****
Лето/Июль
– Ур-р-род… – Старшина опять прокатил? – Да вообще, козлина. Парни, поступившие на службу полугодом раньше, сочувственно вздыхают на ругань вернувшегося от старшины товарища, но со стороны заметно, что не так уж сильно они ему и сочувствуют – в конце концов, не одного Дена не пустили в увал, видимо, в очередной раз придравшись к внешнему виду или заставив читать наизусть правила поведения – но такова суровая реальность: даже если по закону срочник раз в неделю имеет право на увал, никто ему этот увал предоставлять не обязан. Однако Гошика сие обстоятельство трогает не сильно – ему и остальным с весеннего призыва увалы вообще пока не положены. Что касается старослужащих (срочников с осеннего призыва), то от них новоиспечённые солдаты предпочитают держаться на почтительном расстоянии. За месяц карантина-учебки у них успели сложиться какие-никакие, а отношения, так что за исключением отдельных моментов, атмосфера в роте держится ровная и почти не напряжная. Разве что, когда Гошика поставили дежурным, ему пришлось пару раз закрыть глаза на отлучки из казармы в неуставное время… но в остальном к нему даже со стиркой портянок не пристают, а всё потому, что он сразу заявил, что будет жить по уставу. А ведь кое-кто вызвался шестерить по собственной воле. Кудряшов рассказывал, что после ста дней службы "деды" переводят "духов" в "слонов", и переводы эти порой довольно суровы: кто-то просто платит, а кому-то приходится прыгать с башни из стульев, грозя переломать себе ноги, или отжиматься до кровавого кашля… Но Гошик решил, что уж лучше вызубрит устав от корки до корки, чем подчинится этой тюремной системе. – Эй, все готовы? По одному вопросу, брошенному раздражённым тоном, духи вскакивают с кроватей и гуськом торопятся на выход следом за старшими: сегодня те решили сыграть в футбол – свободное время, имеют право. Освобождён от игровой повинности разве что Потапов, дочищающий в углу пятую пару сапог, ну и те, кто в нарядах – например, Кузнецов, поливающий в клубе цветы… в клубе, где библиотека, и где по выходным крутят фильмы. Гошик бы от такого наряда тоже не отказался. Но на ближайшие дни у него другая задача: отреставрировать плац в фотошопе. Как объяснил Ротов, материалы для ремонтных работ ещё не привезли, а сроки уже схватили за яйца, так что в Москву нужно срочно отправить фотоотчёт, ибо оправданий никто слушать не будет, а вот влететь может всем. Но компьютерный зал работает только днём, и вечером Гошик свободен. И даже не против погонять мяч, но искать внимания дедов что-то совсем неохота. Так что Гошику остаётся наблюдать издалека, как старшие носятся по полю, сбивают соперников и забивают голы, самоутверждаясь среди молодняка. После первого тайма Руса уже уносят в лазарет с выбитым коленным суставом. Впрочем, для него это не впервые, завтра ещё будет хромать, но потом снова заскачет, словно кузнечик. Без него в ходе игры особо ничего не меняется: вратарь десятый раз растягивается на траве, в последний момент отбив мяч, летящий в ворота, но защитники, видимо, спят, потому что уже следующей передачей старшие забивают гол, запулив мяч в противоположный угол. Устав наблюдать и завидовать, Гошик решает пойти покачаться. Авось, когда закончит, футболисты уже наиграются и успеют освободить душевую. Надежды сбываются – Гошику удаётся нырнуть под тугие струи воды почти в гордом одиночестве, когда никто не толпится, не лезет под руку и не подгоняет. Но за спиной вдруг раздаётся знакомый, но более гнусавый, чем обычно голос: – Снова продули? – Понятия не имею, – не оборачиваясь, бросает Гошик и принимается мылить голову. Кузнец встаёт под соседний душ. Здесь нет разделения на кабинки, и от того близость обнажённого тела другого парня вызывает дискомфорт. А ведь Гошик специально задержался, чтобы избежать толкотни… но Кузнец вернулся с наряда – и вот он, неудобный момент. А всё потому, что тот знает. Вообще, Гошик ждал неприятностей от знакомства со старшими, но как оказалось, о нём они или не были в курсе, или забили. А может, помог отказ от жизни по дедовщине? Во всяком случае, моясь рядом с другими парнями, Гошик обычно не чувствует особого дискомфорта, однако с такими, как Кузнецов… – Хей, может, подрочишь мне? Не в службу, а в дружбу? "Вот, опять. Снова дать ему в рыло? Нет, на гауптвахту неохота…" – Дрочи себе сам, если приспичило. – Брось, тебе ли не знать, что своей рукой – совсем не то? Мыльная