Топь

Уходя к себе спать, хотя комнату приходилось делить с маленьким грубияном Гэртоном, к тому же, тяжело было назвать это помещение комнатой, Изабелла машинально семенила к окну в надежде разглядеть огни родного дома. Но несмотря на то, что её желания и желания по ту строну пустоши совпадали, расстояние между двумя особняками не уменьшалось ни на шаг. Как Кэтрин могла вспоминать этот дом и жалеть, что тут не живёт? Наверное, всё скверное в её невестке появилось здесь. Изабелла бы не удивилась, если и её сердце отравит это место. Меньше десяти миль отделяло поместья, но казалось, Перевал принадлежал к совсем другому миру, который населяют мятущиеся души, обреченные бродить в унынии по этим местам. Десять миль, если бы этот человек позволил ей уйти, если бы не захотел вернуть жену обратно, чтобы посмеяться над фамилией Линтон в очередной раз, то, не задержавшись ни на миг, она бы пробежала эти десять миль через торфяные болота по талому снегу в кромешной тьме, чтобы добраться до Мызы и забарабанить заледеневшими пальцами в окно кабинета брата. Эдгар злится, но она знает его сердце: ему будет достаточно одного взгляда на свою сестру, чтобы простить её. Да, он заведёт Изабеллу в дом и будет грустно рассматривать её лицо в странных тёмных узорах, чуждые поразительной белизне её кожи, затёртое шёлковое платье, которое теперь она носила без корсета и фижм, руки, ставшие ещё тоньше, и воспалённые голубые глаза, точно такие же, как у него самого. Они сядут на диван обнявшись, а Эдгар, пересилив слёзы в голосе, с улыбкой скажет: — Теперь всё будет хорошо, — он протянет ей платок, который она когда-то вышила для него маргаритками, окажется, что он всё время был при нём, даже когда его сестра сбежала, и она заплачет пуще прежнего. А затем потечёт череда счастливых дней, наполненных светом. Они снова станут сидеть вдвоём в гостиной на диване у весёлого камина, по очереди читать книги, не брезгуя её любимыми сентиментальными историями. Изабелла сядет за клавесин и вспомнит все мелодии, склонив профиль над изысканным инструментом. Скоро начнется тепло, они будут гулять по парку, в котором одни цветы станут сменяться другими, более яркими. Тёплый ветерок растреплет её высокую причёску, которая делала её, в отличие от многих здешних девиц, элегантной, а не смешной, а выбитые золотистые пряди мягко обрамят лицо, добавив живости. Кэтрин поправится, она выйдет в сад, лукаво посмотрит на золовку и понесётся от неё, они будут гоняться друг за другом, хотя такие забавы пристали деревенским девчонкам, а не юным леди. А если смерть отберёт её сестру, то пощадит ребёнка. Это дитя не будет ничем напоминать о крови Эрншо и их проклятом жилище. Какой нежной матерью она станет племяннику или племяннице, сколько лёгких акварелей они набросают, сколько сказок прочтут, сколько весёлых игр придумают. Мыза Cкворцов не сможет вспомнить хозяйки более добросердечной, более внимательной, при которой дом сделался таким уютным. Горе Эдгара от потери жены стихнет со временем, её забота лишь ускорит это. И они заживут тихо и мирно, забыв, что когда-то, на свою беду, связались с мрачными владениями по соседству. Как горько было возвращаться из своих пасторальных фантазий обратно в тесную коморку, отдавая себе отчёт, что это самый приятный отрезок дня, когда она запирается здесь и знает: на сегодня её мучения закончились. Но завтра начнутся новые. — Ты будешь спать стоя? Как конь? — буркнул чумазый мальчишка, кутаясь в не слишком чистое одеяло, сбившееся в огромный ком. Видимо, молящийся перед сном Джозеф не усыпил Гэртона, а когда его соседка вошла, он лишь притворился спящим. Маленький жестокий негодник! Разве можно отрывать Изабеллу от мыслей о доме! Разве она не заслужила на несколько минут погрузится в грёзы о своей прошлой жизни! Её тёплая девичья спальня растаяла, превратившись в уродливый чулан. Она постаралась смотреть только за стекло и не обращать внимания на то, что шло перед ним. Хмурый пейзаж, погруженный в темноту, был приятней места её ночлега. За окном шатали ветками сухие деревья, крутой склон покрывался пятнами противно тающего снега, долина ничем не была украшена в это время года, холодный пронизывающий ветер ничего не останавливало, и он неприветливо встречал беззащитного путника. Но, к сожалению, воображение Изабеллы не было столь сильным, чтобы забирать её из безрадостного Перевала надолго, наваждение ушло вместе с семейством Линтон, оставив её в компании Гэртона. — Нет, я лягу в кресле, — зачем-то ответила Изабелла. Её последним оружием была вежливость, раздражающая жителей дома. — Спокойной ночи, Гэртон. Ответом служило недовольное сопение. Что ж, за те несколько ночей, что он провела здесь, маленький сосед никогда не снисходил до ответного пожелания. Его неучтивость хоть и задевала Изабеллу, но лучше было провести ночь так, чем с мужем. Слава Богу, Хитклифф не претендовал на неё каждый день. Кажется, это стало бы происходить реже, если бы Изабелла научилась прятать слёзы и прекратила взывать к его несуществующему милосердию. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как в её глаза намокают, как капли размером с бусину собираются вдоль густых бронзовых ресниц, чтобы проложить мокрую дорожку по прозрачному лицу без единой острой линии, такому же, как у Эдгара и всех Линтонов. Потом она слушала о своей никчёмности и том, какую смертную скуку навевает на него. Когда в первый раз он сказал о том, что она больше напоминает изваяние, в котором нет ни капли жизни, Изабелла пообещала ему исправится, но тот лишь посмеялся над её попыткой нравиться ему. Устроившись в кресле, она потушила свечу, от которой ещё несколько мгновений тянулся шлейф серого дымка, складывающийся клубком у невысокого потолка. В доме заскулил Удав, сидевший подле Хиндли, несмотря на пинки со стороны хозяина, хотя, может быть, собака понимала, что мистер Эрншо здесь больше не хозяин, и не боится, ведь его власть осталась номинальной. Все они в руках Хитклиффа, но ничего не могут с ним поделать. Сон уже почти отобрал Изабеллу у её мрачных дум, как вдруг Гэртон снова не дал ей забыться на время: — Спокойной ночи, — произнёс он тихо.