Unfaithful

- Позови Сынхена. - Зачем? - Позови. Пожалуйста, – Джиен не может подобрать слова для длинного предложения. - Отвали от него, проститутка. Тебя через минуту повезут в операционную. Нет толка в том, что я его позову. Квон ерзает на подушке, следя за Сынри. Он бреет ему кожу ниже пупка. Джиену стоит усилий догадаться зачем: там будут резать. Морщится и ничего не может с этим поделать. Плохо от аппендицита, от страха перед операцией и справедливого отказа. Пока еще есть возможность, он хочет попросить прощения и сказать, что на самом деле любил, в своем собственном стиле. И любит до сих пор. В палату заходят. Его осторожно, слаженно перекладывают на каталку. Длинные лампы дневного света сменяют круглые прожектора операционной. Джиен чувствует, как дрожит. Анестезия работает на отключение сознания, все беспокойство уходит. Последним потухает образ Сынхена. Сынхена раздражает статуя в дверях кабинета УЗИ. - Ну, что? Говори, – Чхве на секунду отворачивается от монитора, нарушая тишину и отвлекая УЗИста. - Сынхен, давай выйдем, – Сынри бледный, и у Чхве резко отрезает интерес к здоровью чужих почек. Сынхен идет в морг «как только появилось время». Он не спешит искать дверцу с нужным именем, как можно тише выдвигает тело из холодильника. Тянет бегунок вниз, и молния на чехле расходится и показывает то, что лежит внутри. Сынхен несколько раз моргает, достает карманный фонарик. Зрачок не реагирует. Веко как будто прорезиненное. Сынхен проверяет признаки смерти и пытается отделаться от мысли, что мышцы еще не разрядили и тело сейчас среагирует на раздражитель. Люди ему скажут: «представь, что он спит». Кому они это говорят? Чхве врач. И он знает, что Джиен не спит. Пульса нет, дыхания нет, трупное окоченение – есть. Он мертв. Он не вернется. Джиен не пахнет так, как раньше. Сынхен медленно тянется ладонью, гладит скулу Джиена, горящая кожа стынет от прикосновения. Чхве убирает руку и тыльной стороной ладони трет глаза. Больше не прикасается. Он не может застегнуть мешок до конца. Он не простит себе, если своей рукой скроет лицо Джиена за черным полиэтиленом. Холодный воздух неприятно студит дыхательные пути. Сынхен шмыгает носом. Из них двоих только он может подхватить воспаление легких, хотя Джиен находится тут дольше него. Он смотрит на бледную кожу. Не такая, как обычно, теперь в сетке потемневших кровеносных сосудов. Видит аккуратные швы. Разрез всегда зашивают, хоть и на трупе. На плече и стопе висит по бирке, с именем и номером по журналу приема трупов. Номер соответствует бумажке, вставленной в окошко для имени на дверце. Ничего лишнего. Сынхен пришел бы в ярость, если Джиена подписали бы маркером. Чхве непростительно долго пропадает в морге, мучаясь с проклятой молнией. И еще долго стоит, не отпуская ручку холодильной камеры №3. Тэян держит заключение о смерти. Он смотрит на подпись лечащего врача и не узнает в ней аккуратную закорючку Чхве Сынхена. - Чего подпись кривая? На бегу подписывал? - Нет, как раз почти не двигался. Тэян сидит на крыше не так давно, наедине с пачкой сигарет. Сынри долго таскался с заключением, видимо, искал Чхве по отделению. Он не спрашивает, почему они сейчас молчат одинаково подавлено. Хирургическую команду после интраоперационной смерти отстраняют на сутки. Аппендицит. Дон думает, что это настолько глупый случай в его практике, что он почти в шоке. А в чем проблема Ли? - Ты же не куришь? – невпопад интересуется тот. - Никому не говори, – Дон с улыбкой выпускает дым. Чтобы Сынри никому не сказал – это будет чудо. Подобным явлениям не место в больнице. Когда родные плачут, забирая вещи умершего – это нормально. Когда плачет врач умершего - это тоже, пожалуй, нормально, если врач новичок, без опыта. Не нормально, когда это распространяется на других. Дона слезно уговаривают взять родственников пациента Квона на себя. Тэян приглядывается к Сынхену и анализирует, что в ситуации не так. Чхве не переносит смерть. Но сообщает семье пациента