Семья. Долг. Честь

«Не представляю даже, что меня толкнуло сказать Паркинсон Панси то, в чём я никогда не могла признаться до конца даже самой себе, — писала Гермиона. — Но почему-то мне кажется, что это было правильно. Как там говорят? Признание проблемы — первый шаг к её разрешению? Пфф… Можно подумать, будто моя влюблённость в Гарри это нечто вроде алкоголизма! После того, как она перестала плакать, мы разговорились. Мы смеялись вместе, как настоящие подруги! Будто и не было той идиотской вражды. Это очень странное ощущение. Кого-кого, а близкой подруги у меня не бывало. Луна и Джинни — совсем другое, не говоря уже о мальчиках. Ни с кем из них у меня не получалось болтать так легко и непринуждённо, — она на секунду задумалась, проведя кончиком пера по скуле. — Мы будто тысячу лет знакомы. Я начинаю говорить, а она заканчивает за мной фразы. Оказывается не такая уж она и дура, как мне думалось раньше. Панси не сложно поддержать разговор на любую тему, начиная от недавних лекций по зельеварению и заканчивая магловскими романами! Мы засиделись далеко заполночь. Потом она проводила меня прямо до гостиной и сказала, что ей было по-настоящему приятно пообщаться со мной». Сидя на кровати, Гермиона с широкой улыбкой на лице, писала на клочке пергамента о встрече с Паркинсон. Её грела сама мысль о том, что Панси, возможно, сможет стать той самой лучшей подругой, о которой она мечтала долгие годы. Посчитав, что запись можно закончить, она скатала в трубочку пергамент и бросила его в аккуратную сумочку, оснащённую качественными чарами незримого расширения, наведёнными не далее чем неделю назад под пристальным наблюдением Флитвика. Отодвинув полог, Грейнджер нос к носу столкнулась с Браун. — Чего тебе, Лаванда? — Гермиона, зная о страсти девушки Рона к сплетнями чуть напряжённо посмотрела ей в глаза. — Если ты пришла сюда чтобы задушить меня подушкой, то, на будущее: семь часов утра — не лучшее время для совершения подобных преступлений. Попробуй в следующий раз провернуть это ночью. — Я обязательно последую твоему совету, Грейнджер. А вообще, мне пока не хочется убивать тебя. Во всяком случае, пока не скажешь, где ты была полночи. — Лицо негласной повелительницы сарафанного радио всея Хогвартса озарилось победной улыбкой. — Колись, давай, кого наша гриффиндорская Зубрилка решила осчастливить? А пока ты с ним трахалась, то пыталась удержать в голове таблицу совместимости растительных и животных ингредиентов, да? — Блондинка скабрезно заржала. Её смех прервала звонкая пощёчина. Девушка от неожиданности резко отшатнулась и, запнувшись об крайне неудачно подвернувшийся коврик, упала на лопатки. Гермиона стояла над ней с зажатой в руке палочкой, нацеленной на грудь. Только что проснувшиеся Парвати Патил и Фэй Данбар, изумлённо смотрели на развернувшееся действие. Схватив Браун за ворот блузки, шатенка поднесла палочку к её лицу и зашептала ей на ухо: — Лаванда, зайка моя, послушай внимательно, ведь я говорю это в первый и последний раз. Тебя не касается с кем я трахаюсь или не трахаюсь, ровно как и то, где я пропадаю ночами. Если я захочу — приду пьяная в хлам под утро, но и на это тебе будет плевать. Ясно? Отлично. И ещё. Клянусь задницей Мордреда и трусиками Морганы: если я услышу хоть одним ухом сплетню о себе любимой, то пощёчиной ты не отделаешься. Я вызову тебя на дуэль. Настоящую. Надеюсь ты помнишь по прошлому году на что я способна. — Блондинка мелко и часто закивала со страхом в глазах глядя на «психованную Грейнджер». — Вот и славно. Фэй, Парвати. Доброе утро. С такими словами Гермиона, оправив на себе рубашку и, прихватив сумку, вышла. Её очень давно злила эта безмозглая курица. И вот сейчас представилась такая замечательная возможность сделать внушение. Гриффиндорка прекрасно понимала, что после такого спича, подкреплённого угрозами и насилием, блондинистая сучка затаит на нее обиду и мелких пакостей