Тango to Evora

— Я могу пригласить вашу спутницу? За те его (десять? пятнадцать?) шагов к их столику сердце успевает разогнаться неровными, захлебывающимися, пронзительными толчками, в такт зазвучавшей музыке. Как минимум, два десятка отличных ресторанов в районе Брентвуда, среди которых Хиль мог бы выбрать… Почему этот? Почему именно этот?! Вопрос, идиотский, глупый, навязчивый бьется в голове бессмысленно и нелепо. — О, конечно! Но она не танцует. Тем более… танго? Дорогая? Хиль. С его обескураживающим простодушием и такой непосредственной уверенностью «я же тебя знаю, любовь моя». — Я все-таки попробую, — она встает, чуть опираясь об его плечо, ловя растерянный, озадаченный взгляд. И первое же касание теплой, протянутой ладони к ее пальцам пробивает электричеством. — Привет! — Джейме Ланнистер произносит это так же легко, непринужденно, улыбчиво, как десять лет назад, когда они встречались утром, попрощавшись накануне вечером. Его рука прикасается к скользящему шелку платья на спине сначала легко, словно пробуя, но потом решительно переходит на ее голые лопатки, прижимая к себе сразу крепко, близко, так, что она касается своей грудью его. Музыка звенит гитарными переборами, нежно, щемяще, трепещуще. Несколько быстрых шагов в одну сторону, в другую. Кадена — вспоминает она забытое название элементов. Она знает, что напряжена, и что он это чувствует. — Расслабься, — словно читает ее мысли, — мы же просто танцуем. Как раньше. … Он все-таки протанцевал с ней тогда, на прощальной вечеринке в лагере. К ним мгновенно прилипли взглядами все, и только музыка, наверное, не позволила слышать смешки и замечания. Бронн, проходя мимо, ободряюще похлопал Джейме по плечу. Вот тогда Джейме и предложил: «Хочешь, будем учиться танцевать вместе?». Это было настолько неожиданно, что она не сразу даже ответила. Позже, в Лос-Анджелесе, он оплатил годовой курс за индивидуальные занятия у «самой лучшей на побережье» преподавательницы танго. Бриенна тогда только-только привыкала к ланнистерскому «нужно найти самое лучшее», которое сквозило во всем, начиная от выбора йогурта, и порой заставляло ее сжиматься. Наверно потому, что себя не считала этим самым лучшим. Почему танго, она даже не знала. Но у Джейме так бывало: он зацикливался на какой-то идее и бросался ее выполнять с характерной для него самоуверенной амбициозностью. Он не любил проигрывать даже самому себе. А она не отступала из-за своего «чертова упрямства», как поговаривал отец. Поэтому они не пропустили за год ни одной тренировки. Хотя первый взгляд, который бросила на них мисс Анита, был явно смеющимся, с хорошей долей иронии и скепсиса, уж Бриенна могла распознавать такие взгляды. Но она действительно оказалась лучшей, тут не поспоришь: муштровала их так, что их футболки промокали насквозь, заставляла сначала слушать музыку с закрытыми глазами, а потом танцевать, затянув глаза шарфом, чтобы чувствовать партнера, угадывать его движения только телом. Хвалила редко, а вот ругалась вполголоса на испанском — часто. Джейме изучал испанский и пару ругательств ей с удовольствием перевел. Они тогда танцевали не совсем стандартное танго с легким, чуть свистящим испанским названием Ausencia. «Разлука» — это уже перевела сама мисс Анита. — Я говорил тебе, что ты очень хорошо двигаешься? — Да. Раньше ты добавлял: для твоего роста и комплекции. — Я и сейчас готов повторить. Мало что изменилось. Бриенна скользит взглядом по его лицу: это он почти не изменился. Хотя нет, изменился. Стал еще красивее. А ведь тогда, в юности, казалось, куда еще… Но сейчас то мальчишеское очарование («о, мой бог, какой красавчик, даже девочки?») перешло в мужскую сногсшибательную харизму. Одним жадным и в то же время беспомощным