадцать минут, в течении которых Янг успевает осмелеть и даже зарыться рукой парню в волосы. Они оказываются ужасно мягкими. А Марк до ужаса милым.
У Марка сдавливает все естество. Завтра матч. Он обидел Бэррона. И Колю. Проблемы с Джастином. Все наваливается так внезапно и сразу, что у Уокера голова идет кругом. И Уолтер. Уолтер, который так осторожничает, но все равно прикосновения которого отдают такой собственнической аурой, которая так нравится Марку, но одновременно и пугает его. Уолтер ему правда нравится. Вот прям во всех смыслах этого слова, но нет. Нет, это будет ошибкой. Особенно сейчас. Марк не привык быть счастливым. Да, он сбежал от своих проблем к Уолтеру, но больше всего Марку хочется сбежать именно от Янга. Просто…он не может объяснить, но это окончательное решение.
—Уолтер, —упомянутый вздрагивает, от того что Уокер слишком резко начинает говорить. Марк отстраняется, осторожно поднимает голову и, тяжело сглотнув, произносит, —я не хочу больше видеться.
Он ожидает, что сейчас будет куча вопросов, вроде «почему?», «что случилось?» или еще какой-то бред, но Уолтер лишь усмехается, берет его лицо в свои ладони и резко тянет на себя. Марк от страха выставляет ладони перед собой и зажмуривается, но Янг останавливается буквально в сантиметре от его губ и выдыхает с такой болью.
—Запомни это чувство, —Уокер судорожно сминает рабочую рубашку Уолтера в ладонях, приоткрывая глаза, —тебе страшно? —Марк угукает, когда Уолтер начинает ослаблять хватку, —я остановился, —Уолтер отпускает его окончательно, видя как Уокер отшатывается назад и прижимает сжатую ладонь в то место, где должно быть сердце, —ты знаешь почему я остановился, —Марк судорожно хватает ртом воздух, издавая странный стонущий звук.
—Не подходи ко мне.
—Ты сам пришел ко мне, —Марк сжимает сумку в руках, хмурясь, злясь, кажется, по-настоящему, —ты был первым, кто пришел, я был готов ждать тебя столько, сколько потребуется, но ты сам первый заявляешься ко мне на работу и флиртуешь со мной, заметь, я ни слова тебе не сказал, —Уокер отворачивается, выжидает секунды три, а потом резко подходит к бариста, тянет его на себя за рубашку и шипит в самое лицо:
—Ты слишком зазнаешься, пацан, —Уолтер обхватывает Марка за талию, но Уокер тут же начинает брыкаться, —отпусти меня.
—Ты первый начал.
В итоге Марк просто сбегает. Отпихивает Уолтера от себя и рычит, что он больше не хочет его видеть. Уолтер машет ему на прощание: «увидимся» и уезжает. А Марк закрывает ворота и проклинает себя, потому что он надеялся на то, что Уолтер его наконец поцелует. Ну он и придурок.
