Knocking on Heaven's Door

      «После той ночи он желал быть со мной, это было видно и в его навязчивости, и во взглядах, в касаниях. Он тоже мне нравился, сильно нравился, но... я не смог, понимаете? - мужчина с блокнотом кивнул, глядя на Дмитрия, который даже сейчас не вызывал жалость - он сквозил незримым величием, при котором нельзя проникнуться жалостью к человеку. Этот пожилой мужчина, видно, страдал от этого величия, ведь, судя по всему, будучи человеком остро чувствующим, он никак не мог проявить свои чувства так, как хотел - все воспринимали его как человека статусного, не имеющего привязанности к своим чувствам, - я не хотел делать ему больно, однако... сделал. Как бы я себя не корил впоследствии, этого не изменить, но я до сих пор помню, как его тёплая улыбка сменилась пресловутым ожиданием, желанием быть со мной, быть моим... Впрочем, это всё уже не имеет смысла, но если бы я тогда поддался своим желаниям, если бы всё-таки ответил ему взаимностью, возможно, у меня бы не было столько денег, возможно, что очень навряд ли, мы бы разбежались, но мы бы не наломали столько дров, не испортили бы всё, и, возможно, пусть я бы не сидел сейчас тут, перед Вами, я был бы искренне счастлив. Хотя, я был, конечно, но этого было так мало, если сравнить с тем, что могло бы получиться, поэтому эти воспоминания просто меня пугают, но я всё равно тянусь к ним, как мотылёк к свету», - мужчина вздохнул, стёр платком капли пота со лба и замолчал. Он вспоминал что-то, это было видно по его взгляду, и журналист не смел прерывать эти размышления. Наконец, Дмитрий решился продолжить свой рассказ. «Так вышло, что в какой-то момент он отдалился от меня настолько, что я уже и не знал, что происходит в его жизни. Как оказалось, очень зря, - Масленников как-то горько усмехнулся, - он нашёл себе парня, как впоследствии оказалось, жуткого наркомана, готового за дозу продать мать родную. Я бы и дальше не знал об этом, он скрывал от меня свои отношения, пока в один момент он не пришёл ко мне в слезах и не рассказал, как из его дома, - он жил с бабушкой в их огромном доме, - пропали все фамильные драгоценности, золото его матери и самое дорогое - её последний подарок - именное золотое кольцо, украшенное бриллиантовыми пластинами, и такой же браслет, в комплекте. Я сначала не поверил, думал, шутит, хочет меня задеть, а потом он рассказал мне про всё: про того парня, про его зависимость, про то, как после его очередного визита пропали две шкатулки и ценный памятный подарок. Каким-то образом, я уже не помню, мы узнали, куда тот мудак всё сдал, но когда услышали цену за это, Эмилю стало плохо. В подробности вдаваться не хочу, но это было дороже моего жилища и его дома вместе с бабушкой вместе взятых. Правда, если органы продать, к точной цене мы всё-таки приблизимся, - Дмитрий захихикал и закашлялся, - так вот, сама мысль о выкупе пришла ко мне мгновенно, и я озвучил ему её сразу. Конечно, он меня обматерил, естественно. Откуда у двух подростков могла взяться такая внушительная сумма? Но я успокоил его тем, что мы должны выкупить хотя бы что-то, чтобы не было так обидно. Выбор пал на старый комплект с изумрудами ещё от его прабабки, рубиновое колье бабушки и её два кольца - обручальное и "парадное", как она говорила. Его памятный комплект оценили в баснословные деньги, но, в глубине души, я поклялся себе вернуть ему столь дорогие его сердцу вещи. Ну, и поскольку мы мало что могли делать, мы решили мыть машины, - уголок губ журналиста тронула улыбка, - что Вы, не смейтесь! Очень хорошая вещь, тем более, никто не ограничивает в наценке, разве что водитель может уехать, не заплатив, но... таких было мало, люди видимо понимали, что мы не по доброй воле так корячимся, поэтому часто оставляли деньги просто так, "на чай". Ну а потом...» - лицо Дмитрия стало нечитаемым, он на какое-то время прикрыл глаза и шевелил губами, будто рассказывая себе что-то под нос. Журналист не хотел прерывать его, но спина затекла от долгого нахождения в одном положении, и, попытавшись её размять, он подвинул стул под собой и раздался громкий, среди оглушающей тишины, скрип. Дмитрий будто выпал из транса, в котором пребывал, и, увидев испуганное лицо журналиста, громко, раскатисто и заразительно расхохотался. «Не бойтесь так, голубчик, это нормально для этого стула? - на секунду задумавшись, Масленников спросил, - не помните, на чём я остановился?» - он пытливо посмотрел на журналиста, и тот поспешно кивнул. - Да, Вы рассказывали, как мыли машины с... извините, совсем забыл имя... - Дмитрий поджал губы и негромко уточнил - «Эмиль», - да, извините, не записал... - Масленников мысленно дал сидящему напротив мужчине пощёчину - как так можно, забыть такое дорогое его сердцу имя? Эмильен, Эмиль, всё же так просто. Журналист заметил