Козочка.

От Грома: я внял голосу совести и… отдал написание НЦ-ы Вруну, ибо я стесняюся ^.^ а он пишет так, что и покойник встанет =) Итак: виват, мой Соавтор! Шайтан. Сбежал! И ничего не сказал, мелкая пакость, а ведь мог… что? Побежать ко мне плакаться, жалуясь, что его из школы бюрократы выперли? Где вы таких Проводников видели, по крайней мере настоящих – они же, все как один, с Магией водясь, упертые становятся, что камень. Если гора не идет к мудрецу, мудрец сам пойдет к горе. В моем случае гора от мудреца еще и вполне успешно смылась. Вот только гора не учла, что не только у нее крылья имеются. Догоню и… прибить или отыметь? Или лучше сначала отыметь, а потом - по обстоятельствам. Хотя что это я, и так же ясно, что и пальцем его не трону в агрессивных целях – только в стражевых. Все духи пустыни, что ж он такой быстрый-то? Догнал его лишь к сумеркам – сидит брошенным кутенком и тянет озябшие пальцы к огню. Полон сомнений и чувства сиротства – что ж ты такой неуверенный, Козочка? - Ты даже не представляешь, насколько тебе туда, Козочка… - мать моя Пустыня, какая смесь чувств отразилась на лице: неверие, удивление и… радость? Желание прибить испарилось мгновенно. А вот настучать по пепельной башке за глупость – нет. Еще стоит, дрожит – это его натруженные ноги не держат. - Садись, Нелепость, - киваю на расстеленный только что плащ. Он плюхается на деревянных ногах, облегченно выдыхает. - Как ты узнал, в какую сторону я пойду? – и в глазах сущее любопытство ребенка, узревшего чудо. - Магия вела, тени с ума посходили, как твои ветра удаляться стали. Что ты с ними сделал? – под моими руками расслабляются задеревеневшие мышцы, а наверху щеки пылают красным, Козочка жмется, пытаясь прикрыться, я хлопаю его по острой коленке. - Ша. Где ты видел, чтобы массаж через одежду делали? Он сопит, но позволяет мне и дальше хозяйничать. Хм… в пижаме я этой подробности не увидел – у него на ногах мягкий пушок светлых волосков, совсем как у ребенка. - Пушистый персик… - не удержался, провел носом по бедру, ну как можно быть таким щемящее неловким, нелепым и трогательным? Сверху раздается задушенное «Ой», а ноги опять сжимаются. Приходится снова разводить, хм… Гляжу в лицо – зажмурился и отвернулся, губы зарозовели, прикушенные. Веду, уже вовсе не с целью размять мышцы, по мягким волоскам, оглаживаю внутреннюю часть бедер, накрываю руками пах – там тоже такие же светлые волоски, мягкие… Сквозь прикушенные губы вырывается вздох, его выгибает судорогой возбуждения – какой у меня чувствительный на ласки проводник. Я улыбаюсь, он видит эту мою улыбку и судорожно дергается, в мыслях только пошлые ассоциации с моим губами и тем, как колечки должно быть холодят кожу. Что ж, Козочка, я воплощу твои фантазии в жизнь. - А-а-пф! - он бессильно падает спиной на плащ, задирая колени к небу, цепляется пальцами за корень дерева, трясется, мечется. Стонет. Упоительный звук, я готов каждый день делать ему минет, лишь бы слушать это – полную потерю контроля на собой. Он выгибается как-то уж совсем немыслимо: пятки оказываются у него под попой а колени царапаются о землю - по телу проходят судороги. Оторвавшись от него, я нарочито медленно облизываюсь, держу его взгляд - в нем стыд пополам с желанием, растворенные в расслабленной послеоргазменной неге. Он тяжело дышит, узкая грудь в вырезе рубахи ходит ходуном, открытая поза слишком приглашающее выставлена под мои руки и взгляд. Тыкаюсь носом в задрожавший живот, вдыхаю запах: возбуждения и его, такой тонкий, еле уловимый, запах моего Проводника. Чувствую, как приподнимаются бедра, персиковые колени обхватывают бока, руки пускаются перебирать волосы – что ты со мной