Теория сопротивления

Come break me down Bury me, bury me I am finished with you ©

В тот раз тоже казалось, что всё вокруг горит. Кто-то вскрикнул, резко отодвинул стул, и паника охватила присутствующих мгновенно — как от язычка пламени, бодро взгромоздившегося на пересушенный хворост, только парадоксальным чудом не зацепившего рыжего ребенка, замершего посреди вибрирующей неразберихи; она перемалывала незнакомые голоса в белый шум и трещала все равно что костёр в диком лесу — треском ломающейся мебели и сломанных челюстей. Дрожь, то ли впитываемая от пола, то ли, резонирующая с ним, рожденная где-то под ребрами, сначала только слегка покалывала кончики пальцев, заставляя непроизвольно сжимать ладони в кулаки, но затем разрослась, потяжелела наэлектризованным плодом — словно они держали клубки оголенных проводов. Невидимый ток вязко расползался по телу, обволакивая парализующий страх из-за погрома в ресторане, но жирно наслаивал новый: никто и не заметил, как несколько черных искр, появившихся будто из воздуха врезались в глаза двух верзил, державших отца мальчика, подарив тем самым шанс вырваться и перенять кратковременное преимущество. Никто, кроме самого ребенка. Позднее экспертиза скажет, что во время драки пострадавших ударили бутылкой, и осколки повредили глазное яблоко — других объяснений не найдет. Мама мальчика, вовремя его подхватившая и унесшая в безопасное место, сама того не зная предотвратила очередной черный фейерверк, успевший созреть на кончиках пальцев сына, вцепившихся в легкую ткань ее рубашки. *** После Мо Гуань Шань пытался убедить себя в том, что имел слишком буйное воображение в детстве и к шестнадцати годам успешно справился с этой задачей: умудрился подпустить к себе на расстояние вдоха психа, якобы более сильного, который причинял реальную боль реальными ножами, гвоздями и разбитыми бутылками, а для всех остальных оброс броней с ядовитыми шипами. По легенде, в которую искренне верил сам, — потому что никто ему был не нужен. По правде, которую зарыл в зыбучих песках подсознания, — потому что до чёртиков боялся еще раз причинить кому-то вред, не понимая даже, как именно это делает. Только поэтому их, проигрышей, оканчивающихся вжатым в асфальт лицом, было так непозволительно много для юноши с такой физической подготовкой и таким необузданным, пробивным характером. *** В этот раз всё сгорело по-настоящему. Пламя, сонное и не верящее в неозвученное разрешение разгореться заново, собралось из пекучих, саднящих свежих ран на кулаках, спине, ребрах и плечах (шутка ли, трое на одного?), из противной соли смешанной на губах крови — своей и этого светловолосого ублюдка, дьявольски к месту выглядящего на фоне огня в несколько метров высотой. Гуань Шань все эти годы верил, что время напрочь стёрло четкие образы событий того вечера, но как только густая, наэлектризованная дрожь заколола ладони, юноша понял, что никогда ничего не забывал — её в первую очередь. Ровно на одно мгновение мир для них схлопнулся в вакууме беззвучия (для готовящихся ко сну жителей недалеко стоящих домов вдруг показалось, что где-то рядом раздался если не взрыв, то по крайней мере произошла авария крупных транспортных средств). — Что происхо… — первым неуверенный голос подал тот, кто еще несколько мгновений назад пытался в буквальном смысле отодрать вцепившегося в Шэ Ли Рыжика, а теперь, упершись содранными об асфальт локтями, полулежал в нескольких метрах от него. Рот парня так и остался застывшим на букве «о», пока он таращился на одну из бетонных стен водохранилища по правую руку от них — в ней, еще минуту назад целой, зияла едва ли не сквозная дыра метра два в диаметре. Все равно что кто-то совсем слегка и совсем случайно промахнулся, стреляя из небольшого требушета, а их снесло побочной ударной волной. — К-какого чёрта, гаденыш?.. Чужие голоса, тщетно пытающиеся добиться хоть какого-то ответа, звучали для Гуань Шаня как сквозь толщу воды: он не отвечал, только бегал глазами поверх голов распластавшихся на земле обидчиков по плотным, темным сгусткам не то тумана, не то тени — как будто художник волшебной кистью развёл по воздуху-полотну угольную акварель, заметно черневшую даже на фоне пылающего посреди поздних сумерек огня. Неестественная темнота, больше похожая на ткань глубокой-глубокой ночи, разбухла как теплое тесто на дрожжах, разрослась, сужая видимость хорошо если до расстояния вытянутой руки, оставив за единственный источник света притихший огонь, устроенный Шэ Ли. Она была