Та единственная

— Есть вещи, — рассеянно глядя в окно, произнесла Рогозина, — которые проще сделать, когда другие думают, что ты слаб. Замужество — лучшее, что делает женщину слабой. Заметив скептический взгляд Тихонова, она с усмешкой добавила: — В чужих глазах. Иван оглянулся на соседок напротив: одна на ощупь искала под столом розетку, вторая засовывала на багажную полку забрызганный чемодан. Усталые лица, дряблые руки, обручальные кольца на неухоженных пальцах без маникюра. И всё же — сложно было сказать, что они слабы; но слабо верилось, что кто-то ждёт их там, в конце дороги. — Давайте помогу, — машинально поднялся Иван. Запихнул чемодан и, кивнув на слова благодарности, снова сел рядом с Рогозиной. По старой студенческой привычке он не мог ни разложить вещи, ни расправить постель, пока поезд не тронется. Тревожное состояние — будто завис между мирами. Программист украдкой глянул на полковника. Она по-прежнему смотрела в окно, пальцем правой руки рисуя круги по ладони левой. Во взгляде — расфокусированном, сонном и необычно мягком, — сквозила въевшаяся усталость. Выбившийся из пучка на затылке завиток щемяще трогательно свернулся в ложбинке шеи. «Трещина в маске», — усмехнулся про себя Тихонов. Вдруг отчаянно захотелось сесть ближе, размять её напряжённые плечи, почувствовать под пальцами выпуклый позвонок и гладкую загорелую кожу. Он привычно сглотнул, задвинув желание. Поезд всё не ехал. Рогозина сидела молча, почти не двигаясь; Тихонов долго смотрел на неё в полумраке плацкарта, а потом, чувствуя, как почти физически давят недомолвки, задал главный вопрос: — Вы сами хотите этого? Если бы… ну, если бы всё было по правде? Галина Николаевна обернулась, и по её лицу он понял, что сформулировал мысль совсем не так, как хотел. — Я имею в виду… Представим, что вам не нужно оправдывать легенду. Что дело могло бы обойтись без этого. В таком случае — вы бы хотели… выйти за него? Она помедлила с ответом, внимательно, оценивающе глядя на Ивана. Потом еле уловимо улыбнулась. — Я думала об этом. У меня нет ответа. Бывали моменты, когда, дойди до этого, я сказала бы «да». Но... Тихонов присвистнул так, что женщины с боковушки синхронно оглянулись. — Простите… — прошептал он. — Слушайте, если бы вы сказали это в конторе, сплетен было бы не обобраться… — Их и так не обобраться, — хмыкнула Рогозина. Иван поскрёб небритый подбородок. — М-да. Не поспоришь. Они как-то волнами приходят. После «дела толстых», после пансионата «Сказка»… — Тихонов! Ещё ты будешь в мою жизнь лезть! — резко перебила Рогозина и занесла ладонь, чтобы хлопнуть по столу. Но остановилась. Выдохнула. Почти спокойно договорила: — Будь сейчас на его месте кто-то другой, мне было бы гораздо проще. Это было бы обыкновенным… ладно, необыкновенным, но всё-таки делом, просто приказом сверху. Рогозина пальцами собрала кожу на лбу в глубокие складки, сразу став старше и суровей. Иван сидел, не шелохнувшись, боясь случайным движением спугнуть её откровение. — Хотя, знаешь, на самом деле всё совсем легко, — вдруг усмехнулась она. — Нас связывает так много слоёв работы, что то, что, может быть, было, а может, и не было под ними, — давно погребено, смешалось, потеряно. И всё-таки, — полковник покачала головой и снова улыбнулась, — это будут не самые обычные дни. И, — взгляд помрачнел, а в тоне зазвучали привычные стальные ноты, — я надеюсь, ты мне поможешь. — Безусловно, Галина Николаевна, — тихо ответил программист. — Тогда, — она обвела глазами вагон, кивнула и хлопнула в ладоши, — нам пора обсудить, как мы организуем утечку. Тихонов поднял брови и самодовольно ухмыльнулся. — Ладно. Пора тебе рассказать мне, как ты планируешь организовать утечку, — поправилась она. Иван уселся напротив, навалился локтями на стол и, блестя глазами, произнёс: — Значит, так… И поезд, наконец, тронулся.