перемену настроения на лице Дмитрия и предпочёл на ближайшее время замолчать, чтобы не испортить (итак не самое простое) интервью. «Так вот, я остановился на том моменте, как мы машины мыли, - журналист аккуратно кивнул, - ну а как-то к нам приехал мужчина. Молодой, худощавый, но очень жилистый и подтянутый. Он спросил, как продвигаются наши дела, сколько мы тратим на промывку одной машины, а потом подозвал нас, открыл багажник и вытащил какой-то предмет. Мне он тогда напомнил какой-то аппарат для проверки желудка, но мужчина сказал, что благодаря этой вещи наша жизнь могла бы облегчиться в разы. Мы не поверили сначала, а потом он показал, как это работает и под его чутким контролем мы вымыли всю машину менее чем за минуту, и это был полный провал. Люди, кто приехал вымыть машины, просили вымыть их именно этим аппаратом, давали хорошие деньги, а потом этот мужчина сказал, что ему пора, и я попросил его продать нам этот агрегат. Он сразу ответил отказом, на что я сказал ему проваливать и больше никогда не появляться у меня на глазах. Я видел, как Эмиль начинает грустить от того, что наш единственный заработок тает на глазах - водители больше не хотели долгой чистки руками, они все стали куда-то торопиться, а потом - вовсе разъезжаться. Я смотрел на него, видел, как гаснет надежда в его глазах и решился на отчаянный поступок - выкрасть этот агрегат у мужика. Город у нас был небольшой, поэтому найти этого инженера хренова не составило никакого труда, но дальше Эмиль спасовал. Он не хотел подставляться под удар ради "каких-то побрякушек", и тогда это меня взбесило до ужаса. Нет, я конечно всё понимаю, но я корячился рядом с ним ради того, чтобы вернуть украденное, а сейчас он не готов идти со мной до конца?! Идиотизм чистой воды. Я говорил ему - какая разница? возьми меня за руку...» Масленников вновь прикрыл глаза, воспроизводя в голове картинку того вечера, который стал тогда решающим в их жизнях. Эмиль стоял и смотрел своими тёмными, как омут, глазами, которые больше не светились счастьем при виде Димы. - Дай мне руку, - твердил ему Масленников, протягивая ладонь, - возьми меня за руку, Эмиль, прошу. - Зачем? - в голосе появилась сталь, которую раньше Дима не слышал в их общении. - Просто дай мне руку, обещаю, я не дам тебя в обиду. Представь, что это дело - край скалы, и если другие с этой скалы упадут, мы прыгнем, в полёте раскроем крылья и научимся летать, Эмиль, обещаю... - Дима взял его руку, но тот её поспешно одёрнул, - пожалуйста, Эмилька, я клянусь, мы взорвём эти небеса к чёртовой матери, разбогатеем, выкупим твои побрякушки и всё станет хорошо, доверься м... - Дима, нет. Я сказал тебе один раз, - Эмиль отошёл от Масленникова на пару шагов, - больше не повторю, - он развернулся и просто ушёл, оставляя Диму в гордом одиночестве... Дмитрий открыл глаза и увидел, как журналист терпеливо ждёт продолжения, и, ухмыльнувшись, прямо как в юности, продолжил -«я, конечно, много глупостей в жизни совершал, но эту я себе не прощу никогда, - Дмитрий вздохнул, - я забрался в дом этого мужика один, выкрал агрегат и чертежи, кое-как перерисовал их буквально за сутки, а потом, не придумав ничего лучше и затаив обиду на Эмиля, я подкинул ему и чертежи, и агрегат. Полиция нагрянула к нему буквально на следующий день, ведь тот мужик нас, конечно же, запомнил, и во время обыска нашли все улики. Он, конечно, отпирался, но все улики были налицо, и ему дали 5 лет колонии. Ах, да, его бабушка подала на него в суд за то, что он якобы украл их драгоценности, а заработанные нами деньги выставили как улику против него. Я, конечно, изначально предполагал, что творю какую-то хуйню, но когда огласили приговор, и я увидел тот взгляд, которым он на меня смотрел... - Дмитрий на несколько секунд зажмурился, - я понял, что совершил непоправимое. Конечно он понял, что это я ему подкинул, но в том взгляде было не осуждение, нет... - журналист записывал за Масленниковым всё дословно, хотя на столе стоял включённый диктофон, но во время этой паузы он поднял на Дмитрия глаза и увидел, какая невыразимая тоска в них стояла, - он будто пытался задать мне один вопрос - за что я так с ним поступил? - а я не знал, что ответить, и я позорно сбежал оттуда, лишь бы не видеть этот пронзительный взгляд. Какое-то время он снился мне в кошмарах, и я вскакивал с постели, пытаясь связаться с ним то ли телепатией, то ли чем, но я хотел узнать, как он там, жив ли он, а самое главное - что мне теперь делать со всем этим. Я знал, что надо как-то разгребать всё, но я понятия не имел, как, и в итоге, не придумав ничего лучше, я собрал по перерисованным мною чертежам тот агрегат. Глупо было думать, что это может сойти мне с рук, поэтому я начал собирать эти агрегаты понемногу, а потом продавать водителям - мало ли что, надо же как-то