Rainbow and Darkness: For you, Vinyl

      …Он наконец-то вновь стал считаться здоровым (насколько это было возможно) человеком. Точнее, он уже был признан здоровым среди врачей — иначе его бы не выписали из больницы. Однако пока он пребывал в своей комнате большую часть дня (пускай ему и разрешали выходить из неё, самостоятельно передвигаться и делать большинство вещей, которые делают все остальные здоровые люди), пока доктор не пришел к нему, сказав эти столь приятные слуху слова, осознание этого не было таким полным, каким оно стало теперь. Да, целый год потребовался на лечение всех последствий какого-то жалкого зимнего происшествия. А ведь у него было столько планов на Рождество! Не говоря уже о милой плюшевой Винил, которая наверняка очень испугалась и волновалась за него. Он ведь каждый вечер, садясь в кресле после унылого рабочего дня, брал и обнимал своё сокровище, каждую ночь он заботливо — так, как может делать лишь любящий человек — укладывал плюшевую пони под одеяло, после чего ложился сам, боясь причинить ей малейший дискомфорт… Эти «ритуалы» было частью его дня, ведь от них ему становилось легче в его наполненной повседневной рутиной жизни. А сейчас он не видел свою прелестную пони уже как целый год — так же как и она не видела его весь год, так и оставаясь стоять на его рабочем столе. Кто из них волновался за другого больше? Он не знал. Ему было важно лишь то, что он своей неосторожностью заставил свою любимую испытать чудовищный стресс, и это в свою очередь ещё больше угнетало его самого. Но к счастью, ждать оставалось ещё совсем чуть-чуть — теперь, когда его наконец-то выписали, он сможет вернуться в свой дом, вернуться к своим музыкальным увлечениям, вернуться к своей милой Винил. Уже послезавтра… Размышляя обо всём этом, он дважды обошел весь парк при больнице. Этот парк был значительно больше сквера, в котором годом ранее проходила его злосчастная смена, однако считать его большим всё же не стоило. То был самый обыкновенный парк с озером, парой ивовых деревьев, множеством разнообразных сидений для пациентов и высокой оградой, отделявшей его от группы невысоких частных домов. Летом он был более красочным, зато зимой в нём было тише, ибо не всем хотелось гулять зимой в парке, в котором по сути своей можно было лишь ходить по дорожкам, сидеть на скамейках и играть в шахматы (не говоря уже о том, что зимой последнее развлечение можно было смело относить к разряду странных). Ему же очень нравилось бродить по практически безлюдным тропинкам, размышляя о жизни и своих грёзах. Прошагав второй круг, он решил дать отдых ногам и присесть на свою любимую скамейку под ивой у самого озера. Но когда он пришёл к ней, оказалось, что её занял другой человек, которого он нередко замечал за тем же занятием — прогулками по парку. Это был невысокий, худой и бледный шатен с коротко постриженными, слегка взъерошенными волосами, едва затронутым морщинами лицом и карими глазами со слабо заметной ноткой грусти. Незнакомец его, похоже, пока не замечал — лишь сидел на скамейке, глядя вдаль, на лишённые листвы кроны деревьев и на голубое небо над ними. В его ушах были заметны наушники: простые «затычки», ничего особенного — но уже это говорило о том, что парень был неравнодушен к музыке. Этого факта, а также того, что на скамейке по-прежнему было относительно свободно, было достаточно для него — пускай немного скромного, но