***
Ещё полтора года пролетают точно один день. — Мы словно в трагикомедии, — шепчет Мартин, пытаясь спрятать влажное от слёз лицо, но Андрес не позволяет, обхватывая его щёки обеими руками. Чуть успокоившись, он добавляет: — Три свадьбы и одни похороны. Андрес согласно кивает. В действительности свадьбы было четыре: его и Мартина, Беатриче и Микеле и ещё одна, где они оба были желанными гостями. Теперь настала пора хоронить того, кто ещё недавно выпивал на очередном празднике жизни больше всех. — Мне будет не хватать её, — хрипло произносит Мартин, окончательно взяв себя в руки. Дурная весть о смерти сеньоры Манчини застаёт его врасплох внезапно — во время сбора последнего урожая. Они так и стоят посреди оливковой рощи, аккуратно спрятанные от посторонних глаз. — Мне тоже, любовь моя, — Андрес гладит его по плечу, чуть сжимая пальцы. — Она буквально спасла меня, когда я только явился сюда. Я был совсем один. Иногда Андрес корит себя за некоторые поступки, совершённые в прошлом. Насилие, убийства, недостойное поведение — всё это меркнет по сравнению с тем, как он поступил, оставив когда-то Мартина одного; с тех пор проходит немало времени, но некоторые раны в его душе всё ещё даёт о себе знать, когда из его жизни уходят важные для него люди. Андрес рассматривает раскрасневшееся лицо Мартина с особой внимательностью. Хотел бы он, чтобы на лице этого прекрасного человека больше никогда не появились слёзы, и уж тем более, чтобы он, Андрес, не стал их причиной. Будущее туманно, но одно Андрес знает точно — он будет рядом с Мартином до самого конца, как было обещано во время церемонии бракосочетания. — Завтра будет трудный день, — судорожно вздохнув, говорит Мартин. — Нам не помешало бы отдохнуть перед ним, — конечно, Андрес понимает, какой именно их ждёт день. Итальянские похороны столь же важны, как и итальянские свадьбы — с сеньорой Манчини придёт прощаться вся коммуна, и ещё пара десятков приезжих человек в придачу.***
Андрес знает, что то, что он собирается сделать в день похорон всеми любимой сеньоры Манчини, не очень нормально. Однако со стороны это будет выглядеть как дружеский жест, и вряд ли хоть кто-нибудь заподозрит неладное. В том числе и сама виновница его нездоровых идей. Пока большинство занято высказыванием соболезнований родственникам усопшей, Андрес восседает в кресле и внимательно осматривает толпу. Иногда он ловит ответный заинтересованный взгляд женщин, иногда не совсем приветливый от мужчин, но дети… дети его просто обожают. Они готовы висеть на нём часами, и это не было бы шуткой или преувеличением. Когда очередной ворох беспокойных детишек, не понимающих, почему их нарядили в чёрное, отстаёт от Андреса, к нему подсаживается та, о ком он думал не один вечер. Андрес непроизвольно запускает руку в карман и сжимает ждущий своего часа предмет. — Приятно видеть на вашем лице подобие улыбки, — она изящно откидывает длинный подол чёрного платья и садится в кресло напротив. Смелая девочка. — Смерть по-своему величественна, — замечает он. — Особенно для тех из нас, кто верит в перерождение. — Думаете, уже завтра сеньора Манчини будет порхать над вашим домом пёстрой птицей? — на губах Беатриче появляется саркастичная улыбка. — Даже если она переродится в камень, в этом не будет ничего дурного. Беатриче задумчиво вглядывается в лицо Андреса, но всё же не выдерживает ответного взгляда, отводя глаза. — Я видела, как вы смотрели на меня. — На это была причина. — Ваши мысли, должно быть, по-настоящему, пугающие. Не хотела бы я знать, что творится в вашей голове. — Ты никогда не узнаешь, милая. Но ты можешь увидеть, — Андрес, вознамерившийся закончить разговор, встаёт и просто вкладывает в ладонь Беатриче ключ, — например, завтра вечером. Часов в семь.***