живая, подвижная, шелестящая. Дразняще касалась покрытой мурашками кожи троих обидчиков и глухо-глухо смеялась, транслируя их животный страх по невидимым нервам к самому сердцу — туда, где всё еще на коленях неподвижно сидел Мо Гуань Шань, смотрящий вперед себя глазами такой же черноты, как и резко наступившая вокруг темень. Особо говорливый не выдержал первым: подскочил с асфальта, истерически рявкнул пустую угрозу и рванул что есть силы куда-то в сторону пробитой стены. Скорее всего, ему даже удалось врезаться в уцелевшую часть лбом, прежде чем невидимая рука намертво вцепилась ему в ногу и притащила обратно на глаза к своим дружкам — только чтобы те увидели, как нечто чернеющее еще гуще, чем плотная завеса вокруг, не подбросила его высоко в воздух, чтобы с силой впечатать в асфальт. Второй раз. Третий. Четвертый. Пока хрустяще-трескающийся звук, звучно вторящий шипению пламени, не сменился мягким и глухим, как от падающего с дерева в траву переспелого фрукта. Со вторым получилось чуть дольше. Где-то перед третьим ударом о землю его друга, еще один отделившийся язычок тени подхватил парня, утащил к воде и держал его голову столько, чтобы кислорода осталось ровно на последний вдох; насладиться им закашливающийся, задыхающийся подросток смог ровно за мгновение до того, как тень дернула еще раз, чтобы всунуть в бензиновое пламя Шэ Ли. И так по кругу, пока сомневающаяся тень не решила, что лучше все-таки остановиться на воде. Криков меньше, да и запах поприятнее. — Ну и? Ты же не посмеешь тронуть меня?.. — стоило ли сомневаться, что до такого отморозка хтоническая ненормальность происходящего дойдет в искаженном виде. Он успел подняться на ноги, но не пытался убежать, не кричал и не ругался, в его расширенных от адреналина змеиных глазах инстинктивный страх смешался с неподдельным любопытством, жаждой дотянуться, вспороть и поробовать на вкус, присвоить, если получится. Едва ли лезвие, блеснувшее в руке парня, было для собственной защиты. Даже в такой момент Шэ Ли страшно улыбался и возбужденно часто-часто дышал, желая урвать как можно больше веселья. — Мы с тобой одной… Мо Гуань Шань оказался рядом гораздо быстрее, чем того позволяли законы физики для двух людей, находящихся на расстоянии нескольких метров. Тень, вырывающая из тела Рыжика десятком рук-язычков, обвила Шэ Ли за руки и ноги и подняла в воздух. Один из язычков так рьяно вытянул нож с тыльной стороны, что рассек глубоко рассек светловолосому ладонь. Позже Мо Гуань Шань поймет, как много слов хотел выплюнуть в лицо источнику большинства его проблем, продолжающему дико ухмыляться, но сейчас ему хотелось одного — чтобы всё побыстрее и наконец-то закончилось. Тень, державшую вырванное лезвие, можно было, в принципе, понять: она делала это в первый раз — разрезала кому-то глотку. Аккурат от места все еще кровоточащего укуса и на такую глубину, чтобы уж наверняка ни единого шипяще-змеиного яда больше не сочилось из этой паршивой глотки. Чужая, теплая кровь брызнула на избитое тело Гуань Шаня, но он никак не отреагировал: прислушивался к потрескивающе-булькающим звукам, пока язычки тени, рассеянные по телу Шэ Ли все равно что крепкие морские канаты, все сильнее и сильнее сжимались на суставах и костях, лопая и ломая их. Буквально выдавливая жизнь. *** Костёр все еще полыхал, запах бензина начал хорошенько кружить голову. Мо Гуань Шань успел натянуть черную футболку, спрятав под ней следы смешанной крови. Кто теперь разберет. Разросшаяся чернильная тень втянулась в грудину ровно в тот момент, когда хрустнула последняя крупная кость — уже наступила ночь, но для глаз Рыжика это была все равно что предрассветная серость. Практически светло. Он вспомнил о ней почти случайно: на мёртвой территории, где в движении находился разве что сам Гуань Шань, глаз выцепил несмелое, мелкое шевеление. Почти вся вода вытекла из целлофанового пакета, но маленькая чёрная рыбка оказалась слишком живучей и упрямой. Надо было удивиться как минимум, но Мо почему-то почувствовал, что иначе быть не могло. А еще надо было хоть о чем-то подумать, но Гуань Шань внезапно обнаружил, насколько это необычно и хорошо — не проворачивать в голове ни единой мысли, ни тяжелой, ни лёгкой. Словно его хорошенько встряхнули, вскрыли грудную клетку и выпустили наружу весь накопленный, гниющий мусор, оставив приятную пустоту. Тень уловила раньше, чем Мо Гуань Шань успел обернуться. Черный язычок вырвался стрелой и чудом замер тончайшей иголочкой в сантиметре от тёмно-серых глаз. — М…Малыш Мо?..