взглядом она вбирает все: острые скулы, золотистую щетину, прищур зеленых глаз с едва наметившими лучиками в уголках, твердую складку рта — верхняя со знакомым, кошачьим изгибом. — Сбиваешься с такта, — тут же бесцеремонно заявляет он. — Я… сто лет не танцевала танго! Это было… последний раз с тобой, на теплоходе, ночью… … Их десятидневный круиз вдоль побережья до мексиканской Энсенады и обратно, после окончания школы. Сначала Джейме предлагал свою яхту, но ей хотелось отправиться в круиз именно на лайнере. В Энсенаде они купили текилу и пару лаймов. Незрелых, ядовито-зеленых и таких кисло-горьких, что у нее выступали слезы. Но они все равно закусывали ими текилу, одновременно, одним ломтиком, перехватывая его друг у друга из губ, громко и возбужденно смеясь. Пили и целовались, прямо на темной, подсвеченной огнями из ресторана палубе. Его губы были горькими и солеными одновременно, жадно захватывающими ее рот и до одури, до слабости в коленях, нежными. А потом из ресторана полилась музыка танго — она бы уже не вспомнила сейчас какая — и они начали, дурачась, танцевать на палубе: в пляжных шортах, босыми, через каждую секунду целуясь. Будь мисс Анита рядом, они бы наверное, выслушали весь ее арсенал ругательств на испанском. Но случилось удивительное: несмотря на пьяную раскоординацию движений, они очень точно поймали чувственный ритм и мелодия до краев наполнилась их общим, одним на двоих, жарким, почти осязаемым возбуждением. Им аплодировали, когда они закончили, хотя ей тогда казалось, что они одни на этой палубе. Они тяжело дышали, обнявшись и она чувствовала, дрожа, его губы на влажной шее и дразнящий язык на мочке уха. — А у тебя, похоже, была регулярная практика? — запах парфюма от его кожи сейчас другой, но тоже с явственными нотами цитрусовых, и она сглатывает, прикрывая глаза. — Нет. Хорошая мышечная память, ты же знаешь, — его голос звучит хрипло. Да, мисс Анита тогда это тоже говорила. Она наступает Джейме на ногу, сбившись с ритма, но это он никак не комментирует, только крепче обхватывает талию. — Это твой муж? — Нет. Еще нет. — Жених? Не заметил у тебя помолвочного кольца. — Оно у него в кармане. — Ты и это знаешь? — Он предсказуем. — Хм… не уверен, что мне бы понравилась такая характеристика от моей будущей жены. — Тебе бы вряд ли пришлось это услышать. А он предсказуем. И это прекрасно. На секунду, глаза в глаза: снова проваливаясь в эту зеленую муть, блуждающие болотные огни, затягивающие в топь и трясину. Зыбкую и ненадежную. — Послушай. Я мог бы объяснить. — У тебя было на это десять лет. — Да. Десять гребаных лет. Пять лет в Испании, три — в Южной Африке и два — в Канаде. — American Airlines внесли тебя в черный список? — она не видит его глаз сейчас, и это пожалуй, к лучшему. — Нет. Извини. Конечно дело не в расстоянии. Я бы мог попытаться объяснить сейчас. — Да не стоит. Уже все равно, — «ты же врешь, как же ты врешь себе», с горячим приливом крови к щекам стучит в голове. Но сегодня он не заметит, сегодня спасительный мейкап, румяна, и хайлайтер, и матирующая пудра и черт его знает какие еще улучшайзеры для ее вечно бледной веснушчатой кожи. Она знала, что Хиль сегодня сделает предложение. Поэтому сегодня на ней это неудобное узкое платье с голой спиной и для движений танго спасает только глубокий разрез почти до края чулок. Чулки. Да, чулки — черные, тонкие, почти прозрачные, потому что вечер должен был, просто обязан был завершиться сексом. И Хиль говорил, как ему нравится их снимать. Перехват, он сильно и резко прижимает к себе, так, что она чувствует до мурашек твердые мускулы его груди под белым хлопком рубашки. — Это неправда, — его шепот на ухо кажется еще более обжигающим, когда он на секунду прижимается