Юпитер

Чутьё, вообще-то, действительно выручало и выручает Аракиту куда чаще, чем кажется. Он ещё до броска знал, отобьют ли его мяч; знал, стоит влезать в драку или лучше не надо; знал, какой исход будет у каждой гонки, даже если сам в ней не участвовал. С людьми чутьё безошибочно срабатывало тоже — Араките порой достаточно было только посмотреть на человека, чтобы понять, какой у него характер, и его догадки, как правило, подтверждались. О собственных чувствах говорить было нечего, так что влюблённость в Фукутоми Аракита принимает сразу. Ладно, почти сразу, и это «почти» занимает у него три недели наблюдений исподтишка с ворохом различных — иногда забавных — открытий. Аракита замечает, например, что у Фукутоми в шкафчике всегда есть две запасные бутылки воды, а к дверце прикреплена фотография с отцом и братом, где они все трое похожи друг на друга. Перед тренировкой Фукутоми всегда разминается по отработанному сценарию, не пропускает ни одного упражнения и только потом садится на велосипед. Он получает высокие оценки по практически всем предметам. Любит яблочный пирог с ванильным мороженым вприкуску. Отлично плавает, если верить Шинкаю, и на сумке у него болтается брелок в виде зелёной черепашки. Про черепашку Аракита пока ничего не выяснил, но надеется, что против собак тот тоже ничего не имеет. — У меня что-то на лице? Фукутоми смотрит на Аракиту, пока они вдвоём сидят в библиотеке после уроков. Смотрит он пристально, как обычно, густые брови чуть сдвинуты к переносице, нос чуть-чуть красный, потому что накануне слишком уж нещадно палило солнце. Аракита со вздохом роняет голову на руки, тщетно пытаясь сосредоточиться на подготовке к тесту. — Неа, ничего у тебя на лице нет. Суровость одна. — Понятно, — Фукутоми опускает взгляд в книгу, аккуратно клеит очередной цветной стикер к страничке, делает запись в тетради. Ни дать ни взять идеальный ученик, в средней школе Аракита таких терпеть не мог, а теперь вон что… Сам ведь почти такой же стал, торчит за учебниками вечером, потому что решил не отставать от команды и поступать в университет тоже. — Ты последнее время слишком часто на меня смотришь. — Чё… Хочу и смотрю! — огрызается машинально Аракита, хотя на секунду его кидает в жар. Вечно вот Фукутоми такой. Непрошибаемый, с прямыми формулировками и кристальной логикой, где нет никаких скрытых подтекстов. — Может, мне нравится! — Я нравлюсь? — голос Фукутоми даже не вздрагивает, остаётся таким же бесстрастным. И Араките вдруг становится обидно до чёртиков. Хотелось бы, чтобы Фукутоми в тот момент на него взглянул, может, смутился бы немного — проявил бы хоть немножко деликатности, дающей Араките… надежду? Осознание? — А если да, Фуку-чан? — щурится он. — Как бы ты тогда отреагировал? Фукутоми задумчиво поднимает голову, смотрит снова на Аракиту. У последнего запоздало потеют ладони, и сбежать хочется ужасно, поджав хвост, но нет — он так и сидит, нервно ожидая непонятно чего. Наверное, придурок он, со всякой гейской ерундой в голове, и Фукутоми сейчас просто выбирает для этого определение почётче. Аракита его и не осудит, в самом деле. Не каждый раз кто-то — особенно в элитной, чтоб её, академии Хаконе — такие опасные темы заводит. — Я бы сказал, что ты путаешь восхищение и благодарность с романтическими порывами, — наконец, говорит спокойно Фукутоми. Берёт маркер и выделяет строчку в своём конспекте, как будто речь идёт о грёбаной погоде. Или о домашнем задании. Никак не о любви, тем более односторонней. — В подростковом возрасте такое бывает, особенно у кохаев к семпаям. В каком-то смысле я и есть твой семпай, несмотря на возраст, поэтому я бы не удивился… И сказал бы тебе, что это скоро пройдёт. — Пройдёт? — изгибает бровь Аракита, стараясь ничем не выдать пробившее его разочарование с острой тоской. Ну да, конечно. Фукутоми, такому правильному и образцовому, даже представить сложно, наверное, что можно… — Фуку-чан, а ты сам-то подобное чувство испытывал? Хоть к кому-нибудь? — Я — нет. Просто говорю, что такое возможно. Я встречал упоминание похожих отношений в паре повестей для дополнительного чтения… Аракита, — Фукутоми замирает с открытым маркером, вновь уставившись в глаза Аракиты. — У тебя чисто теоретический интерес? В его вопросе нет ничего, что Аракита счёл бы настораживающим. Ни осуждения, ни насмешек, ни волнения. Фукутоми остаётся Фукутоми, и бесит это до крайности. — Конечно, теоретический, — Аракита фыркает и хватает учебник, раскрывая на закладке, потому что смотреть на Фукутоми сейчас невыносимо. Его хочется ударить. В него хочется швырнуть чем покрепче, толкнуть куда-нибудь к стене или на пол, чтобы хорошо приложился затылком и отреагировал, наконец. Криком, дракой, возмущением, да хоть чем. Фукутоми — тот ещё тупица. — Стал бы я тут перед тобой распинаться, если бы было иначе? — Как знать, — возвращается к работе Фукутоми, не подозревающий о буре внутри Аракиты. — Ты не слишком охотно делишься эмоциями. — Да кто бы… Кто бы говорил, Фуку-чан! — и Аракита чувствует, что краснеет, так что прячет за учебником всё лицо. — Если я эмоциями не делюсь, то ты — чёртов Терминатор! Фукутоми не отвечает. Аракита, секундами позже выглянув из-за страниц, видит, что он занят работой, и со вздохом возвращается к своей тетради тоже. Глупый, какой же глупый всё-таки этот каменнолицый.