Конечно, Мартин ничего не знает. Да и согласился бы он провести этот день дома, если бы догадывался о том, что творилось в голове Андреса? С самого утра Андрес важничает и ухаживает за Мартином в самых лучших традициях. Будит долгими чувственными поцелуями. Готовит завтрак, принося его прямо в постель и кормя едва ли не из ложки, что вызывает видимый восторг со стороны Мартина. Заказывает великолепный обед из лучшего ресторана Энны и покупает у местного винодела ящик лучшего вина. На обеденном столе появляется пышный благоухающий букет. — Не слишком ли для одного дня? — Мартин болтает бокал и с прикрытыми от удовольствия глазами вдыхает аромат только что откупоренного вина. — Для тебя недостаточно и самого лучшего, — Андрес разглядывает красивое и расслабленное лицо мужа и не может наглядеться. — Хочешь сказать, что это ещё не всё? — Мартин указывает на обильно обставленный блюдами стол. — У меня есть пара тузов в рукаве. Остаток обеда они молча наслаждаются трапезой, и ближе к вечеру Мартин распаляется всё больше и больше. Это сложно не заметить, потому что в его глазах появляется столь любимый Андресом блеск. Движения Мартина становятся плавными, речь монотонной и тихой. Мартин во всю соблазняет того, кого соблазнять не нужно, и растянуть минуты удовольствия в часы не кажется такой уж плохой идеей. Андрес кидает быстрый взгляд на часы и встаёт из-за стола. Подаёт руку захмелевшему Мартину, тянет на себя и с силой целует, обхватывая за голову обеими руками. Поцелуй быстро перерастает в смешливую возню. Они мелкими шагами подступают к дивану, и в момент, когда голова окончательно идёт кругом от вина и поцелуев, падают на него, чтобы продолжить уже там. Раздевать донельзя заведённого Мартина нравится Андресу почти так же, как брать его медленно и осторожно, или быстро и жёстко. Мартин не извивается в его руках, не торопится избавиться от одежды, а просто ждёт. Сперва — все пуговицы на тёмной рубашке, и каждый сантиметр открывающейся кожи достоин поцелуя. Стянуть рубашку и вновь осыпать грудь чередой быстрых поцелуев. Ухватить зубами язычок молнии на брюках, и протащить ими вниз, расстёгивая, освобождая. Поцеловать возбуждённый член сквозь ткань трусов, и только спустя несколько минут пыткой наслаждением освободить его, чтобы обхватить губами. Если бы пару лет назад кто-нибудь хотя бы намекнул Андресу, что он будет с таким удовольствием ублажать мужчину ртом, он бы не только не поверил, но и сделал бы в этом человеке пару лишних дырок. Мартин, окончательно поплывший от вина, ласок и тихого шёпота, которым Андрес сопровождает каждое действие, прикрывает глаза и раздвигает ноги сильнее. Должно быть, в этот момент он ничего не слышит, потому что никак не реагирует на звук прокручивающегося ключа в замочной скважине, и даже на тихие шаги по прихожей. Андрес выпускает горячий и влажный член изо рта и поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Беатриче. Как бы она ни старалась представить, что застанет здесь, в её хорошенькой голове всё равно не укладывалось, что именно могли ей показать Андрес и Мартин. Возвращаясь к своему занятию, Андрес удобнее устраивает бёдро Мартина у себя на плече, и вновь берёт его член в рот. С опьянением сложнее справиться — секс будет либо слишком быстрым, либо слишком долгим, и сегодня у них в планах второй вариант. Сброшенные на пол брюки ложатся безобразной мятой кучкой, и назавтра Мартин будет очаровательно недоволен этим фактом. Пробираясь пальцами по чужим бёдрам, Андрес гладит мягкую кожу, ласкает самые нежные и чувствительные места, и медленно оглаживает ягодицы, намекая на продолжение. Пока Мартин судорожно кивает с закрытыми глазами, соглашаясь на любой эксперимент, Андрес поднимает голову и быстро указывает Беатриче на кресло, и та покорно ступает по мягкому ковру, заглушающему её шаги. Она усаживается в кресло, закинув ногу на ногу, и замирает. Представление начинается. Андрес предупреждает Мартина о том, что планирует сделать, и тогда Мартин распахивает глаза, согласно кивая. Их взгляды встречаются и не отрываются друг от друга ровно до тех пор, пока Андрес не оказывается внутри. Он сильнее наваливается на Мартина, сгибая едва не пополам, и сходу толкается вперёд, вызывая первый столь