erase your touch

      Дни шли своим чередом и увы, никаких особо значительных открытий в умственный багаж балтиморских учёных пока не поступало. Главное препятствие заключалось в том, что ценнейший экземпляр лаборатории оказалось крайне трудно контролировать даже с использованием бит-электрошокеров. Существо имело силу, что идёт в сравнение разве что с силой 3-4 крепких мужчин, так что мирное «сотрудничество» с амфибией постепенно переставало быть вариантом для всех. Точнее, для всех, кроме Германна, который категорически не одобрял насильственные методы, лишённые обыкновенного терпения по отношению к живому организму. — Нет, ну, что вы себе позволяете?! Вы думаете, что путём физических увечий оно…Он начнёт вести себя податливее? — Неожиданно, в том числе и для самого себя, вспыхнул эмоциями Германн, который обычно держался достаточно бесстрастно, потому как осознавал, что в конце концов, у них здесь не детский зоопарк. — А вы в курсе, доктор Готтлиб, — строго заявил Дэвид Митчелл, один из важных шишек Балтимора, обладающий статусом уважаемого профессора, внёсшего значительный вклад в развитие секретных исследований лаборатории, — что в случае, если нам так и не удастся в ближайшее время продвинуться хотя бы на шаг вперёд, то потребуется немедленно вскрыть эту тварь? — О, поверьте мне, я прекрасно осведомлён о происходящей гонке за прогрессом между США и СССР, и разумеется, я знаю, что мешает сделать рентген прямо сейчас. Но неужели вы готовы пожертвовать жизнью возможно последнего выжившего представителя данного вида, дабы убедиться, что Штаты уже готовы швырнуть в лицо общественности доказательство того, что у нас есть, с помощью чего состязаться с достижениями русских в освоении космоса? — Слова открытого протеста вылетали из уст Германна, ведь это так просто, увлечься, забыться, потерять лицо перед коллегами, поддавшись необъяснимой его расчётливому уму притяжению тех выразительных хрустальных глаз.       Митчелл тяжело вздохнул, набираясь терпения, чтобы, чего доброго, так же не взорваться, выплёскивая собственное возмущение. — Его организм чередует 2 несвязных дыхательных аппарата, — процедил он сквозь зубы, — у него есть толстый хрящ с сочленением, которое отделяет основные и вторичные лёгкие. Отсюда следует то, что уже не раз было сказано: рентген — не вариант. И да, доктор Готтлиб, раз уж вскрытие необходимый шаг для достижения цели, значит мы этот шаг предпримем.       Германн замолк, не решаясь отразить удар оппонента, так как даже при бушевании долго таящегося внутри негатива, над ним больше преобладала рациональная часть мозга. Он оглянулся на амфибию и у него вдруг засосало под ложечкой от обречённого вида этого бедного создания. Голова склонена, а хохолок на ней, что походил на тонкие водоросли и чаще всего имел форму беспорядочной укладки, прикрывал необычное лицо, которое вероятно многие бы посчитали физиономией чудовища, но как ни странно, Германн видел в нём эстетическую привлекательность. — А теперь приступим к последнему сбору общих данных, что мы вынесли из наблюдений, — обратился ко всей команде доктор Митчелл, — результаты, конечно, оставляют желать лучшего, но не печальтесь, коллеги, ибо в ближайшие дни мы узнаем в десятки раз больше. Группа наших хирургов уже готова как можно скорее приступить к работе.       Готтлиб сжал свою трость так, что вены на его худощавой руке выступили ещё отчётливее обычного. Набрав воздух в лёгкие он потребовал то, что никто из присутствующих не имел права ему запретить. — Я желаю провести персональную процедуру с нашим экземпляром. То есть, сосредоточиться на завершающих этапах исследования наедине с ним. Мои полномочия позволяют отозвать помощь сотрудников перед записыванием заключительного рапорта и так как я присутствовал при каждой процедуре, я без проблем смогу справиться с этим самостоятельно, — тон его голоса ясно дал понять, что возражения недопустимы.

