Часовщик

      Осколки белого и позолоченного фарфора до сих пор лежали на темном каменном полу нелепыми яркими пятнами. Один из них колол пальцы острыми краями, другой — впился в подошву ботинка.       Боли Лейви не чувствовал. Реальности, кажется, тоже. Куда больше его манило видение, что кружилось за опущенными веками.       Огромная карусель с цветными флажками и яркими фонарями. Громкая музыка, смех и запах свежих, еще горячих пончиков. И девушка — хрупкая, как тонкая фарфоровая фигурка, с длинными темными волосами. Она улыбалась, запрокидывала голову, подставляя лицо ветру и сладкому запаху сахарной пудры на горячем тесте.       Вот только даже в этом видении ее глаза были закрыты широкой повязкой.       Впрочем, — он так и сказал Томми еще в первую встречу на кладбище, рядом с могилой матери, — они смогут что-то придумать. Обязательно смогут. Зрение — меньшее, что человек мог потерять.       Острые края фарфорового осколка впились в сжатую в кулак ладонь.       — Мистер Хайет! Мистер Хайет!       Старый слуга торопился к нему, бежал через всю оранжерею, чтобы сообщить несомненно ужасную новость.       — Мистер Хайет, ваш брат!..       — Я знаю, Артур. Мой брат мертв. И семейный особняк разрушен. Скажи остальным слугам, что я даю каждому два выходных. И сам отправляйся к родным. Я никого не хочу сейчас видеть.       — Но…       Лейви повернул голову, открыл глаза, встретился со старым слугой взглядом.       — Да, господин Хайет.       Лейви снова закрыл глаза, снова оказался рядом с той несуществующей каруселью с пестрыми флажками. Улыбнулся сидящей на одной из лошадей паре. Улыбнулся, даже зная, что девушка этого не увидела, а юноша просто не сказал бы ей, что заметил в толпе знакомое лицо.       Жаль, что в реальности все было совсем не так.       Слуги лишь переглянулись между собой, когда Лейви ответил, что они с другом подождут Тревора в подвале. Может, они еще надеялись, что братья смогут найти общий язык? Или же их любовь к младшему была сильнее страха перед старшим.       Они с Томми спустились на сотню ступеней из толстого рыжего металла, открыли дверь в первый зал…       И увидели Стража.       Лейви тогда попятился к лестнице, уперся в перила спиной, а потом застыл на месте от ужаса. Кажется, он тогда даже не дышал.       Томми же будто и не боялся вовсе, будто не слышал лязга металла или не придавал ему значения. Томми слишком долго работал на заводе среди механизмов, к тому же, за последний месяц он пересмотрел столько чертежей, что был уверен — с любым механизмом можно справиться одним точным ударом.       Уж что-что, а бить он умел хорошо. В бедных рабочих кварталах без хорошо поставленного удара вообще не выжить.       Жаль, что в реальности они пришли слишком поздно, что к тому времени некогда живой человек превратился в металлическую стрелку, как того и хотел Великий Часовщик.       Жаль, что ему больше не для кого выращивать ландыши — что ему больше некому их дарить.       Викторию они нашли в четвертом зале. Викторию и Луизу. И всех остальных.       Точнее — в четвертом зале они нашли то, чем теперь стали Виктория, Луиза и все остальные. Плоть, соединенная с металлом, сплетенные с костями механизмы.       Лейви подумал, что он не упал без чувств только потому, что ожидал увидеть что-то подобное — что-то настолько омерзительное.       Томми же… Томми же, кажется, видел уже столько всего, что удивить его было не так-то просто. Вот только прежде чем прикоснуться к сестре, он вытер руки от машинного масла и крови.       А вот особняк и брата Лейви совсем не жалел. Ни капельки.       Тревор должен был умереть после всего, что он натворил. После того, как превратил семейное гнездо в кладбище. После того, как сделал из живых людей бездушные детали огромных часов.       Карусель замедлила свой ход. Еще один круг и она остановилась.       Лейви улыбнулся.       Хорошо, что у него было достаточно денег, чтобы купить для Томми билет на дирижабль — “первый класс, пожалуйста, нет, багажа у мистера Уайта не будет”. И хорошо, что в том подвале была огромная печь, и они смогли хоть что-то сделать правильно.       Они с Томми не стали ничего говорить старику Льюису — в конце концов, тот и так уже похоронил свою дочь. А они смогли похоронить ее тело. И остальных тоже.       — Мистер Уайт, позвольте вам помочь!       Томас обернулся, покачал головой.       — У меня нет багажа. Но вы можете подсказать мне, где здесь парк аттракционов?       Слуга в идеально чистой и отглаженной форме кивнул. На его лице — ни тени удивления, как будто никакой вопрос мистеров, мисс и миссис не был способен удивить его.       — Да, мистер Уайт. Хотите, чтобы я нашел вам машину прямо сейчас или сначала помочь вам с отелем?       — Сначала я хочу прокатиться на карусели.       Слуга снова кивнул, жестом пригласил следовать за собой.       Томас улыбнулся и крепче прижал к груди небольшую металлическую колбу.       Что же, он пообещал сестре, что увезет ее из столицы. Он сдержал свое слово.       Так или иначе.       Лейви улыбнулся шире, когда карусель остановилась.       Виктория повернулась к нему, протянула руку — как когда-то протянула подобранные с мостовой цветы. Ее пальцы были обжигающе холодные, но он все равно коснулся их губами — и сел на соседнюю лошадь.       Музыка стала громче, огни вспыхнули ярче, пестрые бумажные флажки захлопали так сильно, будто вокруг поднялся настоящий ураган.       Виктория улыбнулась, и Лейви вдруг понял — сейчас она его видела.       Карусель медленно тронулась.