***
сынмин опирается на белоснежную подушку, суставы неприятно хрустят. ким привычно кидает руку вправо и слышит короткое: — ай! мин, не бейся! — голос хвана быстро пробуждает сынмина, и он пытается отмотать пленку назад, вспоминая вчерашний день все больше и больше. спрашивать у такого манипулятора, как хван хёнджин, настроения нет, поэтому приходится самому путаться в пленке и событиях остального дня после поцелуя где-то на жилых улочках.:: flashback
хёнджин отвечал на поцелуй напористо, словно хотел, чтобы бутон нимфейных георгин быстрее раскрылся на все сто восемьдесят градусов, показывая только ему единственному свои пестрые коралловые лепестки. они целовались в лифте душной девятиэтажки, в которой все также пахло кошачьим кормом и табаком. целовались в бирюзовой прихожей, которую сынмин впервые видел. поцелуи с каждым разом были все слаще, а комната хвана все ближе. — я хочу есть, — между поцелуями за ухом хрипит хёнджин, ведя сынмина спиной к кухне.— хочешь что-то? у меня только плюшки в глазури, чёрная шоколадка и белая. прости, – сынмин хочет ляпнуть банальное: «я знаю», но вместо этого он опирается на мраморную барную стойку, облизывая горящие губы цвета спелой вишни. — я буду белый, – хёнджин кидает уже знакомую пачку в худощавые руки, жуя плюшку с вишневой глазурью. сынмин крутит во рту огромный кусок белого шоколада, сверля чужие носки с гамбургерами, потому что боится посмотреть в глаза и сорваться. — я специально купил белый шоколад для тебя.:: the end of flashback
— о боже, хёнджин, мои родители лишат меня всего, – ким запусает руки в запутанные вьющиеся пряди. — м...ничего не будет. я пойду вместе с тобой, положись на меня, – хван тянет сынмина на жесткий матрас, обвивая его длинными и подкачанными руками. — хёнджин, это правда не смешно. ты плохо знаешь мою мать, – ворчит ким куда-то в чужие ребра. — да что ты говоришь, моя хорошая! она вчера хотела мне рассказать, какой ты капризный и занудный, а я в свою очередь хотел сказать: «миссис ким, ваш капризный сыночек целуется со мной после школы», – хёнджин передразнивает женский мелодичный голос, перебирая чужие каштановые пряди, которые пахнут уже совсем не одним стиральным порошком, а еще его клубничным гелем для душа. — дурак, – сынмин бьет по хёнджиновой ноге сильно, но как-то с любовью. хёнджин возится на кухне с блинами, а это значит, что: крышка от сковородки, мраморная барная стойка, кухонные шкафчики, нос сынмина и пижамные штаны хвана – все в муке. вокруг пахнет сливочным маслом, клюквенным сиропом и свежими продуктами для блинов, которые хёнджин купил час назад в том самом круглосуточном продуктовом с назойливой кассиршей и одним единственным молодым работником, отвечающим за все отделы. зайдя в продуктовый в оливковой ветровке с пятном на левом кармане от жареного тофу и пижамных штанах с плюшевыми мишками, хёнджин, отбивая странный ритм грязными клубничными кедами, выбирал все продукты, которые ему нравились: пачка муки, два спелых нектарина, яйца и литровую стеклянную бутылку молока (всё, как учил его минхо-хен ). он улыбался даже когда оплачивал продукты, глядя на кассиршу, у которой на лице неподходящий тональный крем, смотрящую из-под морщинистого лба на два спелых нектарина без пакета, ведь дома его ждет приятно пахнущий стиральным порошком ким сынмин. сынмин уже уселся на мягкий диван, стуча пальцами по кожаному подлокотнику. хёнджин ставит на журнальный столик две плоские тарелки с блинчиками, покрытыми клюквенным сиропом и нарезанным персиком. — спасибо, было очень вкусно! – сынмин рядом возле хёнджина превращается в пятнистого послушного кота (сонни или дорри, хван их все еще путает), который трется, мурлычет и просит ласки. хёнджин дарит эту ласку: ерошит спутанные волосы, целует куда-то в подбородок, отдавая пустую тарелку в чужие руки. — помоешь? – сынмин даже не бурчит, потому что внутри непривычная гармония, словно капустная бабочка грациозно крыльями размахивает, щекоча ребра. сынмин моет две тарелки с лавандовым моющим средством, как вдруг: — хёнджин, этот дурак опять забыл купить сахарную пу...о, эм...сынмин, утречка, – потирает сожженные волосы джисон. — хёнджин, так у вас есть сахарная пудра? — она в третьем шкафчике снизу – хёнджин встает с мягкого дивана, будто зная, что такой хаосный джисон не найдет шкафчики и не отсчитает с лева на право до трех. — ага, короче ,приходите на травяной чай завтра. минхо сегодня собирается печь безе с кокосовыми чипсами, – улыбается джисон как-то нелепо, когда проговаривает имя «того самого дурака, который забыл купить сахарную пудру».***
«хёнджин,меня лишат всего» «я пойду вместе с тобой» «положись на меня»
сынмин на следующий день не приходит к минхо и даже не пишет хвану с утра. хёнджин нервно отбирает дешевую сигарету у джисона после школьного дня, даже не выпив клубничное молоко после уроков, потому что ким в школу не пришел, трубку не брал и не писал совсем; в квартиру он стучался, но толку-то? все словно умерло: вишня перестанет цвести этой весной, птицы перестанут щебетать под окнами в июле, а снег перестанет существовать и исчезнет, прямо как в сказках. только в сказках нету войны. а в голове хёнджина сейчас самая настоящая война: взрывы, гранаты, крики, обваленные здания, танки по разбитым дорогам, звуки выстрелов, слезы и камуфляжные костюмы. и хёнджину хочется кричать, заглушая звуки выстрелов; или кричать под огромным бетонным куском.«я пойду с тобой» «положись на меня»
сидеть в панике двадцать четыре часа в сутки невозможно, поэтому около трех часов ночи хван задремал, сидя за столом около телефона, где светится отчаянное сорок пятое сообщение: «я все еще жду тебя, напиши мне». один звонок, второй звонок. раз. два. три. огонь. хёнджин плетется через еще не освещенную солнцем квартиру, держась за спину, словно дед-попрошайка на перекрестке (дремать сидя было плохой идеей, организм). хван включает тусклый свет в бирюзовой прихожей и даже в глазок не смотрит, открывая дверь нараспашку. видя перед собой дрожащего, грязного, покрытого ветками, в резиновых тапках без носков и в огромном бордовом худи сынмина. вместо того, чтобы объяснить всю ситуацию, ким снова поступает неправильно: он цепляется за чужую футболку отчаянно (прямо как горящее смс в телефоне хёнджина), словно это его последний шанс выжить в этом городе; он цепляется за хёнджина так, словно он его мир и война одновременно. — поцелуй меня. и хёнджин целует, прямо на пороге, не пригласив в бирюзовую прихожую или же цветочную гостинную; не рассказав, как прошел его ужасный день без семейных посиделок с минхо-хеном, травяным чаем и поцелуями после школы около жилых домов. день был ужасным, был смертельным (прямо как на война). хёнджина сейчас она совсем не волновала: ни гранаты, ни пули; шум танков и крики заглушились чужими холодными пальцами на пшеничной макушке с отросшими корнями, запахом стирального порошка и еле уловимыми словами «прости, прости» между колючими поцелуями.война..заканчивается?
хенджин верит. верит,что война заканчивается после хриплых: «я останусь с тобой», «я люблю тебя».«я тоже тебя люблю» «положись на меня» .