громкий стон. Мартин закатывает глаза и подаётся навстречу так, как это возможно из его позы на спине — с задранной вверх задницей. — Тебе нравится смотреть? — вдруг спрашивает Андрес, и Мартин в недоумении уставляется на него с распахнутым от удовольствия ртом. — Не так ли, Беатриче? Глаза Мартина мгновенно расширяются. Он поворачивает голову вбок и смотрит на обманчиво спокойную Беатриче. В это время Андрес замедляется, позволяя тому в полной мере ощутить момент, и начинает двигаться только тогда, когда Мартин вновь обессиленно откидывается на подушку, которую Андрес заботливо подложил ему под голову. — Безумный сукин сын, — шепчет Мартин с широченной улыбкой. Темп меняется, возбуждение накрывает не только тело, но и голову. Андрес обхватывает горло Мартина пальцами одной руки и припадает к его губам безумным поцелуем. Он буквально чувствует всем телом, какими взглядами одаривает их Беатриче, и от этого заводится ещё больше. Мартин под ним реагирует не менее восторженно. Внезапная смена позы, должно быть, предоставляет любительнице подглядывать ещё больший обзор, а что до тех, кто любит, чтобы за ними наблюдали… Оба забывают о нахождении Беатриче в комнате, когда Мартин седлает бёдра Андреса и задаёт такой темп, что дыхания перестаёт хватать уже через несколько минут. Как бы ни хотелось растянуть это еще на десятки минут, оргазм начинает подступать всё ближе, и Андрес, точно обезумевший, не перестаёт покрывать руки, плечи и грудь мужа судорожными поцелуями, без остановки врываясь в его тело. Когда Мартин кончает без единого прикосновения к себе, Андрес не останавливается. Ему нужно чуть больше времени, и Мартин покорно кивает, позволяя трахать своё безвольное и расслабленное тело. Он весь буквально растекается на Андресе, устроив голову у него на плече, и только всхлипывает на каждый глубокий и быстрый толчок, потому что внутри он безумно чувствителен после оргазма. Кончает Андрес, смотря Беатриче прямо в глаза. Он знает, что эта встреча — последняя для них, но она точно запомнит её надолго. А что до их семейной жизни — у них будет кое-что и поинтереснее, чем сегодняшнее небольшое приключение в гостиной. Когда Андрес вновь открывает глаза, отошедший после оглушительного оргазма, в комнате, кроме них двоих, уже никого нет. Мартин, точно и не запомнивший, что здесь была Беатриче, ластится и жмётся к Андресу, вымаливая последнюю перед сном ласку. Они так и засыпают прямо на диване, с трудом уместившись на нём, накрывшись удачно подвернувшимся пледом. Прежде чем провалиться в сон, Андрес думает о том, что ни одна женщина не дарила ему столько же удовольствия и эмоций, как это делает Мартин.***
Следом за похоронами приходит новая весть. Серхио связывается с Мартином через всё ту же поддельную страницу на Фейсбуке и туманными фразами, из которых Андрес понимает не больше трети, сообщает, что одного из них взяли под стражу. Кого именно — сложно угадать, но через пару дней Серхио пишет, что давненько не был в Рио-де-Жанейро, и картинка наконец складывается воедино. Решение приходит вместе с очередным сообщением от Серхио. Далее следует видео-звонок, во время которого никто не показывает лиц и не называет вещи своими именами, всячески изворачиваясь, чтобы донести суть сказанного до собеседника. Заканчивая беседу, Андрес уже знает, что последует дальше, и нет ни единой возможности отвертеться от этого. Засидевшийся на месте, Андрес принимает ситуацию с печальной смиренностью. Мартин, с каждой секундой всё больше закрывающийся в себе, выглядит мрачнее тучи. Андрес осторожно подсаживается к нему сбоку, гладит по руке и, подняв ладонь к своим губам, целует её с прикрытыми глазами, наслаждаясь моментом так сильно, точно эта ласка — последняя в его жизни. — Какой он, этот Рио? — спрашивает Мартин, раздражённо дёргая плечом, и поворачиваясь к Андресу лицом. — Неужели ради него стоит рискнуть всем тем, что у нас есть? — Он не стоит даже того, чтобы ты говорил о нём, — Андрес придвигается ближе, чтобы оказаться