никак не избежать. Но девушке было глубоко плевать. В общей гостиной ей удалось застать удивительное явление: у окна сидел Гарри. Удивительным оно становилось для всякого, кто хоть немного знал Поттера и его нелюбовь к ранним пробуждениям. А судя по пустым грязным кружкам, умостившимся на небрежно брошенной книге и кофейным разводам на белой столешнице чайного столика, он был тут уже как минимум час. Парень сидел, забравшись с ногами в кресло, и отрешённо глядел куда-то в сторону Запретного леса, механически помешивая уже, вероятно, остывший кофе. Тусклый свет сумерек выхватывал спутанные волосы, тени, глубоко залегшие под глазами и, искусанные в кровь губы, изломленные в какой-то болезненной ухмылке, Он хмурил брови и будто что-то повторял сам себе. Грейнджер постучала костяшками пальцев о дверной косяк, давая понять, что брюнет тут уже не один. Тот резко вскинулся, расплескав на джинсы содержимое кружки. Глухо ругаясь себе под нос, он взмахом палочки привёл себя в порядок. — Доброе утро, Герми, — буркнул Поттер. — Такая рань, а ты уже лучишься счастьем. Неужели у Волдеморта инфаркт случился? — Искренне на это надеюсь, — она иронично фыркнула, улыбнувшись краешком губ. — Но на самом деле просто хорошее настроение. Это была наглая ложь. Негласное правило о «девичьих разборках» одинаково действовало в обоих мирах. Вот и в Хогвартсе представительницы прекрасного пола не только никогда не посвящали мальчиков в тонкости своих интриг, но и не давали им даже повода заподозрить неладное. На четвёртом курсе на Гермиону вдруг взъелась Лаванда, которая по праву числилась среди красивейших девушек школы, (так же она числилась и среди глупейших, однако, это не столь важно). После дебюта Грейнджер в роли красавицы, Браун начала считать, что шатенка вздумала покушаться на её титул. А когда пресса начала публиковать статьи об экс-старосте Гриффиндора и её амурных интересах, Лав-лав лишь уверилась в своей «правоте». Именно она, как выяснилось позднее, присылала ей письма с начинкой в виде гноя бубонтюбера, потрохов флоббер-червей и прочих прелестей. Противостояние интеллекта и доступности длилось почти два года. И за это время ни одна из них не дала понять посторонним, что между ними что-то не так. Сидя за общим столом в Большом Зале, они, мило улыбаясь друг-другу передавали соусник, просили кувшин с тыквенным соком и, ни жестом, ни словом не выдавали. Ну, а на пятом курсе не было ни дня, чтобы Гермиона не отыгрывалась на внезапно нарисовавшейся сопернице за всё «хорошее», что она ей причинила. Хорошим подспорьем в этом бесспорно благородном начинании, были занятия Отряда Дамблдора. Тогда Лаванда представлялась гриффиндорке натуральной мишенью для отработки боевых заклинаний. Сколько раз та впечатывалась спиной в стену, становилась жертвой якобы неправильно выполненного колдовства или же вовсе подвергалась принудительной трансфигурации — не перечесть. Справедливости ради, стоит отметить, что и Браун не оставалась в долгу, кидая исподтишка весьма неприятные заклятия или же подсыпая какую-нибудь дрянь в еду и питьё. Её стараниями Гермиона стала демонстративно проверять всю еду и питьё в радиусе трёх метров от себя на предмет сомнительных добавок, заявив, что это лишь мера предосторожности против излишне ретивых в своих розыгрышах близнецов. — Может, сходим вместе в Хогсмит сегодня? Говорят, что на этот Хеллоуин мадам Розмерта заготовила семнадцать бочек креплёного сливочного пива. — Как бы между прочим спросила она, отбросив неприятное воспоминание. — Да и по магазинам пройтись не помешает. — А почему нет? Уж кому-кому, а мне развеяться, точно не помешает. — Оживился Гарри. — И, нет, я согласился не из-за пива.  — О, и я, конечно, поверю тебе. Точнее, сделаю вид. А чего это ты, к слову так рано проснулся? Или ты не ложился спать вовсе? Поттеру хватило совести притупить взгляд и пробормотать что-то вроде «каюсь, грешен».