****
Август
– Подъём, у нас беглец. Продрав глаза, Гошик поспешно накидывает куртку – уже август, и ночью на улице свежо – привычным жестом закидывает автомат за плечо и выбегает на улицу из комнаты КПП, предназначенной для встреч военнослужащих с посетителями, но используемой и для более прозаичных целей вроде дрёмы отряда антитеррора. Сегодня Гошик в нём. И как назло – происшествие. "Неужели Рус всё-таки решился?!" Весь остаток лета Зацепин не переставал ныть, похоже, после того тягания мебели решив, что Гошик отличный кандидат на роль жилетки. Но стоит выскочить на улицу, как становится ясно: дезертир – кто-то другой, ибо Руслан вон, тянет спину по струнке перед старшиной. Кстати, тот зол, как чёрт. – Всю роту лишат увалов на полгода, если не поймаем… где собаки?! – Сейчас будут! Время поджимает, но отряд ждёт. Денис – из старших – даже умудряется закурить, зайдя за угол КПП, куда не достаёт свет фонаря. Но курит быстро, и когда к воротам приближается свора молчаливых псов, быстро тушит окурок сапогом и встаёт в строй. Псов, кстати, привёл местный кинолог – один всех пятерых. Получив поводок серого кобеля, Гошик отправляется следом за Деном в обход территории. Как он понял, беглеца не досчитались во время ночной проверки, но ещё до конца не ясно, покинул тот часть или пока нет. Все псы тщательно обнюхали ком принесённой простыни, и теперь серый кобель тянет Гошик всё дальше, вдоль забора. Пока не приводит к своим сородичам, уже сделавшим круг и сбившимся в кучу у высокого дерева, кроной нависшего над гаражами по другую сторону забора. Только здесь собаки подают голос, и Гошик, уже окончательно проснувшийся и смирившийся, с тоской бросает взгляд на крутой склон, на вершине которого начинается лес. И собаки ведут их именно туда, а не в город. И скоро им начинает отвечать лай из-за холма. Там расположился цыганский табор, как Гошик слышал… да и сам видел цыганят, ошивающихся за забором. Впрочем, цыганские псы не спешат приближаться, и след уводит мимо городка из картона и фанеры, с затянутыми полиэтиленом оконными проёмами. Слышится ржание разбуженных лошадей, но ноги всё чаще проваливаются в ямы, трещит сухая хвоя, пахнет прелой листвой, влажной землёй и истоптанной травой. Невольно вспоминается ночная прогулка по лесу с Димой и дед, заставивший их вспахивать свой огород… …и жаркая баня… и желание коснуться чужих ягодиц. Только вот руку едва не вырывает из плечевого сустава – чёртов пёс всё тянет вперёд, он – как ракета, неспособная остановиться, не добравшись до цели. Другие псы иногда подают голос, то ли переговариваясь, то ли подбадривая своих ведомых, что мол, уже близко. Только вот небо начинает светлеть, а беглец ещё где-то там, за бесконечной стеной из деревьев. Гошик оглядывался, пытаясь запомнить дорогу, но постепенно перестал – он уже не уверен, в какой стороне находится военная часть, и не водят ли животные их по кругу. И вообще – куда он бежит? Кого ищет? И должен ли продолжать… Возникает смутное чувство, что он всю жизнь только и делает, что куда-то за кем-то бежит, и никак не догонит. Но как же хочется догнать и наконец-то остановиться! Успокоить этот ходящий ходуном горн в груди! Расслабиться и перестать себя ненавидеть… Деревья растут густо, кусты – ещё гуще, так что солнце поднимается на головой слишком неожиданно, и так же неожиданно собаки вдруг поднимают лай, вкрай натягивая поводки, ускоряясь и совсем перестав опускать носы к покрытой хвоей земле. Вскарабкавшись не без помощи своего кобеля на очередной холм, Гошик видит заброшенную, заросшую деревню – небольшую, скорее даже не деревню, а двор на десяток домов – словно декорации к фильму про старую Русь: повсюду грубые брёвна, полусгнившие, и ни единого следа