воплощать идею в жизнь. В итоге, люди начали покупать у меня эту переносную экспресс-мойку, советовать другим, и досоветовали прямиком до того мужика. Как я это узнал? Он пришёл ко мне домой и стал обвинять меня во всех смертных грехах, грозился полицией, ну а я просто предложил ему долю - 40% от продажи каждого агрегата. Когда он услышал цену, по которой я их продаю, он тут же замолчал, видимо отсчитывал свою долю, и в итоге согласился. Я понял, что теперь можно запатентовать этот агрегат и открыл свою компанию по производству этой штуки, назвал его экспресс-мойкой и начал торговать. Видимо, я так сильно увлёкся, что забыл Эмиля буквально через две недели после открытия первой торговой точки. Знаю, я урод, зато какой предприимчивый! - Дмитрий как-то грустно рассмеялся и журналист улыбнулся краешком губ в ответ старику, - Ваша улыбка сейчас напоминает мне его улыбку. Тоже с ямочками, - Масленников отвернулся к окну, выдержал небольшую паузу, и продолжил свой рассказ, - в общем, мой лживый бизнес-план всё-таки окупился, и, поскольку я с головой ушёл в это дело, я совсем забыл про Эмиля. Грустно, конечно, что я такая зараза, но что теперь поделаешь?» - Дмитрий почувствовал тяжкую печаль, но он знал - Иманов был тем самым всепрощающим Иисусом, который, даже несмотря на предательство, будет любить до конца. Эта кротость Эмиля лишь добавляла Диме ненависти к себе, своим поступкам, но такой вот Масленников человек - сначала делать, а потом раскаиваться. «Самым обидным, наверное, фактом для него было то, что меня он выкинуть из головы не мог никак. Его на зоне любили, не знаю - за слащавость ли, или же за всепоглощающую любовь и открытость, но его не трогали, а наоборот - поддерживали и клялись мне голову открутить, в принципе, заслуженно. Ну и партаки, понятное дело, били. Он в первую нашу встречу личную показал мне вот тут... - Дмитрий похлопал себя по предплечью, - партак с моим именем. Было, конечно жестоко это делать, но я заставлял его этот партак свести, а ему - хоть бы хны, отмахивался только, - Масленников негромко засмеялся, - упрямый, говнюк... Ну, а пока я занимался предпринимательством, он в какой-то момент начал писать. Вроде, стихи сначала, потом какие-то карикатурные зарисовки на других сидельцев, - он мне дал почитать, а там такой мрак, что я понятия не имею, как он вообще после этого жив остался, - а там его стихи да рассказы читали, смеялись, - Дмитрий вздохнул, - возможно, благодаря такой культурно-массовой работе его и выпустили по УДО, через три года. Я в то время открывал всё новые точки, набирал к себе инженеров, которые модернизировали мой агрегат, а он начал писать по-крупному - повести, рассказы, сборники стихов, ну и понятное дело, к нему потянулись всевозможные чтецы. Он популярность набирал с завидной скоростью, и в какой-то момент, когда я стал известен "своим" агрегатом - тот мужик умер ещё в самом начале моей карьеры, - Эмиль начал писать книгу о нас, о нашем знакомстве, о том, как мы зарабатывали на жизнь, а потом - как я его подставил и как теперь живёт он - несмотря на его известность, клеймо уголовника ходило за ним по пятам, и как живу я - в роскоши, богатстве, почёте и всё в этом духе, как в то время, когда мне выдали мой огромный грант, он выходил из тюрьмы без гроша за спиной, без семьи, без друзей, совершенно один, и вся его обида вылилась в эту книгу. Он издал её, и сначала я не понял, что произошло - клиентов стало в разы меньше, пошёл слух, что никто больше не хочет покупать мою продукцию. Я всё гадал, что случилось, а потом те люди пришли, эту книгу принесли, - Дмитрий как-то мечтательно посмотрел в потолок, - знаете, я совсем не жалею, что так вышло. Да, мою пенсию в итоге отменили, меня хотели судить за дачу ложных показаний, но он вдруг отказался подавать на меня в суд, а того мужика уже несколько лет в живых не было, поэтому меня под шумок и выгнали с поста директора, оставили только грант да недвижимость мою, да и её я в конечном итоге продал, - Масленников поджал губы, - Эмиль пришёл ко мне потом, начал надо мной насмехаться, говорить, как он мне отомстил, а мне было плевать на это. Я стоял и улыбался, глядя на него, потому что мне ничего не надо было - только он рядом, и плевать, в каком состоянии. Он тогда здорово на меня разозлился, а что я? - Дмитрий улыбнулся, глядя на журналиста в надежде, что тот угадает, но мужчина лишь пожал плечами, прикусив губу, - а я, голубчик, нашёл тот самый комплект, по именной гравировке, и потратил практически весь грант на его выкуп и перевозку. Когда я Эмилю этот комплект отдал, он кинул мне его в лицо, чертёнок, - Масленников рассмеялся, - но я видел, видел, каким взглядом он на меня посмотрел, я видел, как он благодарен мне, что я не забыл об этом, и мне, вот клянусь, было достаточно этого».