ID работы: 9724764

Бушующее пламя

Джен
R
Завершён
247
автор
Размер:
97 страниц, 18 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
247 Нравится 48 Отзывы 137 В сборник Скачать

Часть 9

Настройки текста
Примечания:

Никогда не угадаешь, кто достоин доверия. Самые близкие порой предают. Самые чужие неожиданно помогают. Все устают. Даже самые сильные. Только они в отличие от остальных продолжают идти к цели, молча, стиснув зубы.

Иногда Алсу кажется, что судьба его ненавидит. А потом он просто вспоминает, что проживает вторую жизнь, и всё становится на своих местах, да. Сейчас он растерянно стоит посреди мед.кабинета и пытается понять, почему Скуало покрылся сероватой коркой, а Луссурия наоборот, приблизился к чёрному.

Разве он успел сделать что-то не так?

Он ведь был хорошим… Мамочка была бы недовольна И чёрт дёрнул бы Луссурию провести перед покупками одежды мед.обследование. Интуиция, чёрт её Но почему, почему-почему-почему-почему-почему они так раздражены? Почему цвет их настроения почти чёрный? Почти ненависть…\ Он провинился?.. Но когда? когдакогдакогдакогдакогдакогдакогдакогдакогдакогда — Откуда они у тебя? — наконец, заговорил ста-а-а-а-а-а-а-арший брати-и-и-и-ик, мрачным взглядом окидывая тщедушное тело. «Как он вообще жив, если его и ветер-то унесёт?..» Корэй на мгновение задумывается, не понимая, про что они это, а после… вспоминает. Он у Луссурии в кабинете. В медицинском кабинете. И он — полуголый, в одних трусах, стоящий пред ними Теперь хоть понятно, откуда столько серы, близкой у черноте. Они направлены не на него. — О-о, — растерянно тянет он, откровенно недоумевая, мол, ну разве и так не понятно? — Мамочка любит меня, любила меня, но Алсу-кун плохой, не оправдал её надежды, Алсу-кун должен быть наказан, Алску-кун плохой сын, мамочка расстроена, а мамочка не должна расстраиваться, — мальчик-в-душе-девочка говорит почти скучающе, почти безразлично, почти… Почти на грани отчаянья Потому что для Алсу подобное — норма. Мамочка непогрешима. Потому что маленький Алсу без мамочки не протянул бы долго. Мамочка — идеал. Мамочка — Бог. Мамочка знает лучше. Мамочка умней. И где-то глубоко внутри надрывно кричит маленькая наивная девочка-Алиса, захлёбывается в слезах, размазывая их по щёчка. «Это неправильно», — шепчет Алиса, испуганно прижимаясь к стенке, подтянув ноги как можно ближе и стараясь сжаться в комок, и исчезнуть. «Неправильно, мамы так не поступают, неправильно, неправильно, неправильно», — кричит Алиса, пока Алсу делает вид, что внезапно оглох-ослеп-нем-забыт. «Мамочки так не любят — это издевательство», — упрямо твердит день за днём, раздражённо долбя черноту головой, не обращая внимания на струящиеся по голове капли крови, — «Она ненавидит нас, она делает нам больно, всё, абсолютно всё что мы получили от неё, — это боль! Когда любят, не больно!» — Алсу зажимает уши руками, будто бы это и взаправду поможет, и упрямо мотает голову в сторону, словно мантру повторяя: «Мамочка — идеал. Мамочка — Бог. Мамочка знает лучше. Мамочка умней. Мамочка делает это всё мне во благо».