делаешь, Козочка. Поднимаю голову, он смотрит потемневшими глазами, в них трепещут отблески остатков костерка: - Почему ты такой? – брови как-то мучительно и удивленно заломлены, голос дрожит. - Какой, Козочка? - Меняешь меня. Я… не я уже… - Так и я уже далек от ядовитого скорпиона. В жале лишь яд желания, - шепчу, касаясь живота, целую впадинку пупка, пробираюсь выше. На шее трепещет сонная артерия, прикусываю, закрепляя сказанное. - Тебе нужно отдохнуть, - этого он никак не ожидал. Вздрагивает, смотрит испытующе. - Я жажду тебя так, как верблюд после месячного перехода жаждет воду, - шепчу прижимаюсь к нему, давая почувствовать свое напряжение, - но тебе нужно отдохнуть, завтра такой же день пути, а ты не привычен к таким нагрузкам. Он облегченно прикрывает глаза, откидываясь на плащ. Я заставляю себя разжать руки и отстраниться – ему надо одеться. Почти ревниво слежу, как персиковый пух скрывается за грубой тканью. - Не смотри на меня так, - шепчет, упираясь взглядом в землю, - это как-то… И замолкает, не найдя слов. - Это как-то слишком чувственно, Козочка. И ты даже не представляешь, что со мной делаешь. - Почему ты не спросил моего имени? – он осторожно подсаживается ко мне под бок, еще не зная, что ему можно все. Притягиваю к себе, укутываю полами плаща, нам лежать так еще целую ночь и, если он сейчас уснет и сладко будет сопеть до утра, то я – буду слушать ровное дыхание его снов и бороться с желанием разбудить… - Твое имя – не твое. Он молчит, обдумывая сказанное. - Откуда ты знаешь? – удивлен. - Я не ковырял твой блок, успокойся. Но кровь пустыни в тебе чую, так же, как почует любой в Шариате, признавая в тебе своего. Но… тебя нарекли не по обычаям пустыни, в твоем имени нет смысла твоей Сути. - Моя Суть – Ветер. - Но Имени триединства у тебя нет. Ты не сможешь быть полноценным проводником, пока не обретешь его. - И что же мне теперь делать? – в голосе обида, а в душе буря, думает, что я его брошу из-за очередного доказательства неказистости. Одно слово, Нелепость. - Идти со мной в Шариат и проводить ночь единения с Пустыней. Все просто. Ничего не просто, но тебе пока об этом знать не обязательно. Я защищу тебя, укрою от всех бед. И даже Пустыню заставлю быть к тебе нежной. Он успокоено затихает и потихоньку уплывает в сон, тяжелея расслабившимся телом. Вдыхаю запах его волос, жмурюсь – тепло. Ночь обещает быть долгой. - А-а-а-а! – с дикого ора на ухо начинается мое утро. Я и так редко сплю нормально, а ж когда так будят… - Чего ореш-ш-шь? В ответ заикания и что-то странное в мыслях – незнакомый, подлинный страх. Приходится все-таки открыть глаза и ознакомиться с действительностью. Хм… - И из-с-са этого ты меня рас-с-сбудил?! – сжимаю кольца вокруг козочьего тельца, хвостом вздергивая подбородок. - Ты не говорил, что можешь….так! – а что, милый, ты хотел ручную змейку, размером с ладонь? Обиженно отпускаю его, свиваясь в стороне компактным клубком, прячу голову под хвост, стараясь не показать того, что продолжаю за ним наблюдать. Козочка сидит минуту, ерзает – неловко. Потом подсаживается на корточки рядом, касается пальчиком ороговевших наростов на хвосте: - Ну прости. Я же не знал, что ты во сне можешь… измениться. Не приятно, знаешь ли, проснуться в объятиях пятиметровой черной змеи, явно хищного образа жизни. Фыркаю и, не удержавшись, лизнул его в щеку – а нечего так близко наклоняться. Краснеет: - А можно… тебя всего рассмотреть? – ну нелепость, он нелепость и есть. Разворачиваю кольца, свободно обвиваясь вокруг него, кладу голову на колени, подставляю под нежные касания спину: - С-с-с, вот тут поче-ш-ш-ши! От Вруна: я не умею длинно писать. Так что вышло коротко и ясно – что ничего не ясно)