нос к носу с Мартином, их дыхание мгновенно смешивается. — Твои губы не должны произносить его имя, а твой мозг — думать о нём. — Тогда почему?.. — уже тише вопрошает Мартин, сжимая кулаки в безмолвной злобе. — Потому что мы сделаем это не ради Рио, и даже не ради моего брата. Мы сделаем это потому, что этот план — твой, а воплотим его мы вместе. Я сделаю это ради тебя, а ты — ради меня. Мартин негодует целую минуту, а после просто крепко целует Андреса, обхватив того за шею, и касание губ мгновенно перерастает в небольшую борьбу за инициативу, из которой никто не посмеет выйти победителем. Андрес прерывает поцелуй и спускается губами ниже, касаясь ими места на шее, где пульс судорожно отплясывает свой нервный ритм. — Если ты вздумаешь умереть раньше времени, — делано серьёзным тоном сообщает Мартин, когда они, вдоволь нацеловавшись, устраиваются на диване в объятьях друг друга, — я достану тебя даже на том свете. Андрес смеётся, и не оттого, как избито звучат эти слова, а из-за интонации, с которой Мартин произносит их. Улыбка на губах Андреса становится ещё шире, когда он думает, что взволнованный и слегка агрессивный Мартин похож на ощетинившегося домашнего ежа. — Думаешь, в Палермо тебя больше не ищут? — спустя какое-то время, за которое оба успевают задремать и увидеть пару-тройку снов, спрашивает Андрес, нежно оглаживая щёку Мартина и откровенно любуясь его сонным лицом. — В монастырь не сунется даже дон мафии. — Тогда почему ты не спрятался там сразу же, а приехал в Раддузу? — Не хотел быть один в том месте, где всё напоминает о тебе. Готов поставить что угодно, что твоя спальня до сих пор не тронута. — Её охраняет статуя Гермеса, бога воров, — Андрес мягко смеётся. — Ну, или же твой портрет, в некотором смысле ты больший умелец, чем Гермес. — Потому что я украл твоё сердце? Это может продолжаться сколько угодно, Андрес безупречен в комплиментах и двусмысленностях, и пока Мартин реагирует на них именно так — смеясь не только губами, но и глазами, — он будет продолжать делать это. — Ты вернул мне его, когда приехал сюда. Нет нужды отвечать что-либо на эти слова, и Андрес просто вздыхает, крепче прижимаясь к Мартину.***
Это ограбление может закончиться как угодно — это Андрес и Мартин знают очень хорошо. Как и то, что они не смогли бы сидеть без дела ещё несколько лет; теперь-то они понимают это в полной мере. Мартин весь горит азартом: сияющие глаза, подрагивающие от нетерпения руки и всё тело, выдающее волнение и предвкушение. В монастыре мало что меняется. Андрес обходит все комнаты, задерживаясь лишь в часовне. Мартин находит его там спустя добрых пару часов, за которые Андрес успеет вспомнить всех знакомых ему богов, чтобы попросить у них совсем немного. Он не просит о счастливой старости рядом с мужем, когда они рука об руку прогуливаются по осеннему парку; не просит миллионы и миллиарды денег, чтобы жить на полную ногу до конца своих дней; не просит за своего брата, потому что знает, что тот справится и без его жалкой попытки быть услышанным богами. Андрес просит ещё хотя бы год рядом с Мартином. Один жалкий год, чтобы дать тому всё то, что не успел дать до этого. Андрес обещает, прикрыв глаза, что будет до тошноты примерным гражданином, если выберется живым из Банка Испании. Мартин застаёт его в момент, когда в груди сжимается колкое нечто, давя на сердце и царапая душу. — Что с тобой? — Мартин присаживатся рядом на пол. — Нужна была минутка уединения, — отмахивается Андрес, улыбаясь через силу. — Твоя команда слегка повёрнута на всём этом, а? — Мартин смеётся. — Кто бы мог подумать, что хоть кто-нибудь на этой планете будет так же сильно верить в мой план, как я сам. — Я и Серхио верим примерно одинаково, так что мы в клубе твоих фанатов. Спустя ещё какое-то время их находит Серхио. Он неловко поправляет очки и волосы, прочищает горло и просит зайти кого-то внутрь часовни. — Берлин, — это Ракель, любимая инспекторша его брата. — Не могу сказать, что рад видеть вас, сеньора, — Андрес