все же вполне открытого музыканта. Он подошёл ближе и остановился перед незнакомцем. Тот поднял взгляд и, уловив вопросительный жест пришедшего, утвердительно кивнул, слабо улыбнувшись. В ногах уже ощущалась приятная усталость от длительной прогулки, поэтому присесть на любимое место было несказанно приятно. В голове промелькнула мысль, что это последний раз, когда он будет здесь сидеть при подобных обстоятельствах. Ну, по крайней мере он на это надеялся. Снова ломать конечности ему как-то не особенно хотелось. Незнакомец не стремился завязывать разговор, как и он сам. По крайней мере, пока не возникало повода. Спустя некоторое время его сосед вынул наушники.  — Чёрт, плеер разрядился, — пробормотал он, скручивая провода, после чего засунул гаджет в карман куртки. — Вечно забываю его подпитывать.  — Могу предложить свой, — последовало ему в ответ шутливо-серьёзное предложение. — Что вы слушаете?  — Да так, по-разному. Я слушаю любую музыку, лишь бы она писалась с душой, не только ради денег.  — Хм, так и я такой же, честное слово. Ну, по большей части. Здесь у меня в основном эмбиенты и музыка для сна, — пробормотал он, достав уже свой плеер из кармана. — Ну и ещё немного… собственных, — добавил он, промедлив секунду-другую.  — О, так вы музыкант? — спросил незнакомец, оживившись.  — Ну… Да, — ответил он скромно и улыбнулся. — Электронная музыка. Пишу на компьютере, как вдохновение есть. Не то чтобы прямо шедевры какие-то пишу, но кому-то даже нравится…  — Это здорово, — ответил незнакомец. — Я раньше любил играть на клавишных, но чтобы всерьёз этим заняться… У меня куда лучше с фотографией и рисованием.  — Ну так это тоже очень неплохо! А что за рисование, если не секрет?  — Ну, это долгая история, — ответил незнакомец, почесав за затылком, словно размышляя, с чего бы начать. — Скажем, есть один сериал… Так, собственно, они и поняли, что оба являются брони: незнакомец начал, а он буквально закончил его объяснение — ведь по сути он использовал те же слова и речевые обороты, чтобы описать своё хобби. Надо же, единомышленник обнаружился там, где он совершенно не ожидал его встретить. Наконец-то он нашёл того, кто может его понять! И касалось это не только принадлежности к фандому. Этот парень был во всех отношениях приятным человеком, примерно его ровесником. Он также любил сериал, любил творчество… А ещё он тоже любил кое-кого… оттуда. Его «особенной пони» стала Рейнбоу Дэш. Осознание того, что не он единственный любил кого-то нереального, сделало нынешний день ещё лучше. Также ему пришлись по вкусу (точнее, «по слуху») его работы: единожды послушав одну из композиций, он просил дать ему послушать что-нибудь ещё, и ещё… А потом пришёл черёд главной гордости — мелодии, посвящённой Винил, его любимой единорожке-музыканту, с которой он был так похож и о встрече с которой так грезил.* В свою очередь его новый друг показал несколько набросков из своего блокнота, который он использовал в качестве дневника, а также прочитал пару-тройку сочинённых историй. Словом, единственным, чем они с ним так и не обменялись, были контактные адреса — и впоследствии, надо сказать, они оба об этом пожалели. Но это было потом. А сейчас они, будучи уверенными, что обязательно встретятся вновь, пожали друг другу руки и разошлись в стороны своих комнат, чтобы продолжить то, ради чего оба здесь оказались — свои индивидуальные курсы лечения.