всегда сам. В чем дело? Почему Квон особенный? - Просто ты всей истории не знаешь, - Сынри сидит рядом, без куртки, ежится от ветра. Теперь он постоянно поднимается на крышу с хирургом. Когда он на крыше – беспокоится за Сынхена. Когда с Сынхеном – не может его видеть в таком состоянии и хочет сбежать. Так и мечется. - Так расскажи, - Тэян не курит. Дышит свежим воздухом. Тоже успокаивает. История тянется долго и мучительно. Хирург морщится от эмоциональных выпадов и скверных подробностей, которые можно было бы и опустить. Сынри вдруг перестает говорить. Молчит, и Тэян тоже, потому что чувствует, что это не конец. Дон крутит маленькую монетку между пальцев – привычка. Совершенствование мелкой моторики как обязательное хобби. - Квон просил позвать Сынхена, перед операцией. А я не позвал. Лучше, если он никогда про это не узнает …или нет? - Честно, я не знаю, что тебе ответить. Если сознаешься – почти уверен, что станешь виноват во всем, что касается Джиена. Даже в его смерти, хотя эта кровь на моих руках. Дон все еще не воспринимает Квона, как человека. Все еще один пациент в черном списке. И он говорит это из лучших побуждений. Его работа - резать, чтобы человеку было лучше. - Я не знаю, что делать. На этот раз он отвлечется, если я только на врача пойду. А я не хочу на врача, мне и так хорошо. Тэяну еще не было душно на крыше. Это место теряет свою беспечность, горе добралось и сюда. - Зато он больше не будет задаваться вопросом – как у него дела? Оно и понятно. И мучиться сомнениями тоже перестанет – стоило ли так резко рвать, может, надо было сначала поговорить? Сынри горько смеется. - Я же был так близко к тому, чтобы не допустить этого! Я же был там, когда он подошел к нему в первый раз! Надо было раскладывать лекарства по алфавиту… Дон слышит, как под звуки хохота едет чужая крыша. Последняя капля. Этот медбрат не раз заставлял отвернуться от логики. И Тэян не хочет видеть и слышать его истерику. - Я могу поговорить с ним. Хочешь? Разговор завязывается не скоро. Но Чхве до сих пор выглядит не живым и вряд ли станет в ближайшее время. Дон понимает, что лучше не начинать. Но с одной стороны – Сынхен, с другой – Сынри. Чхве сам идет в нужном для разговора направлении. Рассказывает то, что Сынри не знает и слава Богу: это его добило бы. Тэян все переносит легче, у него крепкие нервы, что не особо хорошо для душевных бесед. Чхве рассказывает, что Джиен ему снится. - Это нормально. Ты переживаешь, поэтому и снится, - вместо утешения Тэян анализирует. И дает себе мысленный тычок. - А если он приходит ко мне во сне, чтобы попросить прощения? И его душа не может упокоиться из-за того, что я каждый раз его отвергаю? - Сынхен, ты же врач. Врачи не верят в такие вещи, – отлично, только упрека Чхве и не хватало. - Дело не в том, что он умер. Дело в том, что он умер с мыслью о том, что я его ненавижу. Но это же не так. Чхве не верит Сынри, когда тот говорит, что все пройдет. Он не верит себе, когда твердит то же самое. Лишь Джиену всегда удавалось убедить его, что жизнь продолжается. Черная хлопковая майка с белыми буквами, потрескавшимися по краям. Сынхен мнет ее в руках и пальцами чувствует, что ткань давно не стирана. Больше пахнет Джиеном. Сынхен видит один и тот же сон. На кровати в свете лампы сидит Джиен и смотрит на свои голые ноги. Он поднимает взгляд на Чхве, стоящего рядом, у края кровати, и спрашивает: - Будешь одевать мне носочки? - Ты разве не умер? – и Джиен неуверенно дергает плечом. Вид у него при этом такой, словно это не важно: ступни у него всегда мерзнут. Квон скромно подвигает голую пятку ближе к Сынхену, пытаясь скорчить милую рожицу. Чхве нравилось, когда он так делал. - Не заслужил, – коротко бросает тот, отчего ночной гость вздрагивает. Джиен подтягивает колени к подбородку, обхватывая замерзшие пальцы ног ладонями, и больше не поднимает взгляда. Сынхен тушит свет, комната погружается во мрак. На этом сон всегда заканчивается. -THE UNHAPPY END- 2013.06.30