***

      Германн снял пиджак и повесил его на спинку стула, бросив взгляд на накопленную писанину из которой он должен сделать полноценный рапорт к концу дня. В голове промелькнула мысль о возможном сожалении. Стоило ли устраивать сцену и обременять себя дополнительным нелёгким грузом работы ради того, чтобы провести побольше времени с этим необыкновенным жителем Амазонки? Германн подошёл к резервуару и негромко кашлянул, попробовав заставить человека-амфибию обернуться на него. Тот был занят тем, что постукивал по бортику когтем, явно мысленно находясь где-то далеко от изолированной от внешнего мира лаборатории. Должно быть, он тоскует по дому, подумал Готтлиб. Это создание представляет из себя самую настоящую загадку эволюции, и всё, чего он хочет, это быть свободным. Жить, как раньше, не участвуя в большой игре двух держав. Скорее всего нечто подобное занимало его размышления, ибо амфибия и жабром не шевельнул, продолжая монотонно отстукивать хаотичный ритм.       Германн обошёл резервуар, сокращая расстояние между ними, насколько это возможно. — Да, согласен, я не заслужил твоего внимания. На протяжении стольких недель я и не пытался уменьшить количество твоих страданий. Позволял им бить тебя шокером, всячески по-иному наказывать, но понимаешь…Такова цена прогресса, — Германн сел на бортик, сразу почувствовав, как заныла повреждённая нога. Вот чёрт, он был слишком зациклен на предстоящей встрече тет-а-тет и забыл принять обезболивающее с утра.       Существо дёрнулось на сдавленный стон Готтлиба, корящего себя за такую глупую оплошность. Оно нерешительно направилось к нему, всё ещё опасаясь, что сейчас вновь начнётся серия ударов за неправильное поведение. А у этого палка в разы длиннее, хоть и тоньше, той которая уже не раз пробирала его тело разрядом тока.       Германн замер, не смея подать амфибии ни малейшего повода отступиться назад. По мере приближения к учёному, существо постепенно наклонялось, а подойдя почти вплотную, встало на колени перед Готтлибом и в сгорбленной позе устремило взгляд на приносящую Германну массу неудобств конечность. Тот, растерявшись, не сразу сообразил, как ему реагировать. Готтлибу впервые посчастливилось видеть это чудо природы настолько близко. Он рассматривал рептилоидные черты лица, сидя с машинально приоткрывшимся ртом и наконец сформулировал готовую мысль. — Несчастный случай. Это произошло, когда я был ещё парнишкой с большими мечтами, но увы без удачи. По крайней мере, в тот день она от меня явно отвернулась. Какое интересное совпадение, что у нас обоих есть свой особый день, который нас сильно изменил, да?       Он не надеялся на ответ, однако человек-амфибия слушал внимательно, и следом произвёл присущий ему звук схожий с дельфиньим щебетом. На этом неожиданности не закончились. На больное колено Готтлиба легла массивная перепончатая лапа и нежно сжала его. Спустя мгновение по телу создания начали разбегаться светло-голубые огоньки, затем Германн почувствовал странное покалывание в той же ноге. Ещё он уловил физическую связь, что на уровень выше примитивной тактильной коммуникации. Но тут связь прервалась, и Готтлиб несколько раз моргнул, приходя в себя после столь ошеломительного контакта. С колена, вниз, к ступне, разлилось ощущение тягучей теплоты, как после массажа. Учёный в приступе блаженства протянул руку к своему сегодняшнему собеседнику и погладил его правую шершавенькую щёку.       Было довольно трудно полностью переключить свои мысли на неизменно ожидающую отвлёкшегося доктора работу, но Германн с горем пополам занялся тем, для чего ему и дали должность в этой лаборатории. Чтобы острый, богатый знаниями ум, служил на благо государству.

***

      На следующее утро с Германном Готтлибом случилось то, что в последние годы распространившиеся в штатах сторонники христианства, непременно, в один голос нарекли бы благословением свыше, однако, правда о волшебном исцелении от инвалидности останется известна только одному ему. Готтлибу не хотелось кому-либо раскрывать их маленькую тайну, которая умрёт окончательно, как только наступит время самого доктора.       Германн не был настроен на хоть что-нибудь положительное в этот день, (не считая, конечно, полностью выздоровевшей ноги) но ближе к обеду к нему в кабинет заскочил в кои-то веки свежо выглядящий Хьюз, и оповестил о том, что Германну выделили напарника, некого нового сотрудника лаборатории.       По дороге в столовую Готтлиб мысленно строил образ очередного ничем не примечательного раба науки, для которого, как он надеется, не придётся составлять персональную тактику избегания проявлений непрошенной дружбы. Не успел учёный положить кусок в рот, только устроившись за пустующим столиком, как вдруг, к нему, громко шлёпнув подносом, присоединился незнакомец. — Во-первых, добрый день, во-вторых, приятного аппетита! Я — Ньютон Гайзлер, новоиспечённый работник и по совместительству теперь ваш напарник.       Бесцеремонный доктор Гайзлер поправил очки, за стеклом которых сияли озорным блеском изумрудно-зелёные глаза. По очевидной причине эта деталь зацепила Германна куда сильнее, чем взлохмаченная причёска и неопрятно висевший галстук. — Обслуживание в поездах моей родной Джорджии — это сущий кошмар, скажу я вам. А в плане меню дела совсем плохи, — Ньютон демонстративно засучил рукава рубашки, открыв взору цветастые татуировки, чем вызвал у Германна ещё одну вспышку дежавю. — И вам приятного, — единственное, на что хватило Готтлиба, который всё больше убеждался в том, что похоже, в этом мире есть место чудесам.