Rainbow and Darkness: For you, Vinyl

      …Он, как и в любой другой зимний вечер, занимался своей рутинной работой. Несмотря на некое разнообразие в зависимости от времени года, работа уборщика улицы была скучной и недооценённой. Но он занимался ею, потому что знал, что этим делает улицы чище, прохожих — счастливее, а город — лучше… …Чёрт, да кого он обманывает: конечно же, один-единственный дворник не сделает улицу значительно чище, — особенно зимой, когда снег валит чуть ли не каждый день; прохожим по большей части наплевать на его работу — иначе какого чёрта они то и дело бросают мусор куда не следует; а сам он настолько ничтожен, что едва справляется с собственной жизнью — что уж там говорить о целом городе… Конечно же, это всё фарс — у него просто не было особого выбора. А всему виной всё те же люди с их проклятым эгоизмом и способностью иной раз наплевать на все мыслимые и ещё некоторые немыслимые правила этой жизни. Без одного из таких он мог бы стать более счастливым человеком… Возможно, тогда бы он смог действительно повлиять на этот мир. Но точно не сейчас. И, на самом деле, знаете что? Плевать он хотел на этот мир… Плевать на его жестокость, плевать на его обитателей. Он знал куда более прекрасное место, населённое куда более приятными жителями… Он даже любил одну из них. Правда, почему он здесь, когда абсолютно все обстоятельства говорят, что его место там, с ними? Что за злую шутку судьба решила с ним сыграть? Впрочем, бессмысленно, наверное, об этом думать… По крайней мере сейчас, когда ему оставалось убрать ещё изрядное количество сугробов. По крайней мере, можно сказать холоду «мне плевать на тебя», ибо отчаявшемуся он не страшен — он и так чувствовал себя больным, во всех смыслах… Он встал со скамейки, взял свою лопату и направился к своим верным, но временным товарищам — сугробам, лежавшим чуть поодаль. Парк был тёмный, малоосвещённый — но совсем не страшный. Скорее он был скучным. Его даже сложно было назвать парком: маленький заледеневший пруд, в котором ни один рыболов не вылавливал ни одной даже мелкой рыбёшки, да несколько маленьких кленовых деревьев вокруг него. Скорее тропинка, нежели дорожка — огибала эту лужу воды, соединяясь в конце и начале с улицами города. Вдоль дорожки стояло несколько полуразбитых скамеек, за состоянием которых никто, конечно же, не следил. Сквер окружали какие-то офисные здания и магазины, но большая их часть своими входами была обращена на улицы с другой стороны домов. В некоторых окнах этих многоэтажек горел свет. Где-то виднелись офисы, где-то кухни жилых квартир. Всё одно и то же. Он видел это на протяжении нескольких лет. Ничего не менялось — как, в принципе, и его жизнь. Подойдя к сугробам, он начал убирать свежие кучи прохладного снега. По крайней мере, спешить ему некуда. Вдохновения не было, как и особого желания вернуться домой. Мгновения складывались в секунды, а те превращались в минуты, а он всё убирал сугробы, с умеренной бодростью размахивая лопатой. Спустя, наверное, полчаса, сугроб был расчищен. Парк был относительно чист — настало время переходить к улице. Он прошёл до конца дорожки-тропинки и вышел на одну из улиц города. Здесь было совсем безлюдно в это время, даже машины проезжали не постоянно. И вновь лопата стала расчищать снег, и вновь холод невольно отступал перед движениями тела. Так продолжалось какое-то время. А затем на улицу вышла одинокая дряхлая старушка, укутанная в коричневое пальто. Он не обратил на неё особого внимания: очередной прохожий. По крайней мере, он так думал, пока не услышал позади себя её голос:  — Надо же, какая чистота тут у вас! Спасибо, милок! Хорошо, такое встречалось несколько реже обычного… Обычно люди принимали его работу как должное, а эта бабушка остановилась, задержалась на своём пути, чтобы поблагодарить его — так что он решил ответить ей.  — Спасибо, для вас и стараемся…  — Мне неловко отвлекать вас, но вы не подскажете, как мне пройти… — ага, теперь всё встало на свои места. Ну что-ж, всё равно ему было некуда спешить — так что он решил помочь заплутавшей душе найти верное направление.  — Конечно… — он перестал копать, воткнул лопату в сугроб и взял пожилую женщину под руку, чтобы она могла перешагнуть через ещё не убранный участок улицы, после чего вежливо перевел её через улицу. Они шли по пустой улице, словно сын со старой матерью; он держал её под руку, чтобы она ненароком не упала, а она то и дело хвалила его, сетуя на то, что таких добрых людей нынче мало. Возможно, она просто не замечала их так много, как людей «недобрых», ибо дёготь всегда заметнее мёда, и добро всегда было менее выделяющимся, чем зло. Он же погрузился в свои вечные мысли и мечтания о белоснежной единорожке. Пройдя немного, они вышли на другую улицу. Эта улица была более людной, по ней понемногу сновали люди, да и трафик машин был посолидней. Старушка наконец сориентировалась и поблагодарила его за помощь, но он решил перевести её через пешеходный переход: мало ли какие дураки за рулём могут попасться на дороге в сей поздний час. Дорогу парочка перешла также без приключений. Точнее, в одну сторону. Он благополучно довёл старушку до противоположной стороны улицы, после чего, мягко отмахиваясь от уже излишней признательности пожилой женщины, направился обратно, на безлюдную улицу возле парка, туда, где его ждала его верная лопата. Однако только что припарковавшийся автомобилист занял тот участок дороги, по которому он пришёл изначально, так что ему пришлось пройти немного дальше, чтобы выйти на дорогу. Тут его и ждал неприятный сюрприз. Конечно же, автомобилист не желал ему ничего плохого. Он даже ничего не нарушил — припарковался там, где можно было парковаться, и всё прошло бы более чем буднично, если бы на дворе не стояло холодное время — время заморозков и гололёда, который иной раз так предательски скрывается под безобидным на первый взгляд снегом. Он не успел ничего заподозрить, не успел ничего понять. Он лишь наступил на заснеженную дорогу — и его нога тотчас скользнула вперед. И хотя он уже знал, каково это — падать на льду, — он не успел среагировать достаточно быстро для того, чтобы упасть в безопасном положении тела. Вместо этого он упал на другую свою ногу, и её тотчас пронзила чудовищная боль…