своей щекой к ее. — Горячая. Как тогда в лагере, когда ты меня тащила на себе… — Ну все, хватит, прекрати, — вымученная улыбка Хилю, кажется, у нее получилось даже слегка пожать плечами: «Что я могу поделать? Потерпи». — Не могу, — его губы почти касаются мочки уха, шепот натягивает нервы, как скрипичные струны, до предела, звонкого и невыносимого. Когда же она закончится, эта мелодия?! Снова и снова, пронзительно, переплет гитарных и скрипичных струн, она чувствует подступающие слезы, отворачивает лицо, глотает ком в горле. — Зачем ты прилетел? — она надеется, что голос звучит спокойно, и отчаянно пытается перевести разговор и мысли в безопасное русло. — А, да, оформление наследства. Соболезную. «На самом деле нет. Совершенно плевать». Единственная совместная встреча с Тайвином Ланнистером запомнилась тем, что на протяжении всего разговора она чувствовала себя так, как будто ее засунули в рефрижератор. Хуже была только встреча с его сестрой. Но там было наоборот: как в раскаленном до предела жарочном шкафу от ее насмешливого взгляда и колких, очень точно цепляющих за самое больное, вопросов. Она чуть не сдохла тогда от этого гребаного перепада температур, поклявшись себе, что больше ни одной встречи с родственниками Джейме не допустит. — Не совсем. Прилетел подписать нотариальный отказ от своей части. — И… потом обратно? «Какого черта ты это спрашиваешь, дура, самая последняя дура». Джейме чуть пожимает плечами, отводя ее от себя на вытянутую руку и притягивая снова. Его рука с талии быстрым плавным движением кончиков разведенных пальцев идет к бедру. Она помнит эту последовательность движений — дальше ее нога, взметнувшись, обвивалась вокруг его бедер — но не делает этого. Его пальцы, невесомо скользя по черному шелку, снова, помедлив, возвращаются на ее спину. Вторая ладонь крепко сжимает ее пальцы. Бриенна закрывает глаза, смаргивая влагу. …Вернувшись разгоряченные после танго в каюту, они тут же упали в разворошенную постель, у них едва хватило терпения стянуть друг с друга шорты. Она тогда впервые испытала оргазм, когда он был внутри. Очень быстро, буквально от первых же его толчков, когда он войдя, резко приподнял ее, глубже насадил на себя, и они начали двигаться сидя. Они так ни разу не пробовали до этого, и ей почти сразу же стало хорошо: перехватило дыхание, горячая волна побежала с лица к шее и груди. Прижавшись к нему, она чувствовала его пот, собирающийся на лбу, запах лайма, моря и текилы, и сильные глубокие толчки, убыстряющиеся от ее стонов, словно скручивающие все тело в невыносимо острую, звенящую наслаждением спираль. И это наслаждение ударило в нее, неожиданно и сильно, словно распрямившаяся пружина. Она вскрикнула — почти жалобно, закинув голову и вцепившись в его плечи, чувствуя свои сокращающиеся мышцы внутри, вокруг его члена, мгновенно обессилев и замерев. И помнила его шепот потом — счастливый, задыхающийся и горячечный: «Тебе было хорошо? Скажи, как тебе хорошо?». Он кончил чуть позже ее, вжимаясь пальцами в ее бедра, что-то бормоча и рыча сквозь зубы. И потом оставшиеся шесть дней они почти не выходили из каюты. Бриенна зажмуривается крепче, чувствуя его теплое дыхание совсем рядом, на своей голой шее. Звуки мелодии, наконец, затихают. Открывает влажные глаза, плывущим взглядом отмечая нетерпеливое движение Хиля, как будто он хочет встать. Джейме размыкает руки, отпуская ее от себя, молча отступает от нее на шаг, не провожая обратно к столику. И она возвращается одна, глотая судорожным, перехваченным горлом всё: слезы, проклятое танго, соленый океанский ветер, свои захлебывающиеся в оргазме стоны, десять лет без него, будущую свадьбу, дом в Пасадене с камином и садом, всю свою силу и всю свою слабость.