натянуто улыбается и принимает руку Мартина, предлагающего встать. — Моё имя — Лиссабон, если ты не против. Серхио, кажется, бледнеет ещё больше обычного, но в разговор не встревает. — Я — Палермо, — Мартин улыбается во все зубы, ведь он не слышал о Ракель ничего дурного. В одну единственную вылазку к ним в Раддузу Серхио прожужжал все уши о том, какая она замечательная. Интересно, рассказал ли ей Серхио об их небольшой шалости? — Вижу по твоим глазам, что не рассказал, — уже вслух говорит Андрес, не выдержав странного молчания и бьющихся друг об друга мыслей в голове. — Не рассказал — что? — Ракель внимательно смотрит на Серхио. — О своём путешествии на Сицилию. — Он рассказывал. Про вас двоих он рассказывал очень много. Но всё ли, усмехнувшись едва заметно, спрашивает про себя Андрес. В глазах Мартина тоже начинают плясать озорные огоньки, но он вовремя отворачивается, чтобы не скомпрометировать Серхио ещё больше. Андрес молча покидает часовню, чтобы проведать свою старую спальню. Уже за ужином Андрес ловит пару странных взглядов: один завистливый от Хельсинки, а второй — смущённый от Серхио. Все без умолку болтают о плане, в который никого ещё не посвятили, и от этой атмосферы голова начинает идти кругом. Андрес то и дело поглядывает на донельзя воодушевлённого Мартина, и понимает, что решение отправиться сюда для доработки плата, — лучшее, что он сделал после того, как вернулся к Мартину. За разговором внезапно выясняется, что Хельсинки играет за противоположную команду, и от этого факта сводит челюсть. Андрес ведёт подбородком, одаривает Хельсинки высокомерным взглядом и смотрит куда угодно, но не на обеденный стол, потому что вдруг начинает мутить от еды и воды. Одна лишь мысль о том, что кто-нибудь мог бы закрутить роман с Мартином, вызывает тошноту. Однако есть одно исключение из правил. Уже поздно вечером, когда все разбредаются по своим комнатам, за столом остаются трое — Андрес, Мартин и Серхио. Перед этим уходит Лиссабон, целуя Серхио в щёку и прося не засиживаться допоздна, на что тот рассеянно кивает, не глядя на неё. — В нежилой части монастыря есть одна комната, — начинает Андрес, внимательно разглядывая вилку. Когда-то он мог заколоть кого угодно этим предметом, даже не моргнув, а теперь трижды подумал бы, стоит ли рисковать тем, что у него есть, ради проявления секундной ярости. — Раньше монахи принимали там самых почётных гостей. — Неужели? — Серхио что-то пишет в блокноте, сильно щурясь, потому что освещения недостаточно. — Там есть современная ванная комната и даже звукоизоляция. Идеальное место, чтобы рисовать картины… чтобы творить. Мартин, мгновенно понявший, к чему всё идёт, с трудом сдерживает улыбку. Он хватается за бедро Андреса под столом и коротко оглаживает по нему. — Как интересно, — всё так же незаинтересованно произносит Серхио. — Кого же там принимали? — Всё строго засекречено. В любом жилище должны быть двери, за которые нельзя заглянуть. Тогда-то до Серхио, по всей видимости, и доходит смысл этого разговора. Он чуть подрагивающей рукой снимает очки и, подышав на них, протирает идеально белым платком. Затем встаёт и делает попытку удалиться. — Я бы хотел начать писать картину завтра в десять вечера, — пробует ещё раз Андрес. — Мартин ко мне обязательно присоединится. Серхио замирает ровно на секунду — для того, чтобы решить здесь и сейчас. Он почти незаметно кивает и быстрым шагом покидает импровизированную столовую на свежем воздухе. Когда-то он именно здесь танцевал под любовную песню, которую Андрес пел Татьяне, а уже сегодня мог стать свидетелем чего-то совершенно нового — жутко непотребного, но такого притягательного. Разве Татьяна могла бы сравниться хоть в чём-нибудь с Мартином? — Он придёт, — с широченной улыбкой констатирует очевидное Мартин. — И не раз, — соглашается Андрес. Их ждёт сложнейшее ограбление в истории, которое может закончиться как угодно, а перед этим они имеют право немного развлечь не только себя, но и безбожно зажатого Серхио.