*** *** ***

      …Она прогуливалась по вечереющим улицам Кантерлота, левитируя рядом с собой бумажный пакет из магазина музыкальных пластинок. Несмотря на то, что зимние праздники уже прошли, Октавия предложила ей съездить в Кантерлот и прогуляться по местным магазинчикам, в которых, казалось, каждый пони мог найти что-то особенное для себя. Сама Октавия шла рядом с Винил, неся на себе седельную сумку с новым смычком, о покупке которого она давно мечтала, а также со множеством прочей приятной мелочи, вроде флакона её любимых духов, баночки чая и коробки с настоящим кантерлотским пудингом. Весь этот год, с тех пор как настроение Винил так неожиданно и резко упало, Октавия не позволяла себе надолго покидать свою подругу и использовала любую возможность сделать ей приятно — так было и сейчас. И похоже было, что её усилия не пропали даром — ведь сейчас единорожка выглядела значительно живее, чем год назад, когда непонятная обеспокоенность только-только охватила её.  — Ну как, хороший был выходной? — участливо поинтересовалась Октавия у своей подруги.  — О да, я наконец-то смогла достать пластинки с песнями легендарного Троттингемского Трио, их сейчас почти не найти! — восторженно откликнулась Винил.  — Я так рада, что тебе стало лучше, — в голосе Октавии слышалось облегчение и радость за свою соседку.  — И я, Тави, — Винил посмотрела в вечернее небо с первыми звёздами. — Хотя это странное чувство так и не покидает меня, без этой непонятной грусти оно не кажется мне таким уж гнетущим. И эти сны… Видела бы ты их.  — Что же такого ты в них видишь? — Октавию распирало любопытство.  — В том-то и дело — я и сказать толком не могу, что в них вижу. Какие-то силуэты, и музыка… Такая прекрасная музыка… — до Октавии донёсся заворожённый вздох подруги.  — Её-то ты и играешь? Оттуда берёшь своё вдохновение?  — Я пытаюсь её воспроизвести, но ты ведь знаешь меня, — Винил сняла свои уже не нужные в вечерних потёмках очки и с доброй ухмылкой взглянула на Октавию. — Я ди-джей, не композитор. Я пыталась крутить диски так, чтобы извлечь нужные сочетания звуков, но в душе я понимаю: эта музыка — нечто новое, её не создать из старых, уже имеющихся мелодий. Она… Не от мира сего, что ли.  — Как и ты в последнее время, — беззлобно хихикнула Октавия, мягко ткнув подругу в нос. Они дружно рассмеялись, двигаясь по парковой аллее. Их поезд до Понивилля отправлялся через два часа, поэтому они позволили себе немного прогуляться по вечернему зимнему Кантерлоту, улицы которого в это время были увешаны разноцветными гирляндами, создавая праздничную, волшебную атмосферу. Казалось, всё в этот вечер было наполнено счастливым спокойствием и тихой, безмятежной радостью, ещё не сошедшей на нет после праздников. Казалось, не было места печали в этот чудесный вечер. Но, как подруги вскоре убедились, место ей всё-же нашлось. Проходя мимо замерзшего озера в самом центре парка, Винил и Октавия услышали тихие всхлипы, словно там, за покрытыми инеем кустами, на самом берегу озера кто-то тихо плакал. Решив разобраться, в чём дело, подруги отодвинули ветки и увидели склонившуюся над ледяной гладью Рейнбоу Дэш. Рядом с ней сидела принцесса Твайлайт, обнимавшая свою подругу крылом.  — Что-же нам делать? — донесся до ушей сломленный голос пегаски. — Очередное полнолуние — и мы снова не смогли увидеться!  — Нужно быстрее найти способ преодолеть грань и попать к нему, только так мы сможем вылечить его. Я попрошу Зекору приготовить что-нибудь, она уж точно знает, какое зелье поможет в конкретной ситуации.  — Я скучаю…  — И я понимаю тебя, Рейнбоу. Хотя в твоём случае вас отделяет нечто большее, чем расстояние… Но подруга, не отчаивайся, мы сделаем всё возможное, чтобы добраться туда. Ведь мы знаем, как он тебе дорог. Радужная пегаска уткнулась носом в плечо подруги, и та обняла её, утешающе гладя её гриву копытом. Хотя это было не её дело, Винил хотела разобраться в ситуации — вдруг она могла бы чем-то помочь? Она уже направилась к обнимающимся подругам, как вдруг…  — Постой, Винил, — окликнула её Октавия, обеспокоенно смотревшая на циферблат часов, стоявших на парковой площади. — Мои часы… Они отстают на целый час!  — То есть, наш поезд не через полтора часа, а через…  — Уже через полчаса, Винил! — ужаснулась Октавия. — Мы опаздываем! С этими словами они дружным галопом бросились в направлении вокзала, оставляя Рейнбоу и Твайлайт вновь наедине.