пена и потоки воды не дают рассмотреть лицо обнаглевшего сослуживца, но наверное, так даже лучше. Проще сдержаться. – Кстати, я в ВК такую цыпу склеил, закачаешься! Гошику параллельно на его шуры-муры, однако когда Кузнец так резко меняет тему, словно ничего не случилось – раздражение только усиливается. Смыв наконец пену и выключив воду, Гошик сбегает в раздевалку, но не успевает вытереться до конца, как Кузнец догоняет: – А ну бросай строить из себя неприступную крепость – небось ведь и сам весь извёлся? Хочешь, я тоже тебе подрочу? В ответ Гошик оглядывается по сторонам – никого – после чего захлёстывает шею придурка сырым полотенцем и подтягивает к себе: – А не боишься, что мне придёт в голову тебя нагнуть? Ставшее с наступлением лета ещё более смуглым лицо Кузнеца заметно бледнеет. И всё же он выдавливает самоуверенную ухмылку. И лишь потом выныривает из-под полотенца, сразу оказываясь метрах в двух от Гошика – и вот тогда его губы искривляются в отвращении: – Смотри, как бы тебя не нагнули, Белоснежка. Угроза в ответ на угрозу. Даже смешно. Гошик хмыкает и одевается. Но сердце продолжает отбивать нервный ритм. "Нет, всё будет нормально… Здесь не тюрьма, чтобы кому-то захотелось бы меня опустить... но если попробуют – буду биться до самого конца." Задумавшись, Гошик вздрагивает, услышав при возвращении в казарму: – Бирюшин, Зацепин – за мной. Рус вскакивает с кровати и выставив перевязанное бинтом колено, начинает ныть: – Я? Но товарищ сержант… Ротов прищуривается: – Тебе выдали больничный? – Никак нет, но- – Тогда заткнись и иди за мной. Они поднимаются на третий этаж, где Ротов останавливается у первого же класса и озвучивает новый приказ: – Нужно перетаскать столы и стулья во двор, завтра будем красить. – Все? – охает Руслан. На что получает строгий взгляд: – Рядовой Зацепин, вы забыли, как следует отвечать?! – Так точно, товарищ сержант… – Именно. Приступайте к исполнению! – Так точно, приступить к исполнению… Недовольно скривившись, Ротов сбегает по лестнице обратно, а Гошик вздыхает: – Зато от вечерней муштры мы, похоже, освобождены. И от просмотра новостей. – Вот радость-то… – шмыгает носом Рус. – Как же достало… Я скоро все слова забуду, кроме: "так точно", "не могу знать", "разрешите обратиться" и "ваше приказание выполнил"! Да ещё и этим дедам приправы таскай… – Ты сам это выбрал. – Как будто мне этот выбор давали… – В смысле? – не улавливает Гошик, но Рус, мотнув головой, уже заходит в класс и хватается за крайний стол. Гошик следует его примеру, но обратно выходит первым, спиной вперёд, и точно так же спускается с лестницы, принимая вес стола на себя – ну или так ему кажется. На улице вечер, уже не особо жарко, однако спина умудряется мгновенно вспотеть, словно и не мылся. – Хочу домой, – опять подаёт голос Рус, когда они возвращаются за вторым столом. – А кто не хочет? – …ну тебе, кажется, и тут хорошо… "Тут? Ты серьёзно?" – Кстати, я что-то не видел, чтобы ты с кем-то переписывался в телефоне. Неужели никто не ждёт на гражданке? Почти не специально задев говоруна локтем в дверях, Гошик подлезает под очередной стол и подняв его на плече, снова направляется к выходу, оставив товарища растерянно стоять посреди класса. Но зато одна ходка проходит в тишине. По дороге обратно он встречает кряхтящего Руса, прихрамывая спускающегося по лестнице с парой стульев. – Вот их и таскай. – Я не инвалид! – упрямо вскидывает тот голову. – А я этого и не говорил. Ещё один стол, и ещё.. спустя примерно двадцать спусков и подъёмов Гошик обнаруживает Руса, сидящего на одном из стульев, выстроенных в ряд на плацу, и наблюдающего за их ротой, марширующей на другом конце поля. Гошик встаёт рядом, уперев кулаки в бока и позволяя телу немного остыть. Но вечерний воздух совсем не холодит промокшую насквозь майку. Даже наоборот – душно, словно в парной. – Я к этому никогда не привыкну, – вздыхает Рус. – Потап же привык. – Этому жирдяю везде хорошо, лишь бы кормили… – Вот и ты найди для себя это "лишь бы". – Тебе легко говорить. Сплюнув, Гошик снова направляется на третий этаж. Не то что бы он совсем не понимает зависти Руса или не сочувствует ему, но… чёрт подери, Гошик и сам не ждал, что сможет избежать участи изгоя или мешка для битья. Конечно, с ним не особо-то и общаются, но всяких унизительных обязанностей на шею не вешают. Это потому, что он выбрал жить по уставу? Или потому, что кто-то позволил ему это выбрать?