House of murders

Отец берёт канцелярский нож в руку и со всей силы замахивается на мать, которая вопит от страха, её крики слышны на весь дом, всё её лицо заплаканное и больное, в синяках и царапинах, а отец лишь басисто смеётся. Смеётся, как чертов псих, хотя, так и есть. Он псих, самый настоящий псих, ведь нормальный человек не стал бы на глазах своего ребёнка разрезать его родной матери рот канцелярским ножом. Кровь, алая кровь льётся из рта женщины, окрашивая пухлые губы, капая на старую ночнушку и оставляя красные разводы. Её молодое лицо корчится от боли и ужаса, она надрывает связки и кричит, что есть мочи. Он уродует её долго, медленно, мучительно, а та уже не двигается и не дышит. Она мертва. От шока Чимин прирос к полу. Он не мог шевельнутся, он просто стоял, роняя слезы на холодный деревянный пол. Он не чувствовал ничего. До этого он чувствовал боль, страх, ужас, дикий ужас, но сейчас в его мире будто всё перевернулось. Будто всю его жизнь он собирал какую-то головоломку, и вот настал черёд, когда он решил её. Это конец. До этого было куча вопросов. Почему он? За что? Почему именно с ним случилось это? До этого он будто жил. Чувствовал. Переживал. Но сейчас он умер, умер где то глубоко внутри. Неважно. Всё, что было до этого уже неважно. Он остался один. И никого больше. Он абсолютно один на этом свете. Его мать была смыслом жизни. Она была его главным наставником, главным учителем, заставляла верить в лучшее, радоваться мелочам, радоваться всему миру, будь это ясное солнце или проливной дождь, будь это пятёрка или двойка. Она убеждала, что всё в этом мире не просто так, что надо быть добрым ко всему вокруг, и неважно, что в ответ ты получаешь не всегда то, что ожидал. Она была его главным лучом света и надежды в этом мире. А теперь этот луч погас. Отец идёт медленной уверенной походкой к сыну, улыбаясь широко во весь рот и сжимая в руке кровавый нож с остатками мяса. — А ты чего не улыбаешься? Мать же тебя учила улыбаться, несмотря на то, как тебе плохо. Давай мы и тебе нарисуем улыбку, сынок. Адреналин резко подскакивает, заставляя Чимина оторваться от места и выбежать из квартиры, громко хлопнув дверью. На улице кромешная темнота, он не знает куда пойти и кому обратиться, потому что у него никого нет. Он никому больше не нужен. Пак бредёт по дороге в никуда. Он никуда не идёт и не думает ни о чём. Слёзы давно высохли на его лице, оставшись лишь солёным привкусом на губах. Какие-то прохожие, машины, магазины не привлекают внимания. Его мир остановился. Он двигается словно безвольная кукла, у него вырвали душу, вырвали сердце, вырвали чувства и эмоции, а после размазали по стенке. У него отобрали самое важное и главное, что было в его жизни. Он больше не Чимин. Он теперь никто. Его лампочка внутри перегорела, огонь погас, батарейка села. Он не чувствует ни-че-го. Пак сидит в лесу под деревом и смотрит в точку. Он чувствует себя тупым, безвольным. Он больше не чувствует себя. Мать учила его верить в доброту этого мира, но как верить в доброту мира, когда мир вечно поворачивается к тебе задом? Тишина леса давит и в то же время успокаивает. Какие-то мелкие мошки успели покусать его, но Чимин даже не против просидеть так несколько недель, пока его полностью не съедят насекомые. Он хочет просто сдохнуть. Зачем ему жить, когда всё, во что он верил — мертво? — Эй, пацан, ты че здесь делаешь? Внезапный голос сверху не подействовал на Чимина отрезвляюще, но тот всё-таки соизволил поднять голову вверх. Перед ним стоял мужчина, лет тридцати по голосу, но это всё что смог понять парень в кромешной тьме. Молчание. — Эй, ответь что-нибудь, — мужчина пощёлкал пальцами перед глазами юноши, — ты че, заплутал? Чимин лишь криво улыбнулся. — Эм... Может ко мне зайдёшь, а то я вижу тебе совсем плохо? — Я хочу умереть. Здесь. Слова Чимина поставили мужчину в неловкое положение, он не знал, что ответить, но и бросать его не собирался. — Давай ты зайдёшь ко мне, а потом умирай где хочешь, ок? Чимин хотел спросить «ты правда так хочешь, чтобы я к тебе зашёл», но он решил промолчать. Будь, что будет.