***

Корнелия Корэй женщина красивая: у неё завораживающие, туманные серые глаза, что порой даже не понятно, смотрит она куда-то, или витает у себя в мыслях; у неё длинные пушистые тёмные, почти чёрные волосы, вьющиеся в кудри на концах — Алсу нравится, он хорошо помнит то время, когда мог с самым искренним детским любопытством безболезненно дёргать их, и смеяться, когда они пружинились; у Корнелии тонкая талия, что вместо мамы он представляет её феей, а после — Богом; когда мамочка ходит, Корэй-младший в восхищении застывает, и думает, что мамуля точно не человек — люди не могут ходить так, словно плывут-парят над полом, не ходят так, что кажется что эта женщина фея-волшебница, люди так не ходят… Алсу как-то слишком поздно понимает, что всё это маска. Что самые яркие улыбки, нежный шёпот и мягкие руки — не более чем игра его Божества, позже показавшая свой истинный лик самого Дьявола. Что такой нежный смех, звонкий и веселящий, поднимающий настроение на самом деле п у с т ы ш к а Первый колокольчик появляется в два года. Внутри что-то звенит-звенит-звенит, и пока мамочка — любимая, родная, драгоценная, — смеётся, Алсу впервые чувствует несоответствие. Пока мамочка смеётся, маленький мальчик — добрый, добрый-добрый мальчик, наивная душа, — пытается понять, почему чувствует пустоту, вместо радости, что излучает она. Второй колокольчик звенит тогда, когда вместо любви в свою сторону, мальчик замечает чёрную корку, которой Корнелия вся покрыта. И, вот что странно, постепенно все остальные люди тоже начали покрываться этими корками на своём теле, только у кого-то ярче, у кого-то наоборот — бледней. Неизменной оставалась только горячо любимая мамочка — лучшая, самая прекрасная и красивая на свете, чей смех равноценен смеху фей из сказок — чьё тело покрыто чёрной-чёрно коркой с ног до головы, оставляя лишь одно небольшое отверстие возле сердца, покрываясь серым, а не кристально чёрным. Со временем Алсу замечает, что цвет может поменяться — так, например, у одного мальчика на прогулке, когда его загнали хулиганы, синий цвет поменялся внезапно на кроваво-красный, а хлипкий с виду паренёк смог раскидать троих парней несколько плотней и старше его самого. В конце, когда все «враги» казались «повержены», яркий кровавый оттенок меняется на бледноватый розовый, и мальчишка, с побледневшим лицом вставая, хватаясь за стенку дома, возле которого его и загнали, убежал, быстро-быстро, и Алсу не соврёт, если скажет что на личике паренька были оттенки страха. Алсу, не смотря на то, где он живёт, мальчик довольно не глупый, а потому быстро понимает, что странные цветные корочки на людях — это эмоции, и даже спустя недолгое время может сказать, какой цвет какой эмоции принадлежит. Например, розовый — это страх, и чем он сильнее, или чем испуганнее человек, тем цвет и ярче. Красный зачастую образует эмоцию ярости, бессилия, любви и одержимости. Или же простой, но очень-очень сильной злости, но не настолько, что бы она доходила до отметки «Ярость». Алсу отмечает, что зелёный — это сострадание или доброта, иногда жалость. Фиолетовый — решимость в своих действий, или же как раз наоборот, жуткая неуверенность. Это, на самом деле даже красиво, когда фиолетовый переплетается с розовым, образуя цветную палитру гамм этих двух цветов. Да и вообще, когда цвета переплетаются, само по себе красиво и завораживающие зрелище, что первое время он так и застывал с глупым видом, восхищением в глазах и приоткрытым ртом, практически и не моргая. Иногда он видел, как переплеталось непереплетенное, казалось бы — пример тому были, например, страх и решимость; отчаянье и болезненная готовность; любовь и ненависть; удовольствие и страх; радость и стыд; обида и справедливость, сбавленные той ещё долей вины; удивление и разочарование, присыпанное с мрачным довольством — и всего подобного много, что за всем сразу и не уследишь. Но, несмотря на всё это, мальчик — наивный и тщедушный, — до сих пор не знает, что означают чёрный и серый. Есть догадки, однако то, о чём он думает будет самым неблагодарным делом-словом-помыслом, так что мыслишка ненадолго задерживается в маленькой, но сообразительной голове. И зря зря-зря-зря-зря-зря-зря-зря-зря-зря Третья ошибка заключалась в том, что Корэй-младший, когда ему впервые не снится — чернота всё никак не даёт его мыслям свободы, он словно задыхается-задыхается-задыхается, пока в конце концов не узнает правду, — идёт к мамочке — на тот момент ему почти пять лет, а делать это строжайше запрещено, — и слышит э т о Мальчик, взволнованный, почти подбегает к двери, что опрометчиво оказалась не запертой, и прильнул к стенке, вплотную прижавшись голову и смотря голубыми глазами в небольшую расщелину-пространство. Мальчик — непорочный, наивный, и жизни не видавший толком-то, — слышит крики и… стоны. Он видит свою мамочку абсолютно голой, со связанными руками, шрамами на нежной, красивой коже и растрёпанными волосами. И ещё он видит мужчина — намного, намного старше его самого, — тоже голого. В руках его ремень — толстый, широкий, а сам он покрыт коричневой коркой, вперемешку с неярким красным. Алсу знает эти цвета — коричневый означает брезгливость, а алый в данной ситуации… страсть. Мальчик проглатывает вязкую слюну, но не моргает, и так и остаётся до самого утра, наблюдая абсолютно всё. Он видит как плохой-плохой мужчина — гниль и падаль, — бьёт её мамочку ремнём, бьёт её руками, и парочку раз пнул в живот ногами — всё это настолько доводит до бешенства Алсу, что он и сам впервые за всё это время начинает покрываться той самой коркой. Мужчина стонет, грубо хватает за пышные — длинные и шелковистые волосы, — и брезгливо дёргает за них, наматывая на руку, словно и не волосы держит, а непослушную, грязную собаку за поводок. Мужчина говорит плохие, плохие слова, и зачастую они обращены к маме, к любимой мамочке, к самой лучшей мамочке. но только до данного момента Мальчик — маленький, но уже не такой невинный, — стоит там до утра, постыдно подглядывая в щёлочку двери, прижавшись к холодной стене. Он знает, то что сейчас происходило — это неправильно. Так делать они не должны. Мамочка не должна послушно стоять на коленях-сидеть-лежать-стоять нужное подчеркнуть и терпеть плохие-грязные слова в свой адрес, не должна терпеть то, что её бьют, не должна… но терпит. И тогда Алсу впервые видит, как смола исчезает и появляется бледный алый, с каждой минутой становившийся всё ярче и ярче. Алсу не понимает, и почти скулит, но вовремя прикрывает себе рот ладошкой, чтобы его не застали — он не знает что может тогда произойти, но интуиция нервно кричит, абсолютно ничего хорошо. Алсу уходит лишь под утро, чувствуя себя как никогда вялым, усталым и испорченным, грязным. Он уходи тогда, когда мужчина — плохой-плохой-плохой-плохой-плохой — начинает собираться чтобы уйти. Не будь бледнолицый так опустошён, он, возможно бы даже порадовался… наверное. Алсу падает на кровать, зарывается пальцами в одеяло, стискивая их в крепких кулаках и засыпает. Будят его через полтора часа — он смотрел время, когда ложился, мимо проходил, а часики будто насмешливо тикали «Тик-так, Тик-так», — и мальчик синевласый чувствует себя до ужаса разбитым. Он зевает каждые пять минут, прикрывая ладошкой рот, и смотрит в спину мамочки, готовящий им завтрак. «Будто ничего и не произошло», — пронзает голову страшная мысль, а за ней появляется и другая — «Сколько раз так уже было?.» — потому что Алсу смотрит — внимательно, пронзительно, — в сторону мамули, и не видит ничего. Алый цвет на глазах заменяется тёмным-тёмным чёрным, стоит только ей улыбнуться и посмотреть на него. Синяки — множество синяков по всему телу, что должны были остаться после… того, что произошло — их попросту нет. Нет их и на шее, а ведь мамулю душили — он видел это собственными глазами, — нет и на руках, где плохой мужчина наступал или связывал, нет и на ступнях, словно не её заковывали проволокой — острой-острой, той, от которой ещё и кровь идёт, — а ведь волшебная фея сейчас в простом платье, с открытыми руками, шеей, и даже ногами, без тапочек. И тогда он спрашивает — громко, вслух, чётко. Это была одна из самых главных ошибок. Точка отсчёта. Точка (не)возврата Точка боли Точка Смерти