цивилизации, даже колодец сложен из грубых камней и прикрыт кривой крышкой, сбитой из дерева и ржавых лент сырого железа. Но у Гошика нет времени любоваться самым старым из до сих пор найденных забросов – кобель уже тащит к сараю, из которого только что выкатилась круглая тень и метнулась к деревьям. – Стой, тварь! – вырывается вперёд Денис, ранее отставший по нужде. – Стой, говорю! А вот Гошик пса придерживает. Ясно уже, что дезертир далеко не уйдёт, но дикий лай вряд ли убедит его замедлиться… к тому же, Гошик узнал эту тень. Но останавливаться тоже глупо, так что они с псом прибывают на опушку, когда упавшего беглеца уже вовсю месят ногами солдаты без четвероногих помощников, а вот остальные удерживают сходящих с ума животных, кажется, разделивших негодование и злость людей. – Меня из-за тебя чуть увалов до конца службы не лишили! Пидр ты вонючий! Жирдяй недоделанный! Как вообще смог так далеко усвистать?! Горло пересохло, сглотнув жалкие остатки слюны, Гошик останавливается около сержанта, дожидаясь, пока тот закончит доклад начальству, а когда Ротов наконец прячет телефон в нагрудный карман, решается: – Разрешите обратиться? – Разрешаю. – Что теперь будет с Потапом? – Не знаю, – Ротов щурится от заливающего глаза пота, наблюдая за избиением. И по его взгляду понятно, что он сам не прочь присоединиться, но сдерживается. – Семь лет получит, это если максималку… но если докажет, что дезертирство было следствием стечения тяжелых обстоятельств – по первой может отделаться и без уголовной ответственности. – М-м… – Так, хватит! Отставить рукоприкладство! …и ногоприкладство тоже! Поднимайте его, ведём обратно… Помяли Потапова знатно, и на ногах тот почти не стоит, да и заплывшим левым глазом видит явно херово – однако Ден парой тычков в спину убеждает его перестать строить из себя девицу. Гошик на миг встречается с Пухляком взглядом, но тот первым разрывает этот контакт. Не то что бы Гошику невтерпёж о чём-то спросить или что-то сказать в утешение… но на душе неспокойно. Потому ли, что сам мог оказаться на его месте, сложись всё иначе… или потому, что подозревал: парень на грани – но ничего не сделал, позволив себе просто жить, просто плыть по течению? Но ведь жизнь уже столько раз наказывала за попытки повернуть и поплыть против… взять хотя бы глупую попытку заслужить уважение брата в школе, когда Гошик стащил из его рюкзака телефон… или недавнюю поездку в Штаты… Ну попёр бы он против дедов, и чего бы добился? Дедовщина – это тот же мир в миниатюре со своими правилами и общественно одобряемым поведением. Можно играть по их правилам или тихо держаться в стороне, но стоит вмешаться, заявить о себе… Перед глазами встаёт образ бывшего брата, и досада вгрызается в сердце сильнее вместе с чувством вины. Но оглядываясь назад, всегда легко придумать, как бы можно было поступить по-другому. Однако пока длится "здесь и сейчас", проще закрыть глаза, чем на что-то решиться. Даже если желание жжёт изнутри. Даже если мешает мыслить трезво. Но разве разлука не должна была охладить его чувства? …и сама служба… Только кажется, Гошик уже слишком привык к её будням, и стоит хоть немного отвлечься, позволить себе что-то вспомнить – и всё… странные мыслишки уже устраивают пикник в голове. Удаляясь от деревни, Гошик несколько раз оглядывается, чувствуя, как выбравшаяся из заключения тоска вновь заполняет душу. Да, он сбежал сюда на время, отдался на волю случая, решив отслужить, но что будет после? Когда придётся вернуться и вновь столкнуться с проёбанной жизнью и отвергнутым братом? Наверное, всё кончено. Но желания остались. И у него ещё есть полгода, чтобы решить, как с ними быть: попытаться вырвать с корнем или всё-таки позволить себе ещё одну глупость.