*** *** ***

      …Она сидела у камина, встревоженная и отрешённая. На дворе стоял канун Дня Горящего Очага, пони вокруг радовались, как и Винил до недавнего времени. Потом же в её голове что-то сдвинулось. Она знала: что-то случилось, но не знала, что именно. С ней уже случалось подобное, но не в таких масштабах, чтобы выбить её из колеи буквально за пару минут. Октавия сидела рядом, пытаясь хоть чем-то помочь своей подруге, чем-то её успокоить.  — Что с тобой, Винил? — спрашивала она, не получая ответа. Единорожка словно выпала из реальности. Она не ощущала всего окружавшего её веселья, несмотря на то, что буквально минутами ранее веселилась вместе с ней, играя музыку со старых пластинок. Что же с ней случилось? Октавия подошла поближе и обняла подругу. Та слабо прижалась к ней.  — Что-то не так, — молвила та наконец. — Но я не знаю… Не знаю, что именно, Тави. Я чувствую, что-то случилось. Но что?  — Чш-ш… Всё будет хорошо, Винил, — шепнула Октавия, гладя волосы подруги. — Хочешь ещё горячего шоколада? — спросила она. Единорожка тихо промычала в знак согласия и кивнула.  — Я мигом, вот увидишь, — с этими словами Октавия ускакала на кухню, в то время как Винил продолжала смотреть в огонь. Он был тёплым, даже горячим… Но что-то… Что-то в её душе было теплее. А сейчас это тепло ослабилось. Это не могло значить ничего хорошего.