Бог любит троицу, не так ли?...

После своей третьей ошибки, Алсу начинает делать их всё больше и больше, пока события не проводят к его Смерти. Алсу, на самом деле, сильно-сильно устал, и не прочь уйти на покой.

Только мамочка — Злое Божество — не даёт

Спина мамули напряглась, а из рук вылетела тарелка — она разбилась с оглушительным грохотом, отвратительно звеня в ушах, — и Корэй-младший видит, как чернота второй раз в жизни отступает, переливаясь бардовым и бледным розовым. Мамочка, опустив голову низки-низко, говорит почти урчащим голосом и приказывает рассказать абсолютно всё. Алсу Корэй мальчик хороший. Алсу Корэй мальчик послушный. Алсу Корэй мальчик, любящий любимую мамочку. Алсу Корэй её всё-всё рассказывает.

***

Алсу рассказывает почти-безэмоционально, почти-безразлично, почти… Почти…почти полностью скрывая боль и отчаянье в голосе

Мама, остановись! Мне больно!

Двое подростков слушают внимательно, и бледнолицый видит, как корочками Я_Р_О_С_Т_И они покрываются. Красный ему нравится, но… не сейчас. Он задыхается Он тонет Господи Боже Если есть кто-то Прошу Не дай мне захлебнуться Луссурия осторожно подхватывает его на руки — и как только ему не тяжело?.. — сажая на стульчик, и начинает водить руками по старым-новым ранам-шрамам, синякам и порезам. Кажется, его захватывает восторг, когда она-он видит, что руки покрываются жёлтым, спелым-ярким-оранжевым цветом, и начинают осторожно водить по порезам, синякам, шрамам, болезненным точкам. Под кожей что-то зудит, чужая Сила проникает под кожу, глубоко-глубоко внутрь в него и немного щекочет. Мальчик не может отметить и того, что ему приятно и тепло, да и вообще — сдержать чих ему не удаётся, смешно сморщив личико. Действительно, зачем помнить о том, что любимая и тёплая мамочка стала Злобным Божеством?.. Зачем помнить холодные и одинокие ночи?.. Зачем помнить эту ненависть, безразличие и пренебрежение?.. Зачем помнить детскую обиду и боль?.. Зачем-зачем-зачем-зачем-зачем-зачем-зачем Зачем помнить это, когда рядом, кажется, начинает появляться Семья?..
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.